Единственным, кто неприкрыто радовался сложившейся ситуации, был новый русский член отряда. Хоть и была уже перейдена в момент рокового выстрела в развалинах девятиэтажки некая роковая черта, но стрелять в своих, вести с ними бой, Женька Севастьянов наверняка бы не сумел. А ведь пришлось бы… Война штука такая, или стреляешь и убиваешь ты, или убивают тебя. Третьего не дано. «Звать мы тебя будем Волком, — заявил Саладин. — Чувствую я что-то волчье в твоей натуре». Волк, так Волк… Он не возражал, после убийства Колумбийца бывший капитан впал в равнодушный ступор. Словно автомат он делал то, что ему говорили, ел, не чувствуя вкуса пищи, пил, потому что так надо, спал, проваливаясь в черную пропасть без сновидений… Его не оставляло ощущение того, что тот пистолетный выстрел убил вовсе не Колумбийца, убил его самого, превратив в жуткого бездушного зомби, который продолжает ходить, говорить, что-то делать… Но при этом полностью лишен души, превращен в ожившего по чьей-то злой воле мертвеца, в ходячий труп. Так, какая разница, как будут называть этого зомби окружающие, настоящие живые люди? Пусть зовут Волком, если хотят.
Отряд Саладина состоял всего из десятка боевиков. Костяк его составляли жители Ливана и примкнувшие к ним иорданцы и иранцы. Славянином и вообще представителем белой расы был только он один, потому остальные относились к нему с едва скрываемым недоверием, хотя сам Саладин не редко демонстративно выказывал русскому наемнику свое расположение. Ну что же, тут ничего не поправишь, свой среди чужих, чужой среди своих, известное дело. Все бойцы отряда, насколько успел оценить Волк, были настоящими профессионалами, людьми войны, впитавшими в плоть и кровь ее жестокие законы, умевшими убивать влет, без сомнений и лишних рефлексий. К его удивлению почти все они отлично говорили по-русски, на этом языке решали все вопросы с чеченцами, и даже между собой предпочитали общаться тоже именно так. По обрывкам подслушанных разговоров он вскоре понял, что кого-кого, а уж исламских фанатиков в отряде нет вовсе, и воевать сюда эти люди прибыли совсем не за зеленое знамя пророка, а только лишь за собственный кошелек. И уж эту войну они ведут куда как с большим рвением. Чеченцев арабы недолюбливали и презирали за их дикость и умственную ограниченность, за то, что те, пытались исламом прикрыть проявление своих грабительских инстинктов. Нет, насчет помародерствовать, ограбить местное население, без разницы, какой оно национальности, люди Саладина тоже были отнюдь не дураки, но они при этом не пытались прикрываться Кораном и знаменем борьбы с неверными.
После подписания Хасавюртовских соглашений отряд Саладина обосновался в центре Грозного, захватив два этажа не слишком разгромленных квартир в пятиэтажке на Партизанской улице. Тогда это делалось запросто. Имея автомат и твердый характер, можно было поселиться в любых апартаментах, лишь бы хватило железа в позвоночнике после отстаивать их от других претендентов, которых по городским улицам шлялось немеряно. В город стекались не только крупные отряды известных полевых командиров, более менее организованные и спаянные некой дисциплиной, но так же и огромное число мелких откровенно бандитского толка шаек и даже просто агрессивных и предприимчивых одиночек, в поисках счастья и богатой добычи покинувших обжитые места. В круговерти этой разношерстной человеческой мути, порой было чрезвычайно сложно ориентироваться, еще сложнее было уцелеть не став случайной жертвой, шныряющих вокруг акул и пираний. Потому ночная стрельба в Грозном велась отнюдь не только в воздух, и причиной ее была не одна лишь радость по поводу долгожданной победы. Под покровом тьмы, мародеры шныряли по брошенным квартирам, бандитские шайки мерялись крутизной и грабили еще уцелевшее мирное население, даже средь бела дня в одиночку и без оружия выйти на улицу мог только совершенно безрассудный человек. Победа, независимости по-чеченски. Когда каждый стал независим не только от России, но еще и от защищавших его раньше российских законов. Волчье время.
Саладин вернулся уже в сумерках, после того, как пропадал где-то весь день. Вид у командира наемников был усталый, но донельзя довольный. Собрав весь отряд в специальной совещательной комнате, куда боевики стащили уцелевшую мебель чуть ли не со всего дома, Саладин, дождавшись пока все рассядутся и приготовятся его слушать, открыл совет.
— Братья, я считаю, что скажу сейчас то, о чем думают все здесь сидящие, — он обвел замерших наемников внимательным взглядом, чуть дольше задержавшись при этом на непроницаемом равнодушном лице Волка. — Война закончилась, и нам больше нечего делать в этой стране.
Наемники оживленно задвигались, одобрительно загудели.
— Но! — Саладин поднял вверх руку, призывая их сохранять спокойствие. — Все вы знаете, что мы долго и честно бились за свободу Ичкерии, а значит, заслужили немалую награду.
