— Святого Луки?
Его мысль бешено заработала. Почему именно туда? Потом — из всякой ерунды в университетской газете — он вспомнил: больницу Святого Луки недавно укомплектовали новым центром нейрохирургии...
«Нет-нет-нет...»
— Я буду мигом!
— Послушай, Том, — он явно расслышал вздох, — я, правда, думаю, тебе стоит подождать.
— Ждать? Что ты несешь? Ты же сказала, что он в порядке.
— Пожалуйста, Том. Поверь мне. Пусть доктора...
— Ты же сказала: он в порядке!
— Будет в порядке. Клянусь. Непосредственной опасности нет. Просто ты...
— Подонок сделал что-нибудь моему мальчику? Да или нет? Этот засранец его как-то поранил?
— Тс-с-с. Пожалуйста, Том. Это бу...
— Что он сделал с моим мальчиком?!
— Никто не...
Томас швырнул трубку и бросился вниз по лестнице.
Потом поездка представлялась ему какой-то безумной абстракцией. Огни, полосы, угроза.
Город — упрямый змеящийся лабиринт — весь в перекрестьях теней, издевательски хохочущий над еще одним отцом, остервенело вцепившимся в баранку. Гараж. Закопченный бетон. Тупая, ворчливая сестра, все время одергивавшая его.
— Скажите мне, черт возьми, где?
Дверцы лифта, распахнувшиеся, как занавес. Что это за шум?
Сэм в залитом светом флюоресцентных ламп холле, торопливо крутящаяся вокруг него, чтобы подготовить, уберечь. Джерард, свирепо уставившийся в пол.
— Том... Том... Том...
Он оттолкнул ее, и дальше — мимо, мимо всех этих профессиональных лиц, сверкающих ботинок, накрахмаленных халатов.
— Том... Он в порядке. В порядке. Он...
Этот шум.
Через дверь, вниз, в холл с множеством окон.
— Том, пожалуйста!..
Мимо врачей с бледными лицами. Кратчайшим путем, словно к его сердцу прицеплен поводок.
Огни. Кровать. Накрахмаленные простыни и мягкие хлопковые одеяла. Сдержать себя.
Его мальчик. Глаза круглые, как монеты, рот — зияющее «о». Искривленное тело корчится над незримым пламенем...
Фрэнки.
Сэм, впившаяся ему в плечи.
— Он никак не перестанет кричать, Том. Не может перестать...
Этот шум.
Слабый человек дивится, что оказался избранным. Сильному все известно заранее.
Конечно, такого рода знание не опишешь в словах. Не напечатаешь в книгах.
По-моему, так и лучше.
Ты вскрикиваешь, когда я касаюсь тебя. Хрипишь, когда я начинаю душить. Ты пытаешься отбиться от меня кулачками, которые слишком малы. Странная вещь — эта власть, какой я обладаю над тобой сейчас, — ты размякаешь, обращаешься в жидкость. Каждый клочок поверхности твоего тела беззащитен, даже те складки, что скрыты внутри. И все же я могу раздробить эту податливую среду на части, из которых ты состоишь.
Я переворачиваю тебя на живот, я всегда переворачиваю тебя на живот. Я провожу пальцем по твоей рассеченной спине. Эрекция следует мгновенно и требует удовлетворения.
Я достаю клещи, пальцы у меня липкие. Я перекусываю твой позвоночнику основания поясничного изгиба. И вот ты уже кукла — с помойки. Визжащая и рыдающая кукла.
Ты не чувствуешь, как я трахаю тебя.
Я снова перекусываю тебе позвоночник, на этот раз — у затылка. Осторожней, осторожней — я должен быть уверен, что ты еще дышишь. Я перекатываю тебя на спину, мажу ладони кровью. Я прикладываю их к своему телу, оставляя отпечатки там, куда ты так и не дотянулась.
Ваши теоретические объяснения, пожалуйста?
Я дрочу твоими безвольными руками, скользкими ладонями.
Я гляжу, как ты глядишь на меня. Мы с тобой — под одним большим молчаливым покровом. Я вижу, что ты понимаешь. До этого ты была непроницаема, но теперь ты — окно, прозрачный просвет в моем желании. О да, я вижу тебя. Неподвижную, как фотография на обложке журнала. С таким же ничего не выражающим лицом, как порнозвезда между случками. Такая сладкая. Сладкая. Как давно ты значишь только то, чего бы мне хотелось...
Твоя кровь не такая горячая, как моя сперма.
29 августа, 10.15
Нора стиснула руку Томаса так, что он еще долго ощущал покалывание в пальцах.
