Капитан уже давно перестал быть собой, перестал быть офицером и даже просто человеком, теперь он превратился в воющего в смертной тоске зверя, готового на все, лишь бы избежать предстоящих мучений, избежать смерти. И тут на самом краешке еще сохранившего рассудок сознания вдруг мелькнула спасительная мысль, дурная, невозможная, но все же ставшая той самой соломинкой, за которую хватается утопающий. Вспомнился рассказ одного из ветеранов-разведчиков, прошедших Афган, случайно услышанный на какой-то юбилейной пьянке. Суть его сводилась к тому, что большой грех для мусульманина убить другого правоверного без веской на то причины, особенно это справедливо в отношении новообращенных. А ведь с формальной точки зрения стать мусульманином, принять ислам, совсем просто. Никаких долгих и красочных ритуалов, вроде православного крещения для этого не требуется.
— Лла… Илла…х-ха… — с трудом выдавил Кэп пересохшим горлом, пытаясь как можно дальше отодвинуться от мельтешащего прямо перед лицом ножа.
Араб рассмеялся беззаботно и весело, будто действительно увидел вдруг что-то донельзя забавное, и прижал холодное лезвие тупой стороной к щеке пленника, наслаждаясь перекосившей его лицо нервной дрожью.
— Лла иллаху алла ллахи, — выплюнул ему прямо в глаза Кэп. — Ва Махамадун расулу ллахи!
Араб отшатнулся, удивленно глядя на пленника, он никак не мог понять, что же происходит, даже нахмурился, вслушиваясь в непривычно звучащий в устах русского, исковерканный резким акцентом символ веры. Он явно слышал нечто знакомое, но вот не мог сообразить что.
— Лла иллаху алла ллахи, — торопливо зачастил Кэп, захлебываясь звуками чужого, никак не дающегося языка.
Вот так на самом деле и становятся мусульманами, фраза, которую пытался выговорить на арабском капитан является символом веры мусульманина и означает: «Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его». Любой произнесший это трижды, становится правоверным, все остальное: знаменитый обряд обрезания, беседа с муллой, первый намаз — уже вторично, главное вот этот момент, трижды повторенное утверждение.
Сообразивший, наконец, в чем дело араб издевательски расхохотался:
— Презренный гяур! Ты что же думаешь, что можешь обмануть и самого Аллаха? Считаешь, что бездумно произнесенные слова помешают мне убить тебя? Нет! Не все так просто! Принятие веры должно быть еще и искренним, а уж до искренности как я вижу тебе очень далеко, трусливая собака!
Зачерненный клинок взметнулся в воздух, но вдруг замер в верхней точке, перехваченный рукой еще одного бородача, неслышно подошедшего сзади.
— Постой, Али… Я почему-то ему верю. Быть может он и вправду решил отринуть свою дьявольскую веру и препоручить жизнь и смерть Аллаху…
— Ты что же, Саладин, хочешь, чтобы я пощадил эту свинью? — араб недоверчиво покосился на второго бородача.
Тот в ответ лишь молча кивнул, отпуская руку своего товарища.
— Ну хорошо, хорошо… Ты командир, тебе решать, — недовольно пробурчал Али, вгоняя тесак обратно в ножны и поднимаясь на ноги.
Кэп облегченно вздохнул, по мере того, как угроза гибели отодвигалась на второй план, к нему постепенно возвращался обычно присущий ему ясный аналитический ум. То, что названный Саладином боевик говорил по-русски, еще ничего не значило, черты лица у него тоже несли оттенок скорее персидской, нежели чеченской крови. К тому же араб безоговорочно выполнил его команду, а уж насколько своенравны и самоуверенны арабские наемники, считающие себя высшими существами, а чеченцев презираемой низшей расой, разведчику объяснять было не надо. Вряд ли араб стал бы подчиняться чеченцу, разве что очень высокопоставленному и авторитетному полевому командиру. Да еще и это прозвище, как невнятно вспоминалось из истории, Саладин это исковерканное имя арабского полководца Салах-ад-Дина, прославившегося успешной борьбой с неверными во времена крестовых походов. Очень подходящее прозвище, для арабского наемника конца двадцатого века.
— Помнишь меня? — Саладин низко склонился над пленником.
Пораженный вопросом Кэп пристально всмотрелся в заросшее бородой лицо. Нет, ничего не подсказывала обычно цепкая, специально тренированная память.
— Нет? — расплылся в улыбке араб. — А вот я тебя сразу узнал…
Выдержав томительную паузу, во время которой Кэп напряженно гадал, где же мог встречать этого борца за свободную исламскую республику Ичкерия, он, наконец, подсказал:
— Школа подрывников, возле Хотли-Чу, в горах? Помнишь? Двое арабских инструкторов. Одного, Хасана, вы взяли. Ну а второй… — он вновь широко улыбнулся. — Второй это я. Понял теперь, почему я удержал Али?
— Потому что большой грех одному мусульманину убить другого, — с надеждой произнес Кэп.
