— Ты знаешь, — сказала Эли.
— Ты прочитала это в моем дневнике.
Она откинула свои медово-светлые волосы за плечо.
— Думаешь, ты такая особенная, но ты так неубедительна, делая вид, что не знала, что Йен со мной.
Конечно ты знала, Спенс.
Именно поэтому он тебе нравится, не так ли? Потому что я с ним? Потому что твоя сестра тоже с ним?
Глаза Спенсер были испуганными.
Ночной воздух стал резким, пахнущим почти едко.
Эли выпятила свою нижнюю губу.
— Оу, Спенс.
Ты действительно поверила, что нравишься ему?
Вдруг Спенсер почувствовала прилив гнева, и ее руки дернулись вперед, толкая Эли в грудь.
Эли попятилась, спотыкаясь на скользких камнях.
Только это была больше не Эли, это была Ханна Мэрин.
Тело Ханны взлетело в воздух, и она ударилась о землю с резким треском.
Вместо всей ее косметики и блекберри, вырвавшихся из сумочки как из лопнувшей пикаты, из тела Ханны исторглись внутренние органы, осыпаясь градом на бетон.
Спенсер вскочила с влажными от пота светлыми волосами.
Было воскресное утро, и она лежала в своей кровати все еще в черном атласном платье и неудобных стрингах, которые она собиралась надеть на вечеринку в честь дня рождения Моны Вандервол прошлой ночью.
Мягкий золотой свет падал на ее стол, и скворцы невинно щебетали на гигантском дубе рядом с ее окном.
Она не спала почти всю ночь, ожидая, что ей позвонят с новостями о Ханне.
Но никто не позвонил.
Спенсер не знала, была эта тишина хорошим или плохим знаком.
Ханна.
Она позвонила Спенсер поздно ночью сразу после того, как Спенсер вспомнила свои давно подавленные воспоминания об Эли в лесу той ночью, когда она исчезла.
Ханна сказала Спенсер, что выяснила что-то важное, и что они должны встретиться на качелях в Розвуд Дэй.
Спенсер подошла к стоянке в тот момент, когда тело Ханны взлетело в воздух.
Она выехала на обочину дороги, а затем убежала в лес в шоке от того, что увидела.
— Вызови скорую! — завизжала Ария.
Эмили рыдала от страха.
Ханна оставалась неподвижной.
В своей жизни Спенсер никогда не была свидетелем ничего столь ужасного.
Секундой позже, Sidekick Спенсер оповестил о новом сообщении от Э.
По-прежнему прячсась в лесу, Спенсер видела, как Эмили и Ария достают свои телефоны, и ее живот скрутило, когда она поняла, что они получили то страшное сообщение: "Она слишком много знала".
Могла ли Э вычислить, что именно обнаружила Ханна, — что-то, что Э пыталась скрыть, — и сбить Ханну, чтобы закрыть ей рот? Такое вполне могло быть, но Спенсер трудно было поверить, что это действительно случилось.
Это просто было так жестоко.
Но, возможно, Спеснер была такой же жестокой.
Всего лишь за несколько часов до аварии она столкнула свою сестру Мелиссу со ступенек.
И она наконец-то вспомнила, что случилось в ночь исчезновения Эли, восстановила те десять минут, что она подавила так надолго.
Она толкнула Эли на землю — может даже достаточно сильно, чтобы убить ее.
Спенсер не знала, что случилось потом, но, казалось, что Э знала.
Э несколько дней назад прислала сообщение Спенсер, в котором намекала, что убийца Эли был прямо перед ней.
Спенсер получила это сообщение в тот момент, когда смотрела в зеркало… на себя.
Спенсер не побежала на стоянку к своим друзьям.
Вместо этого она в отчаянии умчалась домой, чтобы обдумать все случившееся.
Могла она убить Эли? Было ли в ней это? Но после этой бессонной ночи она просто не могла сравнивать то, что она сделала с Мелиссой и Эли, с тем, что Э сделала с Ханной.
Да, Спенсер утратила сдержанность, да, Спенсер могла прийти в бешенство, но глубоко внутри она просто не думала, что могла убить.
Почему тогда Э так уверена, что Спенсер преступница? Возможно ли, что Э ошиблась… или лжет? Но Э знала про поцелуй Спенсер с Йеном Томасом в седьмом классе, про ее тайную связь с Реном, парнем Мелиссы из колледжа, и про то, что они пятеро ослепили Дженну Кавано, — все это было правдой.
У Э было на них столько компромата, что ей вряд ли надо было что-нибудь придумывать.
Внезапно, когда Спенсер вытирала пот с лица, ей кое-что пришло в голову, отчего сердце девушки ушло в пятки.
Она придумала очень хорошую причину, почему Э могла соврать и предположить, что Спенсер убила Эли.
Возможно, у Э тоже есть секреты.
