Подъезжают еще двое полицейских на велосипедах. Территория вокруг Дебаркадера охвачена смятением — все уже знают, что пропал ребенок. Полиция пытается заблокировать все входы и выходы, но их больше десятка. Прибывают новые патрульные машины. Пронзительный вой сирен только усиливает напряжение. Я вижу человека в красном свитере. Мне кажется, я видел, как он входил в туалет. Он говорит, что да, он был там и видел ребенка у писсуара. Ничего подозрительного не заметил. Нет, он не видел, как мальчик выходил. Я ношусь по дорожкам парка, спрашивая у всех встречных, не видели ли они заблудившегося восьмилетнего мальчика. На нем были джинсы и коричневый свитер. Никто его не видел.
Время идет, и я стараюсь себя успокоить. Он просто потерялся. Никто его не похищал. Но это не помогает, и меня охватывает паника.
О таких жутких историях обычно читаешь в газетах и думаешь, что с тобой такое никогда не случится.
Через полчаса мать находится в полуобморочном состоянии. На скамейке возле нее сидит врач и оказывает помощь. Полиция просит меня тоже быть рядом с ней, но я не могу сидеть на месте. Кругом полно полицейских. Храни их Господь!
Молодой мужчина в темном костюме представляется Линном Колфаксом, детективом Отдела розыска пропавших детей городской полиции. В каком же больном обществе мы живем, если для розыска пропавших детей полиция создала целый отдел?
Я подробно описываю ему, как все было. Показываю место, где стоял, когда Старчер направился в туалет, до которого оттуда меньше ста футов. Я провожал его взглядом, пока он не вошел, а потом меня отвлекли выстрелы. Шаг за шагом мы восстанавливаем всю цепь событий.
У мужского туалета только одна дверь и нет окон. Я не могу представить — и детектив Колфакс тоже, — что восьмилетнего ребенка можно схватить и насильно вывести из туалета так, чтобы этого никто не увидел. Но в тот момент большинство людей, оказавшихся возле Дебаркадера, прятались за скамейками и кустами или лежали, распластавшись, на земле, прикрывая голову руками от шальных пуль. Все свидетели это подтверждают. По нашим оценкам, отвлекающий маневр длился секунд пятнадцать-двадцать. Времени больше чем достаточно.
Через час я вынужден признать, что Старчер не потерялся. Его похитили.
Лучший способ сообщить Джудит о случившемся — дать ей возможность увидеть все собственными глазами. Если с нашим сыном случится что-то нехорошее, она никогда меня не простит и будет считать, что это целиком моя вина, поскольку я отвратительный отец, не имеющий понятия о том, как обращаться с детьми. Отлично, Джудит! Твоя взяла, и я во всем виноват!
Возможно, ей станет легче, если она окажется здесь и увидит, как много полицейских занимаются поисками.
Я долго смотрю на мобильник, не решаясь набрать номер, потом звоню.
— В чем дело? — спрашивает она.
Я с трудом сглатываю слюну и стараюсь говорить спокойно:
— Джудит, Старчер исчез. Я сейчас на Дебаркадере в городском парке с бабушкой и полицией. Он пропал час назад. Тебе лучше сюда приехать.
— Что?! — кричит она.
— Ты меня слышала. Старчер исчез. Я думаю, его похитили.
— Что?! Ты оставил его без присмотра?
— Нет, не оставлял. Спорить будем потом. Приезжай.
Через двадцать одну минуту я вижу, как она стремительно несется по дорожке, вне себя от ужаса. Подбежав к Дебаркадеру, она видит полицейских, потом меня, желтую ленту, опоясывающую место преступления вокруг туалета, закрывает рукой рот и не может сдержать рыданий. Мы с Линном Колфаксом подходим к ней и стараемся успокоить.
С трудом овладев собой, она спрашивает:
— Что произошло?
Она вытирает глаза и слушает наш рассказ. Потом еще раз. Со мной она не разговаривает, будто меня здесь вообще нет. На меня она даже не смотрит. Выспросив все у Колфакса самым подробным образом, она заявляет ему, что семью будет представлять она, поскольку именно она является родителем-опекуном, и все дальнейшие контакты должны поддерживаться только с ней. Что касается меня, то мне отводится роль нерадивой няньки, не более того.
У Джудит на мобильнике есть фото Старчера. Колфакс переправляет его в отдел. Он заверяет, что листовки о розыске будут изготовлены немедленно. Все возможные меры приняты, и оповещения разосланы. Старчера уже ищут все полицейские Города.
Наконец мы покидаем Дебаркадер, хотя это очень мучительно. Я бы предпочел остаться здесь до конца дня и просидеть всю ночь в ожидании — вдруг появится мой малыш и спросит: «А где мой катер?» Это было последнее место, где он видел своего отца. Если он просто заблудился, то вдруг найдет дорогу обратно? Мы в таком шоке, что не в состоянии соображать, и не можем смириться с мыслью о реальности случившегося.
