Раньше запасы воды я пополнял прямо в Еже, особого труда со здоровыми ногами не составляло пробежаться до реки и обратно, теперь же это казалось делом непосильным. Я извлек из рюкзака объемную стальную кружку и встал на здоровую ногу, фокус в глазах мгновенно исчез, и окружающий меня мир пополз куда-то в сторону. Из последних сил я ухватился за спинку кровати и удержался в вертикальном положении. В следующее мгновение ускользающее сознание вернулось и зрение приобрело былую четкость.
Из-под кровати вынырнул котенок и вопросительно уставился на меня.
— Что, чертяка, страшно? — мой голос звучал сухо и надрывно, в горле пересохло, и организм требовал хоть какой-нибудь жидкости.
Котенок в ответ лишь мяукнул и отступил на шаг. Все-таки это был необычный кот, сейчас в моем состоянии он мне казался пришельцем из других миров. Я медленно стал пробираться к выходу из избы, надеясь на то, что бывший хозяин ставил во дворе дождевые бочки для сбора воды, это была моя единственная надежда. Путь до двери занял минут десять, не меньше, время то замедлялось, то ускоряло свой бег. Еще столько же занял выход на улицу, тут я совсем выдохся и, спустившись с лестницы, встал на четвереньки, пытаясь осмотреть небольшой поросший сорняком двор. Пара бочек здесь все-таки была, я направился к ближайшей, благо, до нее было всего метра три. Через минуту я уже был на месте и с досадой обнаружил, что бочка давно проржавела и вся дождевая вода, что должна была в ней собраться за вчерашний день, вытекла из большой дыры сбоку. До второй бочки было метров пять, и я решил передохнуть, облокотившись на стальной бок двухсотлитрового вместилища для жидкости.
Котенок заинтересованно сел рядом, присутствие этого маленького безобидного существа радовало меня, я чувствовал себя не одиноким, несмотря на то, что, говоря с животиной, я играл в одни ворота. Мой мохнатый друг, конечно, делал заинтересованный вид, когда я начинал говорить, его глаза светились разумом, но я понимал, что мои слова для него всего лишь интонация, лишенная всякого смысла.
— Сейчас, сейчас, — говорить становилось все тяжелее, но я делал это, стараясь не потерять сознание, иначе — конец, — чуть передохну и дальше поползу.
Котенок мяукнул, будто понимал каждое мое слово, я улыбнулся ему, перевалился на живот и пополз ко второй бочке, на большее не хватало сил, и я чувствовал, что долго так не протяну, паузы потери зрения длились все дольше, ясность же возвращалась на секунды. Мне кажется, на последнем метре я начал что-то кричать, вгрызаясь в землю буквально зубами, и я был вознагражден — бочка была полна воды, все двести литров мутной, наполненной вкусом железа воды. Я зачерпнул полную кружку и жадно осушил ее до дна, это было истинное наслаждение, но слабость не проходила, я опустился рядом с бочкой и, кажется, вырубился ненадолго.
…Когда сознание вернулось ко мне, я чувствовал себя немногим лучше, поднялся и присосался к бочке прямо так, погрузив в воду почти всю голову, я пил, не отрываясь, словно путник, вышедший из пустыни после долгих скитаний по выжженной солнцем земле, и, только почувствовав тошноту, я оторвался от воды.
Котенок бегал вокруг меня и, как мне показалось, недовольно мяукал, он даже несколько раз обхватывал мою здоровую ногу своими лапами и как будто старался оттащить меня от бочки. После я принял это за игры моего воспаленного мозга.
Я наполнил еще одну кружку и двинулся к дому с полным намерением вскрыть банку тушенки и пополнить свой организм потерянными калориями. Обратный путь занял куда меньше времени, несмотря на то, что эта прогулка порядком вымотала меня.
В доме я поставил кружку с водой на широкий стол, сколоченный из массивных досок, и извлек банку тушенки из рюкзака. Руки плохо слушались меня, и я никак не мог проткнуть крышку консервным ножом, после мучительных усилий мне это все-таки удалось, и я начал жадно поглощать мясо, заплывшее жиром, чувствуя, как силы потихоньку возвращаются ко мне. Котенок все время крутился рядом, я бросил кусок мяса и ему, но он, брезгливо обнюхав его, отошел в сторону, рассчитывая на что-то более аппетитное. Мясо встало поперек желудка, но эта была первая еда за целый день, и она была мне просто необходима. После перекуса меня непреодолимо потянуло в сон, и я выключился.
…В следующий раз я проснулся, когда на улице было темно, сказать наверняка, сколько длился мой сон, я не мог. Вполне вероятно, прошел день, а то и два. В горле царила пустынная сухость, я дотянулся до кружки и в один миг осушил ее. Есть совсем не хотелось, проглоченная накануне тушенка все еще кубарем скакала в моем желудке. Я быстро обработал рану и заглотил еще одну таблетку болеутоляющего, хотя сильной боли не ощущал.