В ответ раздалось общее одобрительное ворчание. Да, они все были не против того, чтобы их наградили, считали это вполне заслуженным.
— Однако, взявшие с нашей помощью власть в этой стране люди, забыли о наших услугах, — горестно опустил взгляд в пол Саладин. — Они не хотят делиться с нами ни полученной властью, ни деньгами, ни славой. Они вообще хотели бы сделать вид, что таких, как мы вовсе не существует на свете. А может даже не только сделать вид, а претворить эти мысли в реальность. Так что же нам делать в сложившейся ситуации?
Арабы заворожено молчали, уставившись в рот своему вожаку, ловя каждое его слово. Даже Волк, вроде бы начавший догадываться куда клонит хитрый ливанец, позволил себе чуть податься вперед, а по сковавшей его душу броне безразличия пробежали первые едва заметные трещины.
— Я заявляю, братья! Те, кто хочет нас обмануть, не ценит наших услуг, вообще отворачивается от нас, те нам не друзья, и мы им ничем не обязаны! — голос Саладина гремел, набирая обороты. — А потому мы сами должны взять то, что принадлежит нам по праву! Сами, своей рукой, потому что никто не сделает этого за нас. И пусть гнев Аллаха падет на головы тех, кто забыл сражавшихся рядом с ними в дни священного джихада братьев. И теперь я спрашиваю вас: верите ли вы мне, пойдете ли вы со мной туда, куда я вас поведу?
Последние слова Саладина потонули в дружном восторженном реве.
А уже на следующее утро Волк в паре с угрюмым и неразговорчивым Али сидел в засаде, на крыше чудом уцелевшей девятиэтажки с которой открывался шикарный вид на здание Госбанка. Солнце ласково гладило лучами их спины, прохладный, налетавший порывами ветерок обдувал разгоряченные лица. До банка было по прямой не больше двухсот метров, потому все происходящее внизу они отлично различали даже без биноклей, да и то сказать, бинокль в здешних местах штука опасная. Когда по улицам ходит огромная масса изрядно повоевавших людей с готовым к бою оружием в руках, любой случайный блик, напоминающий о ненавистных снайперах федералов, изрядно кровушки попивших у чеченцев, может быть для незадачливого наблюдателя просто смертельно опасен. На ступеньках, поднимающихся к ведущим внутрь дверям, расселись вооруженные автоматами бородачи — охрана. Охранники принадлежали к элитному Президентскому полку национальной гвардии, носившему имя Дудаева. Именно они держали под контролем все правительственные здания в Грозном, несли охрану членов нового правительства республики. Соответственно и за безопасность Национального банка тоже отвечали они. По слухам в Президентские гвардейцы попадали лишь самые отчаянные и опытные головорезы, совершившие немало подвигов во славу Аллаха. Волк криво ухмыльнулся, вот сегодня вечерком мы на них и посмотрим в деле. Пустим кровь уродам, заодно и за Колумбийца посчитаюсь. В его измученном упреками совести мозгу, обстоятельства смерти злосчастного рядового как-то так причудливо трансформировались, что вроде бы теперь виновными в ней оказались как раз эти самые чеченцы, что сейчас лениво переговаривались, развалившись на ступеньках. Волк едва сдерживался, чтоб не дать по ним автоматную очередь уже сейчас. Минутная стрелка на часах ползла со скоростью беременной улитки. Лишь бы не подвел неизвестный информатор Саладина, лишь бы все оказалось правдой.
— Спокойно лежи. Что ты дергаешься? — Али покосился на него с недовольством, мало того, что дали в напарники этого еще вчера бывшего врагом русского, так он к тому же какой-то дерганный весь.
— Хорошо, лежу, — с усилием пряча бушевавшую внутри злость, выдохнул Волк.
Али смерил его презрительным взглядом, хотел уже сказать что-то обидное, но вдруг отвлекся, уставившись куда-то через его плечо.
— Смотри! Едут! — голос сиплый от волнения, глаза с расширившимися во всю радужку зрачками.
Волк стремительно развернулся, впиваясь взглядом в выползающую на площадь маленькую колонну. Два черных сверкающих лаком джипа, а за ними ободранный армейский БТР-70 с намалеванным на броне флагом свободной Ичкерии. Сидящие на ступеньках гвардейцы повскакали со своих мест, замерли, настороженно вглядываясь в лица вновь прибывших. Джипы шурша по асфальту мощными протекторами остановились прямо возле входа в банк. Захлопали двери, из машин выскакивали по всем правилам бандитского шика разодетые чеченцы. Темные очки-консервы, топорщащиеся от всевозможного воинственного барахла импортные разгрузки, добротный натовский камуфляж. Все говорило о том, что прибыли не абы кто, а настоящие горные орлы, элита бандитской армии. Волк аж зубами заскрипел от злости, глядя на их самодовольные, уверенные рожи. Вот начали здороваться с охраной, жать руки, обниматься. БТР тем временем занял позицию между джипами и окружающим площадь комплексом зданий, развернув тупорылое пулеметное дуло в сторону возможной угрозы.
