Она ждала.
В углу дивана, стоящего напротив нее, сидел большой плюшевый мишка, подаренный коллегами на день рождения год назад. На нем был слюнявчик с вышитыми красными нитками словами «С днем рождения» и эмблемой университета имени Алигьери (орлиным профилем Данте). На животе золотыми буквами красовался девиз университета: «Тех вод, в которые вступаю, еще никто не бороздил». Казалось, его пластмассовые глазенки подглядывают за Элисой, а рот сердечком что-то хочет сказать.
Можешь что угодно делать, как угодно прятаться, обманывать себя, думая, что ты защищаешься. Но это ничего не изменит: тебе конец.
Она перевела взгляд на экран, где показывали запуск нового европейского космического зонда.
Конец, Элиса. Конец, как и другим.
От пронзительного звонка телефона она чуть не подскочила. Но потом с ней случилось нечто поразительное: она твердо протянула руку и сняла трубку в состоянии, крайне напоминавшем абсолютное спокойствие. Теперь, когда наконец прозвучал тот самый звонок, она чувствовала себя удивительно невозмутимой. Когда она отвечала, голос ее не дрогнул:
— Слушаю.
Молчание тянулось бесконечно долго. Потом раздался голос:
— Элиса? Это Виктор…
Она опешила от разочарования. Ощущение было такое, словно она собрала все силы, чтобы выдержать удар, и вдруг оказалось, что бой прерван. Ее вдруг залила волна ярости по отношению к своему другу, и она перевела дыхание. Виктор тут ни при чем, но сейчас ей меньше всего хотелось услышать его голос. Оставь меня в покое, оставь, положи трубку и оставь меня в покое.
— Я хотел узнать, как ты… Мне показалось, что ты… Ну, плохо выглядишь. Ну, знаешь…
— Все в порядке, не волнуйся. Просто болит голова… Пожалуй, это даже не грипп.
— Хорошо. — Он кашлянул. Помолчал. Ставшая уже столь привычной медлительность Виктора сейчас выводила ее из себя. — Насчет семинара я предупредил. Норьега сказал, что ничего страшного. Если на этой неделе ты не сможешь выйти… просто… заранее предупреди Тересу…
— Ладно. Большое спасибо, Виктор. — Она подумала о том, что бы вообразил Виктор, увидь он ее сейчас: потная, дрожащая, съежившаяся в кресле с сорокапятисантиметровым отточенным ножом из нержавеющей стали в правой руке.
— Это… Я позвонил тебе еще потому… — сказал он наконец. — Ну, по телику показывают новости… — Элиса напряглась. — У тебя включен телевизор?
Она лихорадочно заклацала пультом в поисках названного Виктором канала. Увидела жилой дом и диктора с микрофоном:
— …у себя дома, в этом университетском районе Милана, потрясло всю Италию…
— Ты, по-моему, его знала, да? — спросил Виктор.
— Да, — спокойно ответила Элиса. — Как жаль.
Изобрази равнодушие. Не вздумай выдать себя по телефону.
Голос Виктора с трудом начал преодолевать следующую фразу. Элиса решила, что пора его прерывать.
— Прости, мне нужно заканчивать разговор… Я позвоню тебе попозже… Большое спасибо за все, правда. — Она даже не стала ожидать ответа. Ей было неприятно столь резко обрывать такого человека, как Виктор, но по-другому она не могла. Она включила телевизор погромче и стала жадно ловить каждое слово. Диктор сообщил, что пока полиция рассматривает все версии, однако наиболее вероятным мотивом преступления представляется ограбление.
Элиса изо всех сил вцепилась в эту бессмысленную надежду. Да, возможно, дело именно в этом. Ограбление. Если мне до сих пор не позвонили…
В руке диктор держал открытый зонт. Небо в Милане было серым. Элису не покидало душераздирающее ощущение, что она наблюдает конец света.
* * *
Несмотря на то что все сотрудники института судебной медицины государственного университета Милана уже ушли, окна его еще светились. Миланская ночь сопровождалась мелким надоедливым дождем, и со слипшегося сосулькой итальянского флага на флагштоке сурового здания непрерывно стекала струйка воды. Под этим-то флагом и остановился темный автомобиль, подъехавший с виа Манджагалли. Из здания выплыл силуэт зонта. Ожидавший на крыльце человек встретил две тени, выбравшиеся с заднего сиденья машины. Никто не произнес ни слова — казалось, все друг друга знают, и все намерения ясны. Зонт закрылся. Тени исчезли.