Котенок спал под столом, свернувшись маленьким мохнатым клубочком, и мерно посапывал. Похоже, ни еда, ни питье совершенно не заботили его. Где он мог поживиться и тем и другим, я понятия не имел.
Организм не требовал сна, и я, лежа в кровати, закурил свою первую сигарету за эти дни. Дым причудливо закрутился в лунном свете, наполняющем комнату. Я включил фонарь и углубился в чтение дневника неизвестной девушки, написавшей его энное количество лет назад. Чем больше я читал, тем больше понимал, что участники этого сухого рассказа не дожили до наших дней. Порой мне казалось, что дневник писал душевнобольной или, по крайней мере, человек с серьезными отклонениями в психике. Однако кое-что заставило меня вздрогнуть.
Я отвлекся от чтения, с трудом соскреб себя с кровати и с кружкой направился во двор, в горле опять пересохло, и дико хотелось пить. На этот раз путь до бочки занял всего несколько минут, и я уже не ползал, словно изнуренный жарой дождевой червь, а свободно доковылял до нее на своих двоих. Нога, конечно, побаливала, но терпимо. У бочки я осушил сразу две кружки и набрал третью впрок. Потом, подумав, присел прямо на землю, двигаться совершенно не хотелось.
Ночь выдалась, на удивление, теплой, траву покрывала роса, и я мгновенно промок, но не обращал внимания на эти мелочи. Я наслаждался теплым воздухом, что наполнял мои легкие, в теле была удивительная легкость, и я чувствовал, что еще день, два и я готов буду отправиться в путь. Мысли сами собой скользнули в зыбкий омут воспоминаний, я забыл Еж, забыл все его странности, забыл про тайгу и мысленно в одно мгновение перенесся в свою тихую и уютную квартирку.
Играла какая-то легкая музыка, с мелодичным гитарным соло, я сидел на диване, и рядом со мной Вика. Как же я соскучился по ней, по ее мягкому голосу, по запаху ее вьющихся волос. Она любила пользоваться гранатовым шампунем. Я все это помнил, помнил все до мелочей, но, когда я смотрел в ее лицо, я видел какое-то размытое пятно, с ужасом понимая, что я забыл, как она выглядит. Мы о чем-то с ней весело болтаем, вспоминаем какую-то недавнюю поездку, смеемся. Но все это мимолетно, я все больше и больше зацикливаюсь на том, что не вижу ее лица. И тут она меня спрашивает: — Саш, какого цвета мои глаза? Я смеюсь в ответ, упрекая ее в глупой шутке, а она все настойчивее и настойчивее спрашивает меня о цвете своих глаз. Я силюсь рассмотреть их, но вижу все то же белое пятно.
…Я открыл глаза, глядя в ясно-синее небо над головой без единого облачка. Похоже, в дреме я провел остаток ночи, сон оставил неприятные ощущения, тревожа меня все больше и больше. Это был сон из тех, что утром не забывались, а, наоборот, становились все ярче и отчетливее. Нос все еще щекотал приятный запах граната, в голове звучала та самая мелодия. Я попытался вспомнить лицо Вики, и оно тут же возникло перед моим внутренним взором, чуть вытянутое, с греческими чертами и огромными карими глазами, я даже улыбнулся, вспоминая ее. Я знал, что скоро буду рядом с ней, что буду переживать и волноваться за нашего будущего малыша вместе с ней. И мое сознание наполнилось пониманием бессмысленности всего происходящего вокруг. О чем я думал, когда отправлялся в этот чертов город, проклятый всеми богами на этой планете, что я тут искал, что меня вообще сюда тащило? Память о погибшем друге? Вина за то, что я не оказался рядом, когда был так нужен ему? Вряд ли меня терзали столь глубокие мысли, я не мог оказаться со Славкой в тот момент, он меня даже не звал в ту поездку, потому как отправился не в сезон, это было его решение, и я не пытался оправдываться перед собой за это. Это была просто глупая смерть и ничего более, умереть от перелома ноги действительно глупо и бессмысленно. Находиться здесь, в Еже, с простреленной ногой тоже глупо, особенно глупо, когда в большом городе ждет любящая жена, ждет и переживает каждый миг его отсутствия.
В бессилии что-либо сделать я сжал кулак, сминая в нем землю и свежую влажную траву. Так ли мне были интересны загадки и тайны этого города, почему я решил в нем задержаться сверх срока? Теперь мне казалось, что мной кто-то управлял, или это была больная паранойя, вызванная ранением, тут все было расплывчато, в дымке, опутывающей мозг мягкой пеленой, выдававшей ложное за истину, навязывающее свою волю.
