Глава 7
Страшный сон за минуту перед пробуждением
Если теперь мой рассказ пойдет немного более медленным темпом, и я тщательным образом стану задерживаться на деталях, то вовсе не потому, что намерен делать это моим слушателям назло. А только события этого последнего дня никак невозможно взять просто так и пересказать коротко. Чтобы пребывать вместе со мной на одном уровне понятий и ощущений, действительно необходимо следовать шаг за шагом рядом и попытаться ощутить роковой смысл финальной части моей истории. Да будет так! Аминь.
После завтрака около десяти часов мы собрались на прогулку. Наша спонтанная экспедиция, случайно затеянная мной, все же была полезна. Хотя мы и намеревались по второму разу посетить островные достопримечательности, которых вообще было немного, но зато от этого путешествия наш маленький кружок должен был бы прийти во временное равновесие. Некоторая нервозность предыдущих суток с их загадками и стремительно нараставшей напряженностью теперь стала лишней и вредной. Надо было расслабиться, чтобы не перегореть, особенно Тошке. Нарядный пакет, с которым Юрасик продефилировал перед глазами Ливадина, все еще не давал тому покоя. Это было заметно хорошо, и, кажется, Тошка ждал только удобного случая затеять выяснение отношений с Талдыкиным уже по-настоящему. Но я лично такой возможности Антону не дал.
Накануне вечером, после ужина, мы с Юрасей, как Серапионовы братья, чуть ли не под ручку отправились в талдыкинский люкс. И дело мое заключалось не только в том, чтобы отсечь малейшие поползновения со стороны Тошки немедленно взять Талдыкина за горло. В мои намерения входило наконец сообщить Юрасику следующие инструкции и, что называется, вытолкнуть спринтера на беговую дорожку. Мы даже не стали пить ничего, кроме пива, настолько важно мне было трезвое понимание со стороны моего подопечного.
– Как видишь, первый этап искупления тобой вины закончен, Юрий Петрович, – менторским тоном заговорил я с Юрасиком. – Что скажешь, каково самочувствие?
– Не поверишь, Лексей Львович, сразу легче стало, – с воодушевлением откликнулся Юрасик. – А как я этого крыса матерого отшил, а? Да ты видал. Мол, шарманку несу. И страшно мне не было, вот ни на грош ломаный! Веришь?
– Верю, конечно, отчего нет? Но это все только половина дела. Для полного твоего освобождения, Юрий Петрович, нужно пройти весь путь до конца. Как, не убоишься?
– Еще чего. Ты скажи, что нужно сделать, а уж Талдыкин все исполнит в точности. – Юрасик назвал себя в третьем лице, что было в общем-то показательно. Как будто он разделял себя на две части, и одна из них должна была подвергнуться испытанию, а вторая – дожидаться приза за послушание.
– Теперь, Юрий Петрович, наступило тебе самое подходящее время для покаяния, – с суровой назидательностью сказал я. – И не перебивай, а то второй раз повторять не буду.
И я, не торопясь, чтобы вышло подоходчивей, изложил Талдыкину, что потребую от него на следующий день. Как я и ожидал, Юрасик слегка заартачился:
– Да ты что, Лексей Львович, кипеш выйдет, не приведи бог какой! Меня же Ливадин съест вместе с какашками! А я терпеть не стану, пока он меня жрать начнет, дам в морду!
– Ты же сам говорил, что за такую женщину подраться не грех? Или струсил? – подначил я нарочно Талдыкина.
– Еще чего! Так… выходит, ты, Лексей Львович, вовсе не требуешь, чтобы я барана на бойне изображал? Тогда, может, другое дело.
– Конечно, не требую. Да и какой из тебя баран? Ты, Юрий Петрович, должен вести себя, как прегордый орел. – Тут я заметил, что Талдыкин приосанился. – Это испытание не унижением, а искупление посредством правды. Мы с тобой перед миром солгали в страшном деле, теперь нужно в деле ином открыть всю истину. И не убояться. Конечно, в тюрьму за такое открытие не упекут, но подраться, возможно, что и придется. Только это далеко не все.