В коридорах института гулко прозвучали шаги трех человек. На всех людях были темные костюмы, а на вновь прибывших еще и пальто. Впереди шел тот, что встречал гостей у входа: молодой, очень бледный, настолько взволнованный, что шагал почти вприпрыжку. Он сопровождал свои слова энергичной жестикуляцией. В его английском отчетливо слышался итальянский акцент.
— Они готовят подробный анализ… Окончательных заключений еще нет. Тело обнаружили вчера утром… Только сегодня нам удалось собрать экспертов.
Он остановился, чтобы открыть дверь, ведущую в лабораторию судебной антропологии и одонтологии. Лаборатория была открыта в 1995-м и полностью переоснащена в 2012 году, здесь находилось самое современное оборудование и работали лучшие специалисты в Европе.
Гости внимания почти не обратили на украшавшие коридор скульптуры и фотографии. Они прошли мимо группы из трех гипсовых голов.
— Сколько свидетелей видели тело? — спросил один, самый пожилой, с абсолютно седыми волосами, довольно длинными, но редеющими на макушке. Его английский звучал нейтрально, со смесью разных акцентов.
— Только женщина, которая каждое утро убирала в его квартире. Именно она его обнаружила. Соседи практически ничего не видели.
— Что значит «практически»?
— Они услышали крики этой женщины и стали расспрашивать ее, но в квартиру никто не заходил, сразу вызвали полицию.
Они остановились у тщательно прорисованной анатомической схемы, изображавшей лишенное кожи тело женщины с зародышем внутри вскрытого живота. Молодой человек открыл металлическую дверь.
— И что эта женщина? — спросил седой.
— Накачали успокоительными в больнице, о ней там позаботятся.
— Нельзя выпускать ее оттуда, пока мы ее не осмотрим.
— Я уже обо всем позаботился.
Седой мужчина говорил с напускным равнодушием, не меняя выражения лица и не вытаскивая рук из карманов пальто. Молодой отвечал с лакейской поспешностью. Второй гость, похоже, полностью погрузился в размышления. Он был крепкого сложения — казалось, что его пиджак и даже пальто на пару размеров меньше, чем нужно. На вид ему было не так много лет, как седому, и не так мало, как молодому. Остриженные под гребенку волосы, ярко-зеленые светлые глаза и кружок сероватой бородки, спускающейся на мощную, как готическая колонна, шею. Судя по всему, он, несомненно, был единственным из троих, для кого штатский костюм в диковинку. Двигался он решительно, широко размахивая руками. Было заметно, что это военный.
Они миновали еще один коридор и вошли в новый зал. Молодой человек прикрыл за ними дверь.
Здесь стоял холод. Стены и пол были окрашены в мягкий нежно-зеленый цвет и напоминали внутреннюю поверхность граненого хрусталя. Выстроившись в ряд, в окружении столов с различными приборами и инструментами застыли несколько человек в одежде хирургического персонала. Они смотрели на дверь, в которую вошли эти трое, как будто их главной задачей было исполнение функции комитета по встрече гостей. От группы быстро отделился мужчина с зачесанными набок серебристыми волосами, на котором, непонятно почему, под зеленым костюмом хирурга была рубашка с галстуком.
Молодой человек представил вновь прибывших:
— Господа Гаррисон и Картер. Доктор Фонтана. — Доктор кивнул в знак приветствия, седой и здоровяк кивнули в ответ. — Доктор, им вы можете предоставить полную информацию без всяких ограничений.
Последовала пауза. Казавшееся восковым лицо врача растянулось в легкой усмешке, чуть ли не в гримасе, правое веко нервно подергивалось. Заговорил он как кукла чревовещателя, управляемая из какого-то потайного места.
— Такого я никогда не видел… за всю свою работу в судебной экспертизе.
Другие врачи отступили, как бы приглашая гостей приблизиться. За ними стоял лабораторный стол. На его центральную часть низвергались яркие потоки света операционных светильников, там виднелся скрытый простыней холмик. Один из врачей отдернул простыню.
Никто, кроме седого мужчины и здоровяка, на то, что было под ней, не взглянул. Все наблюдали за выражением лиц обоих гостей, словно именно их нужно было внимательно исследовать.
Седой мужчина открыл рот, но сразу же закрыл его и отвел глаза.
Какое-то мгновение на стол смотрел только здоровяк.
Он стоял на месте, абсолютно неподвижно, нахмурив брови, как бы заставляя глаза глядеть на то, что никто другой в этой зале рассматривать больше не хотел.
