– Пожалуйста, следуйте за мной, – наконец выдавил тощий шмель.
Бочком протиснувшись мимо автоматов, мы прошли в глубину зала, к неприметной двери размером с крышку от гроба. Парнишка тихонько в нее стукнул, и ответом ему было рычание тролля. Через секунду крошечная дверь распахнулась, и я почти ожидал увидеть какое-нибудь чудовище, но вышел просто менеджер с закатанными рукавами рубашки и начесом на лысине.
– Не говори мне, что он бумеранг поймал, – рявкнул он.
Шмель мотнул головой в мою сторону.
– А. – выдохнул менеджер с явным облегчением. – Прости, дружище, не заметил тебя. Эй, секундочку. Я тебя знаю. Это не ты был здесь на днях, когда у той кадрицы припадок случился? Ага, помню, ты был. Вместе с почтенным Корешком.
– С кем?
– О-нэака-сан. Господином Счастливчиком. Человеком, который смеется.
– Да, – сказал я. – Хотел вас о нем расспросить. С обеспокоенной миной он поманил меня в комнату размером с кошкин дом и захлопнул за нами дверь. Крошечный офис разительно отличался от игрового зала. Никаких ярких огней и зеркальных панелей. Тонкие стенки едва отгораживали звук, так что почти слышно, как мысли ворочаются; под потолком угрожающе низко болтался вентилятор, меся воздух. Я уселся на раскладной стул, который предложил мне менеджер. Сам он сел было по другую сторону стола, но вдруг замер и скривился. Пошарил в ящике, затем с грохотом задвинул его и глянул на меня с нескрываемым презрением. Сквозь стены прорывалась музыкальная тема из «Роки»[73] – гимн игровых залов патинко.
– Замри, мля, – прорычал менеджер.
Не успел я сообразить, что к чему, как он выпрыгнул из кресла, обогнул стол и выбросил вперед кулак. Я увернулся от удара в последнюю секунду, так что кулак его лишь скользнул по моему плечу. Я тоже спрыгнул со стула и изготовился к контратаке, приняв стойку «пьяная обезьяна».
– Это чё еще? – спросил менеджер.
– Я вас хотел спросить.
Он как-то странно глянул на меня, но промолчал. Вместо ответа он, все еще сжимая кулак, замаршировал по комнате к таблице на стене. Таблица эта была размером с татами, там и сям испещренная бесформенными коричневыми точками. Приколов что-то к таблице, менеджер секунду постоял, восхищаясь своей работой.
– Номер сорок два, – сказал он.
Я расслабился и шагнул к нему, чтобы глянуть поближе.
Таблица оказалась большим календарем.
А коричневые точки – дохлыми тараканами.
Их там были десятки, сбившиеся кучками на клетках дней. Таракан, которого менеджер только что поймал на моем плече, тихо шуршал лапками по бумаге. В клетке сегодняшнего дня было еще шесть тараканов, но те уже давно перестали бороться.
Обтерев руки о штаны, мужик с довольной мордой обернулся ко мне. У него, видать, сегодня удачный день, если судить по другим клеткам календаря.
– Интересное хобби, – сказал я.
– Раньше этажом выше у придурков из «Аум Синрикё»[74] был вербовочный пункт. Этим идиотам запрещено было прихлопнуть кухонного таракана, а вот травить газом людей в метро – это полный ништяк. Их давным-давно отсюда вышвырнули, но от тараканов так легко не избавишься. Мне с платы за аренду скидывают по сто йен за каждую тварюшку, какую я прибью.
– По-моему, у вас удачный месяц, – сказал я.
– Да вроде обычный. Эти мелкие засранцы в дождливый сезон обычно валом валят – блин, да я в прошлом июле озолотился. А в этом году дождя нет. Короче, бросай свои кости на стул и давай перетрем.
Таракан все шебуршился, но теперь уже медленнее – точно игрушка, у которой кончается завод. Я откинулся на спинку раскладного стула и приготовился перетирать, что бы это пи значило. Менеджер протянул мне свою визитку, которую я благоговейно изучил, как того требовал этикет, и рассыпался в извинениях по поводу того прискорбного факта, что своих визиток у меня нет. Судя по карточке, менеджера патинко звали Сонг Ли. Он уселся за стол, откинулся на спинку и скрестил руки на груди.
– Зачем ты сюда явился, я знаю, так что давай не будем хреном груши околачивать, – заговорил он с акцентом, который я не смог точно определить. – Много лет твой кореш был сказочным клиентом, и мы ценим его достойный уважения вклад в наши финансы и далее по списку, но пускай он со своим марамойством завязывает. Я в том смысле, что иначе ему кто-нибудь башку по самые гланды отчекрыжит. Я недавно дедушкой стал, так что я теперь не напрягаюсь, эдакая сентиментальная престарелая размазня; но не все такие добренькие. Если Корешок будет продолжать в том же духе, его в порошок сотрут.