Возможно, Э нужен козел отпущения.
— Спенсер? — послышался голос мамы.
— Ты можешь спуститься?
Спенсер подскочила и глянула на свое отражение в зеркале.
Ее глаза выглядели отекшими и налитыми кровью, губы были потресканы, а волосы полны веточек после пряток в лесу этой ночью.
Она не могла обсуждать семейные дела прямо сейчас.
На первом этаже пахло свежезаваренным гавайским кофе, слойками из Фреш Филдс и свежесрезанными каллами, которые их домработница, Кэндес, покупала каждое утро.
Отец Спенсер стоял у гранитного стола посреди кухни, переодетый в черные спандексовые велосипедные штаны и велосипедную водолазку USPS.
Возможно, это было хорошим знакок: они не могли быть слишком рассержены, если её отец был на своей регулярной велосипедной прогулке в 5 утра.
На кухонном столе лежала копия воскресной газеты Philadelphia Sentinel.
Сначала Спенсер подумала, что она была там из-за новостей об аварии Ханны.
Но потом она увидела собственное лицо, смотревшее на неё с первой страницы газеты.
Она была одета в гладкий черный костюм и уверенно ухмылялась в камеру.
"Подвинься, Трамп!", — гласил заголовок.
"Идет номинантка конкурса эссе "Золотая орхидея" Спенсер Хастингс!". Желудок Спенсер сковало тяжестью.
Она забыла.
Сейчас газета была у всех на пороге.
Из кладовой кто-то вышел.
Спенсер отступила в страхе.
Это была Мелисса, которая смотрела на нее, так крепко вцепившись в коробку с изюмом Bran, что Спенсер показалось, она может ее раздавить.
На левой щеке сестры был крошечная царапина, над правой бровью пластырь, на левом запястье желтый браслет из больницы, а на правом — розовый след от вчерашней борьбы со Спенсер.
Спенсер опустила глаза, чувствуя себя виноватой.
Вчера Э прислала Мелиссе несколько предложений из ее старого эссе по экономике, того самого, которое Спенсер украла из компьютера Мелиссы и представила как свою собственную домашнюю работу.
Это же эссе учитель по экономике Спенсер, мистер МакАдам, номинировал на "Золотую орхидею" — самый престижный в стране конкурс эссе среди школьников.
Мелисса поняла, что сделала Спенсер, и, хотя та умоляла о прощении, Мелисса наговорила ей вещей еще более ужасных, чем, по мнению Спенсер, она заслуживала.
Ссора закончилась, когда Спенсер, взбешенная словами Мелиссы, нечаянно столкнула свою сестру вниз со ступеней.
— Итак, девочки.
Миссис Хастингс поставила свою чашку кофе на стол и жестом предложила Мелиссе присесть.
— Мы с вашим отцом приняли серьезное решение.
Спенсер приготовилась к тому, что последует.
Они накажут ее за плагиат.
Она не поступит в колледж.
Она пойдет в торговое училище.
И закончит, работая в телемаркете на QVC, принимая заказы на тренажеры для пресса и фальшивые бриллианты, а Мелисса как всегда выйдет сухой из воды.
Так или иначе, ее сестра всегда находила способ выйти на первое место.
— Прежде всего, мы не хотим, чтоб вы, девочки, и дальше виделись с доктором Эванс.
Миссис Хастингс сложила пальцы вместе.
— Она принесла больше вреда, чем пользы.
Поняли?
Мелисса молча кивнула, а Спенсер в замешательстве шмыгнула носом.
Доктор Эванс, их психиатр, была одной из немногих людей, кто не пытался поцеловать Мелиссе зад.
Спенсер начала протестовать, но заметила предупреждение на лицах родителей.
— Хорошо, — пробормотала она, потеряв надежду.
— Во-вторых, — мистер Хастингс ткнул большим пальцем прямо в лицо Спенсер на фотографии в газете Sentinel.
— Списывать статью Мелиссы было очень не правильно, Спенсер.
— Я знаю, — быстро сказала Спенсер, боясь посмотреть в сторону Мелиссы.
— Но после тщательного обдумывания мы решили, что не хотим предавать это огласке.
Наша семья уже прошла через слишком многое.
Так что, Спенсер, ты продолжаешь соревноваться за Золотую орхидею.
Мы никому об этом не скажем.
— Что? — Мелисса стукнула своей чашкой кофе об стол.
— Это наше решение, — сказала строго миссис Хастингс, вытирая уголок рта салфеткой.
— И мы надеемся, что Спенсер победит.
— Победит? — повторила шокированная Спенсер.
— Вы ее поощряете? — Воскликнула Мелисса.
— Достаточно.
Сказал мистер Хастингс тем тоном, который обычно использовал во время разговора с подчиненными своей юридической практики, когда они осмеливались звонить ему домой.