– А что же еще? – с готовностью ответил Юрасик, как бы наперед соглашаясь на любое мое предложение. Теперь ему море было по коленки.
– Забыли мы с тобой об одном важном обстоятельстве, и плохо это, что забыли. Про Вику сейчас не хочу говорить, это твое дело – личное, отцовское. А вот компаньон твой, а мой лучший друг, убит. А нам с тобой вроде и безразлично это.
– Брось, Лексей Львович, я за Никитку кому хочешь пасть порву. Только кому рвать, не знаю? – И Юрасик вопросительно посмотрел на меня. Он ждал, по крайней мере, чуда, никак не меньше.
– Пойми правильно, Юрий Петрович, я все же не святой и в мыслях у людей не читаю. Но подсказать могу, чтоб нам с тобой кое-что проверить.
И я объяснил Талдыкину, что еще ему нужно будет сказать и сделать. Юрасик удивился, впрочем не сильно, согласно закивал:
– Исполню в лучшем виде, не сомневайся. Вот же падла! Как я раньше не сварил, а?
– Ничего еще не ясно, это только мои подозрения. А чтобы они стали реальностью, ты, Юрий Петрович, должен проявить чудеса выдержки и интуиции. Тут все твое орлиное чутье потребуется, чтобы слово вовремя сказать. Не раньше и не позже. Ты понимаешь?
– Чего не понять. Как знакомый следователь говаривал, чтоб вопросом оглушить подозреваемого. Знаем, плавали. Я эти приемчики опробовал не понаслышке. На своей шее.
– Верю, – охотно согласился я. Кому же знать, как не Талдыкину? – Вот и исполни на высшем уровне. Действие состоится завтрашним вечером, за ужином, но до того как сядем за стол. И по моему сигналу. Я скажу: «Что это на тебе, Юрий Петрович, лица нет? Случилось чего?» И это станет поводом, чтобы начать. Только не забудь, ожерелье возьми из сейфа заранее, и чтобы никто тебя при этом не видел.
На том мы с Юрасиком и порешили. Я заставил его пару раз повторить порядок действий, посоветовал держать нос по ветру, что бы ни случилось. А на прощание сказал:
– Вот увидишь, Юрий Петрович, после этого ты станешь совсем другим, чистым и новым человеком. С чем тебя заранее и поздравляю.
Фиделя я предупредил еще раньше по телефону. Он снова попросил меня об осторожности и пообещал, что приедет в отель загодя. А Салазара направит к нам с утра. Я тут же отговорил его снова мучить своего беднягу помощника, у которого при слове «Савой» начинались преждевременная болезнь Паркинсона и великая чесотка. Все равно нас не будет дома. Фидель чуть было не запретил сгоряча всю нашу поездку в целом, и я еле-еле его убедил, что знаю лучше, как довести наше с ним дело до нужной кондиции.
В общем, в десять часов утра мы отъехали со двора, то есть наш наемный экипаж – «Мерседес», на который не поскупился Тошка, отчалил от парадного подъезда отеля «Савой».
Я не могу сказать, что поездка наша началась в непринужденной обстановке. Это значило бы сильно преувеличить истинное положение дел. Но и ссорой в воздухе пока не пахло. Словно после упорных и продолжительных боев враждующие стороны объявили временное перемирие, чтобы похоронить павших и перевязать раненых. Только в нашем случае военные действия еще даже не начинались. Мы ехали следующим образом: впереди за рулем Тошка, рядом с ним пристроил толстое пузико Юрасик, позади я и Наташа. Талдыкин сам вызвался сесть рядом с Ливадиным, наверное, таким образом, он воодушевлял себя на предстоящую ему неслыханную храбрость. Хотя никто из нас по пути не разговаривал, но это скорее от сонного состояния некоторого нервного расслабления, а Ливадин за рулем вообще никогда не отвлекался на посторонние предметы.