– Я не понимаю, что вы говорите. Буквально.
– Слышь, я знать не знаю, какую чушню твой братан тебе впарил, но у нас выбора не было – только взять его за яйца. Можно бы и по-другому все обыграть, но мухоморов звать мне не по нутру. Кому надо, чтобы они тут всю малину перетряхивали и всех строили? Если клиенты это увидят, шарашка наша медным тазом накроется. Но твой друган, не может он так больше мухлевать.
– Мухлевать?
– Другого объяснения нет, – заявил Ли как нечто само собой разумеющееся. – Не знаю, в чем там у него фокус: мы покупаем только лучшие автоматы, и сейчас тебе уже не старые деньки, когда любой вислоухий ловкач с магнитом мог попробовать нас обуть. Но рано или поздно люди все приметят. И это не только я примечаю. Чесслово, у серьезных дядей патинко господин Корешок зарабатывает репутацию того еще попрыгунчика.
Я смотрел на мрачную физиономию Ли и размышлял: а что, если Гомбэй не врал? Может, и правда это его внезапное богатство – просто выигрыш в патинко? Если в драме Миюки – Боджанглз у Гомбэя роли не было, тогда, считай, нее мои теории коту под хвост.
– Знаю, знаю, – продолжил Ли, должно быть неправильно поняв мой ступор. – Ты думаешь: «Доказательств-то нет, покажите-ка мне монету или гнутый гвоздь». Но мне это без надобности. Мы же в суд не потащимся. Корешок это знает. Вот он тебя и послал сюда его яйца подстраховать. Так что можешь чапать прямиком в квартиру 412 в «Садах Риккю», 9-тёмэ, Комагомэ, и все это своему братану выложить.
Ли только что выдал мне адрес Гомбэя? Ли улыбнулся, обнажив потемневшие от никотина зубы:
– Удивлен, что знаем, где его конура? Я же говорю, кое-кто из моих приятелей заинтересовался этой его удачей. Если ему и дальше будет переть такая везуха, они могут просто в гости к нему заявиться. А вот это уже будет невезуха. Опять же идея не моя, я стараюсь притушить страсти, но долго так не протянется. Скажи другану, если он согласится быть тише воды, ниже травы, тогда пусть себе на здоровье играет в «Патинко счастливой Бэнтэн». Он мне нравится, и его психованная лыба – тоже, понимаешь?
– Я ему передам, – сказал я.
Дав мне адрес, Сонг Ли избавил меня от разъездов на мопеде от одного зала патинко к другому в поисках Гомбэя. Я бы его за это расцеловал, несмотря на желтые зубы и все дела.
– Ты ему передашь, – эхом отозвался Ли. – Но он не послушает. Если кто считает, что его фишка – комар носа не подточит, он как глохнет. Если завязать не сможет, ты ему скажи, пусть хоть чуть коней придержит. В отпуск съездит, в залах патинко на Гавайях потусуется, еще какой хренью займется.
– На Гавайях есть патинко?
– Мне откуда знать? Это ж твоя страна.
– Точно, – сказал я, поднимаясь. – Спасибо за понимание в этой неудачной ситуации. И удачи с тараканами.
Ли постучал костяшками по металлическому столу:
– Слишком долго я в этом бизнесе, чтобы в удачу верить. Так господину Корешку и передай.
И менеджер снова продемонстрировал мне желтую улыбку, а на другом конце комнаты подыхающий таракан снова засучил лапками на календаре в финальной попытке сбежать. Люди и тараканы – все одно: кое-кто просто не понимает, что его прищучили.
32
КИТАЙСКИЙ КРЕСТЬЯНИН И ДИКИЕ КОРОВЫ
Во времена, когда Токио еще назывался Эдо. Комагомэ славился вишневыми деревьями, но теперь здесь ничего примечательного нет. В конце концов я бросил попытки найти дом по адресу, который сообщил мне менеджер патинко, запарковал мопед на вершине холма у станции и спросил дорогу у полицейского. У большинства улиц в Токио названий нет, так что объяснять дорогу и следовать этим объяснениям – само по себе искусство, навык выживания в городе, для которого нужна почти фотографическая память, талант к картографии и развитое воображение. Секунды через три коп нарисовал мне карту, где вехами навигации стали мастерская но ремонту великов, ряд торговых автоматов и старая предвыборная агитка премьер-министра.
Комагомэ по токийским стандартам – город-призрак. Никаких огромных универмагов, армий школьников, покупателей или служащих. Нет ни сверкающих джунглей лав-отелей, ни сопурандо, ни залов патинко и караоке-баров. Миновав агитку премьер-министра Койдзуми[75] с его слишком оптимистичной улыбкой и зализанными седыми волосами, я зашагал по узкой длинной улице вдоль рядов закрытых магазинов уцененных товаров. Над головой у меня вытянулись сотни пластмассовых цветочков, тщась создать атмосферу праздничного сезона, но в это воскресное утро праздновать было особо нечего.