Линн Колфакс говорит, что подобные случаи в его практике уже встречались и что самое лучшее сейчас — поехать к нему в полицию и обсудить дальнейшие действия. Это или похищение с целью выкупа, или исчезновение, или насильственный увоз. Разные варианты ставят разные проблемы.
Я отвожу мать в свою квартиру, где ею займется Напарник. Он будет присматривать за ней несколько часов. Она винит себя, что не была достаточно внимательна, и возмущается, что стерва Джудит ее словно не замечает.
— Как ты мог вообще на ней жениться? — спрашивает она.
«Наверняка она тебя заставила». Ты так считаешь, мам? Давай поговорим об этом позже.
У Колфакса на столе полный порядок, он держится уверенно, и это должно успокаивать. Но на нас с Джудит это не действует. Эйва — еще одна мать — сейчас в отъезде, и в Городе ее нет. Колфакс начинает с рассказа об одном похищении со счастливым концом. Однако большинство заканчивается плохо, и мне это хорошо известно. Я читал сводки. С каждым часом шансы на счастливый конец становятся все призрачнее.
Линн интересуется, подозреваем ли мы кого-нибудь. Родственника, соседа, извращенца, живущего неподалеку, или еще кого? Мы отрицательно качаем головами. Я уже думал о Линке Скэнлоне, но пока не готов назвать его имя. Похищение детей не его профиль. От меня ему нужно сто тысяч наличными, он хочет вернуть выплаченный мне гонорар, и я не верю, что он пойдет на похищение моего сына ради выкупа. Линк предпочтет сломать на этой неделе одну мою ногу, а на следующей — другую.
Колфакс говорит, что имеет смысл сразу предложить вознаграждение за информацию. По его словам, пятьдесят тысяч было бы хорошим началом. Джудит, родитель-опекун, заявляет:
— Я согласна.
Сомневаюсь, что у нее есть такая сумма в банке, но не возражаю.
— Я дам половину, — вставляю я.
В довершение ко всему приезжают родители Джудит, и их проводят в кабинет. Они обнимают дочь, и все трое долго плачут. Я стою у стенки как можно дальше от них. Моего присутствия они не замечают. Старчер живет у них половину времени, и они очень к нему привязаны. Я понимаю их горе, но так долго их всех ненавидел, что не могу на них даже смотреть. Когда они немного успокаиваются и спрашивают, как это произошло, я рассказываю. Колфакс изредка добавляет детали. Когда рассказ заканчивается, они убеждены, что это целиком моя вина. Отлично, другого я и не ждал.
В полиции мне больше делать нечего. Я прошу меня извинить, покидаю здание и возвращаюсь к Дебаркадеру. Полицейские по-прежнему там, осматривают местность вокруг ангара для лодок и никого не пускают в мужской туалет. Я перекидываюсь с ними парой слов, выражаю благодарность, и мне все сочувствуют. Приезжает Напарник, рассказывает, что мать выпила два мартини и немного успокоилась. Мы с ним расходимся, чтобы прочесать дорожки парка еще раз. Солнце садится, тени становятся длиннее. Напарник приносит мне фонарь, и мы продолжаем поиски до глубокой ночи.
В восемь вечера я звоню Джудит, чтобы узнать, как она. Она с родителями ждет у телефона новостей. Я предлагаю приехать и посидеть вместе с ними, но она благодарит и отказывается. У них там друзья, и мне там делать нечего. В этом я не сомневаюсь.
Я часами брожу по парку, разглядывая под лучом фонаря каждый мостик, трубу, дерево и насыпь из камней. Это самый ужасный день в моей жизни, и в полночь, когда он заканчивается, я сажусь на скамейку и не могу сдержать слез.
C помощью виски и таблетки я засыпаю на диване и просыпаюсь через три часа весь в поту. Я уже не сплю, а кошмар продолжается. Чтобы убить время, я принимаю душ и иду посмотреть, как там мать. Она приняла кучу таблеток и теперь, похоже, пребывает в коме. На рассвете мы с Напарником возвращаемся в парк. Больше нам идти просто некуда. Что мне еще делать? Сидеть у телефона? Он у меня в кармане и в три минуты восьмого подает сигнал. Это Линн Колфакс интересуется, как у меня дела. Я говорю, что нахожусь в парке и продолжаю поиски. Он сообщает, что к ним поступили кое-какие сигналы, но все оказались пустышками. Какие-то психи просто хотели срубить денег по-легкому. Он спрашивает, видел ли я воскресную утреннюю газету. Видел. На первой полосе.