Саладин в ответ залился веселым смехом.
— Удачно пошутил! Конечно, нет! Попробуй угадать еще раз.
— Ну, значит, ты хочешь от меня узнать о судьбе своего пленного напарника, — предположил Кэп.
— О Хасане? Было бы действительно забавно. Но, честно говоря, он меня не сильно занимает. Думаю, что он не зажился на этом свете, всегда мечтал умереть в бою с неверными, придурок.
Кэп невольно кивнул, подтверждая версию Саладина.
— Нет, русский, я оставил тебя в живых не потому, что ты стал мусульманином, поверь это ни меня, ни Али, не остановило бы. И не потому, что мне нужны от тебя какие-то сведения. Я оставил тебе жизнь, потому что видел тебя в бою и знаю, что ты умелый и опытный воин. Я хочу предложить тебе стать одним из нас. Вступить в мой отряд на правах равного, среди равных. Одинаковая опасность и такая же доля в добыче, как у остальных. Мусульманином ты уже стал, — он хитро усмехнулся. — Так что здесь проблем не будет. Если надо, Али подтвердит перед всеми, правда Али?
Выдвинувшийся из-за спины Саладина араб угрюмо кивнул, подтверждая его слова.
— Ну, что скажешь?
Кэп переводил непонимающие глаза с непроницаемого лица Али, на смеющегося Саладина и никак не мог поверить в то что слышал. Неужели все повернулось вот так вот просто! Мысли неслись в голове бешеным галопом. «Ерунда! — кричал внутри кто-то захлебывающийся в радостной эйфории. — Сейчас можно притвориться, наобещать им чего угодно. А как только развяжут руки, наверняка удастся найти способ удрать к своим. Не будут же они его караулить, в самом деле! Главное, чтобы это все было сказано всерьез, а не ради издевки над беспомощным пленником. Лишь бы все оказалось правдой! Ну, Господи, Аллах, кто там еще, ну, пожалуйста! Пусть все это будет правдой! Тогда еще повоюем! Еще отомстим за пережитое только что унижение! Главное уцелеть! Уцелеть здесь и сейчас!»
Саладин хитро улыбаясь, следил за вихрем чувств, как в зеркале отражавшимся на лице пленника, он видел уже такое не раз, читал все мысли русского, словно в открытой книге и если бы захотел, легко мог бы поразить его, произнеся их вслух. Но молчание сейчас входило в правила игры, пусть, пусть пока считает, что он умнее всех, так же, как многие до него.
— Зачем тебе это? Зачем я тебе? — хрипло выдохнул Кэп, вглядываясь в прищуренные глаза араба.
— Буду с тобой откровенным, — вздохнул, беспомощно разводя руками Саладин. — Я и мои люди сражаемся здесь не только за Аллаха, но и за деньги, нам все равно, кто будет биться с нами рядом: чеченец, русский, мусульманин, христианин… Лишь бы он был хорошим воином. Ты хороший воин, а я за последнее время потерял очень много людей и нуждаюсь в новых бойцах. Ну как, согласен?
— Ладно, — Кэп облизал пересохшие губы. — Уговорил, красноречивый. Не могу тебе ни в чем отказать. Руки-то развяжешь?
— Развяжу, конечно, развяжу, но только позже, — улыбка Саладина просто сочилась медом.
Повернувшись в сторону пролома, он крикнул резким, командным голосом:
— Эй, кто там! Ну-ка русского сюда!
И не успел Кэп еще сообразить, чтобы это значило, как двое здоровенных бородачей в турецком камуфляже и черных беретах, втолкнули в комнату Колумбийца. На их фоне солдат выглядел особенно жалко, грязный оборванный, по-мальчишески худой, с непропорционально большой головой на узких плечах. Увидев своего бойца, Кэп вслух застонал от досады. Не вышло, все его жертвы, весь риск оказались напрасны. Боевики все-таки отыскали тех, от кого он пытался их увести. Когда бородачи отпустили Колумбийца, он без сил рухнул на подогнувшиеся колени. Губы солдата постоянно тряслись, глаза усиленно моргали, в них плескался дикий, животный страх. Кэп со стыдом отвернулся, сейчас перепуганный солдат являл собой точное отражение того, кем, точнее чем, был он сам всего несколько минут назад.
— Ну вот, теперь можно и развязать тебе руки, — довольно хихикнул Саладин.
Скупой жест командирской руки, и угрюмый Али, рванув все еще лежащего на спине Кэпа за шиворот, придал ему сидячее положение. Лязгнул, вылетая из ножен знакомый тесак, и капитан почувствовал, что его руки свободны. Еще не веря, он поднял к лицу затекшие, посиневшие запястья. Кровообращение быстро восстанавливалось, напоминая о себе тысячью иголок разом впившихся в многострадальную плоть, но пальцы уже шевелились и запястья нормально гнулись в обе стороны. Так что в принципе все было в порядке. В порядке, да не совсем.