Комната должна была внушать чувство бодрости, уверенности — того, что какой-нибудь дизайнер назвал бы «положительным эмоциональным окружением». Предметы личного обихода — бейсболка, фото в кругу семьи, подарочные безделушки — были предназначены создавать атмосферу непосредственной близости, маскируя тот факт, что все сделки на уровне учреждения могли проводиться только в этой комнате. Обстановка — стеллажи из вишневого дерева, старинный письменный стол, ковер с арабесками — была предназначена создавать атмосферу благополучия, поскольку большинство из тех, кто попадал сюда, были сочетанием благосостояния и солидности. Но Томасу виделось совершенно противное. Он мог представить себе зольник за обшитыми панелями стенами так же отчетливо, как выражение на лице доктора Чадападдаи.
Это была комната, где людям говорили, что они скоро умрут.
Несколько раз загадочно пройдясь по клавиатуре, главный нейрохирург больницы Святого Луки — Рузвельта встал из-за компьютера и подошел к нескольким панелям на стене. Высветившись по-старомодному неярко, они озарили его изможденные черты. На экране перед ним появилось трехмерное изображение мозга Фрэнки, скорее напоминавшее иллюстрацию из учебника, чем душу его сына.
— Если вы посмотрите на этот снимок — вот здесь, — сказал доктор Чадападдаи, — то увидите, что к обеим миндалинам было подсоединено какое-то устройство.
У него была осанка уставшего человека и сложение водителя грузовика, хотя он был лощеным и одет с иголочки.
— Устройство? — переспросил Томас.
Глаза с длинными ресницами изучающе устремились на него.
— Устройство, — повторил невролог.
Он нажал на пульт, и на экране крупным планом появилось изображение одного из участков. Доктор Чадападдаи показал основание воспроизведенного цифровым путем мозга Фрэнки, затем изменил угол.
Нечто напоминавшее жука темнело на обратной стороне миндалины.
— Оно подсоединено к центральному ядру. — Доктор выудил из кармана ручку и кружком обвел это место. — Насколько мы можем судить, оно закреплено на сети мелких сосудов, электрически стимулируя множественные проходы, — доктор провел кончиком ручки в различные отделы мозга Фрэнки, — вплоть до латерального гипоталамуса, па-рабрахиальных ядер и так далее.
— Все, что связано со страхом, — сказал Томас.
Ужас и удивление преисполнили его в равной мере, капельки пота выступили на лице, желудок опрокинулся, как бадья. Какие бы шрамы ни оставили в его душе Повски, Халаш и остальные, все они казались теперь не более чем абстракцией. Ничто не было так реально, как графическое изображение на экране перед ним. Ведь это его сына («Фрэн-ки!») его друг («Нейл — сука, сука, сука! ») перепрограммировал так, что тот был обречен испытывать один приступ ужаса за другим.
Легкое изменение моторики души... Душа его сына, запрограммированная, как стереоприемник, включенный на полную мощь, вновь и вновь вопияла о своих муках, подобно грешникам в самой глубине преисподней.
— Вы должны вытащить эту штуку! — воскликнула Нора. — Ее нужно вытащить оттуда!
Сострадательный взгляд доктора Чадападдаи показался чуть более профессиональным, чем нужно, и явно был хорошо отработан.
— Полагаю, нам это не удастся, — сказал он. — Переориентированная кровеносная система самого мозга теперь направлена на различные нервные подсистемы. Нанопровода, достаточно тонкие, чтобы их можно было ввести в капилляры...
— Уберите их, — сказал Томас.
Невролог кивнул.
— Разумеется, рано или поздно мы будем вынуждены попробовать что-нибудь, и, заверяю вас, мы изучаем все возможности такого вмешательства. Но на данный момент, мистер и миссис Байбл, самое обнадеживающее для вашего сына — найти того, кто это сделал...
Нейл.
Призрак Нейла возник на кушетке напротив Томаса, в свечении плоского экрана, и заявил: «Теперь я знаю о мозге больше, чем любой человек на земле...»
Оба молчали, ни о чем более не спрашивая; доктор Чадападдаи закусил нижнюю губу.
— Никто из нас никогда не видел ничего подобного. Ничего.
Томас по себе знал, что это значит, когда какая-нибудь отрасль знания доминирует в твоей жизни: странное чувство обладания и неуверенности, словно ты поселился в доме, который гораздо больше, чем тебе нужен. Учитывая, что информация воспроизводится, как бактерии, ни один специалист не мог надеяться представить себе все детали будущего даже собственной отрасли. И все же было приятно думать, что у тебя есть хотя бы приблизительный поэтажный план. Приятно было думать, что ты по мень...
У Томаса закружилась голова и перехватило дыхание, так что он чуть было в обмороке не упал на пол.