На горе было ветрено и пасмурно, зато вид открывался захватывающе прекрасный. Впрочем, оценить красоту здешней природы могли разве я да Наташа. Оттого, что Антон в силу своей прагматичности был в принципе к ландшафтам равнодушен, к тому же красоты ему вполне хватало в лице собственной жены. Ну а Талдыкин вообще в пейзажных прелестях ничего не понимал, если, конечно, к ним не прилагался мангал с шашлыками. Однако я все же указал Юрасику на великолепную панораму и предложил ощутить восторг бытия. Юрасик послушно тут же стал ощущать. Закрутил башкой во все стороны и принялся с силой нюхать воздух в полную грудь, как лошадь, только что пущенная на выпас из конюшен. А потом, видимо, от полноты чувств, закричал во всю мочь:
– Э-ге-гей! – Наверное, чтобы показать свои успехи.
Однако прочий иностранный народ, кроме нас присутствовавший на обзорной площадке, воспринял вопли Талдыкина как ни странно с энтузиазмом. И несколько парочек, в свою очередь, завопили: «Э-ге-гей!» Юрасик тут же принял столь высокомерный вид, будто только что выиграл гран-при на конкурсе молодых талантов.
А Ливадин посмотрел неодобрительно. Мол, чего голосишь, придурок. У Тошки это с детства, он не любил никогда проявлять излишнюю чувствительность на людях. Все его страсти обычно кипели внутри него и только в чрезвычайных случаях с огромной силой взрывающегося парового котла выплескивались наружу. Сейчас я видел, что Юрасик своими щенячьими восторгами сильно раздражал Антона. Настолько, что Наташа потихоньку взяла мужа за руку, наверное, предостерегая его от лишних слов в адрес Талдыкина. Это вообще-то соответствовало моим планам, чтобы тлеющий огонек неприязни к Юрасику ни в коем случае в Антоне не угас. Но одно было не слишком приятно и мне тоже. Наташа как-то чрезмерно трепетно и нежно обхаживала сегодня своего Ливадина. Как-то слишком. Вы скажете, она была его женой, и чего же тут удивительного. Но мне не нравилось, и все тут. Мне казалось, с моей стороны, конечно, Наташа будто прощалась с ним, будто зная – им недолго осталось вместе, ловила последние часы и минуты их отношений. Ничего подобного она, само собой, знать не могла, но если в человеке существует какое-то подобие животной интуиции на несчастья, то это было, наверное, именно такое ощущение. И это нарушило бесповоротно весь баланс нашей прогулки. Я рассчитывал, что наше автомобильное путешествие по местным достопримечательностям сложится как отдых стихий перед грядущей бурей, то есть абсолютное затишье, во время которого я и вместе со мной Талдыкин соберемся с силами, чтобы совершить то, что мы и должны были совершить. Я репетировал про себя, вспоминая читанные мною прежде военные мемуары, как наиболее умиротворенная обстановка способствует следующей за ней решительной атаке, и вот меня, что называется, ждал полный облом, говоря современным языком. Не вышло мудрого затишья, не вышло и покоя. Ситуация чем далее, тем более напоминала мне дурной сон. Из тех кошмаров, которые снятся накануне важных событий и тем самым лишают вас нужных сил в предстоящем. Как если бы в ночь перед экзаменами вам вместо девушек и мороженого или, на худой конец, пустой черноты, приснилось бы в жутком кошмаре, что вы получили двойку. Со мной однажды произошел похожий случай, и вместо законной пятерки по политической экономии я схлопотал «неуд». А все оттого, что под впечатлением гадости, снившейся мне ночь напролет, я словно подавился языком и одновременно получил паралич правой руки. И ничегошеньки не написал из билета и не выдавил из себя даже полсловечка устно. А ведь знал предмет, если не назубок, то вполне достаточно, чтобы сдать на «отлично» непрофильную дисциплину.
