Ушел я под привычное журчание людских голосов. Кофе из «Адриатико» славится своей крепостью – такой, что в туалете здесь висит плакат из разряда студенческих стенгазет прошлых лет, изрядно подмоченный и писанный от руки. Там есть фраза, что он, этот кофе, должен быть внесен в перечень стратегических вооружений, подлежащих контролю мирового сообщества. Никто уже не помнит, как изначально в стандартную кофейную чашку оказался помещен тройной заряд, но так уж, видно, в Нью-Йорке повелось. Кто-то – что это за персонаж, никто, как правило, не помнит – откалывает нечто, не входящее ни в какие рамки, а затем до скончания века это делается уже как должное. И течет эта новоиспеченная традиция по улицам, висит паутиной среди деревьев и пожарных лестниц. Будь ты заезжий турист или местный житель (к кому мне отнести себя, сказать затрудняюсь), ты уже навеки в обществе героев и призраков, сотканных этим городом.
Я управился с рутиной, наведавшись в том числе и в мастерскую по ремонту обогревателей. Там мне сказали, что скоро придут. Так как оба ремонтника были у нас в баре завсегдатаями, у меня были основания им поверить.
В оставшийся для безделья час я устроил себе неспешную прогулку по Гринвич-Виллидж. В нашей части города всегда есть что посмотреть, и мне нравится вот так гулять и непринужденно оглядывать. Надо сказать, что впервые за несколько лет я сейчас был с собою в ладу. Жизнь была проста, содержательна и легка.
Но при этом чувствовалось, что впереди перемены.
От меня Кристина добивалась, чтобы я присмотрел нам новую квартиру. В Ист-виллидже нам нравилось многое. Остатки старого эмигрантского уклада, эти его очаги инаковости, нешумные улочки с деревьями, ветхие, довоенной постройки дома без лифтов, неуклонное в своем тихом упрямстве противление облагораживанию и порядку, на манер хаоса какого-нибудь погрызенного мышами старинного буфета… Нынче, если вы, размахивая модерновым айфоном, шатко выберетесь ночью из здешнего бара, то вас всего лишь быстро и культурно ограбят, а не прибьют.
Хотя временами – а именно, когда здесь шумными оравами кочевали студенты из Нью-Йоркского университета и Института Купера плюс молодая туристская поросль, навязчиво демонстрирующая свою крутизну и клевость (вы, мол, не подумайте: мы не из какой-нибудь там банановой республики и не торговцы какими-нибудь отстойными компами – а кто же вы еще, позвольте спросить?), впечатление складывалось такое, будто тусуешься во дворе студенческой общаги. С некоторых пор модерновый оттенок приобрела и преступность: взять хотя бы воровство пин-кодов кредиток, когда в банкоматах с поистине волшебной легкостью исчезают со счетов деньги.
У меня в свое время студенческая жизнь не сложилась – те годы прошли в армии, – зато теперь я был готов ко второй молодости. А вот Кристину этот аспект местного колорита откровенно утомлял: вечера у нее и без того проходили в «услужении козлищам». Мне тридцать семь – возраст, когда уже можно понемногу поддаваться очарованию ретро. Ей двадцать девять – еще достаточно молода, чтобы считать себя взрослой, и вместе с тем по-прежнему привлекать к себе внимание. Это она начала развивать идею о том, чтобы нам перебраться в СоХо или Вест-виллидж. На это я Кристине напоминал, что она заведует баром, а я подаю к столу жрачку в откровенно убогом ресторанишке. Она же обращала мое внимание на то, что у меня, видите ли, есть деньги от продажи моего дома в штате Вашингтон после разрыва с моей бывшей женой. Чувствуя себя старым занудой, я приводил контрдовод, что мы-де не привносим в бюджет сколько-нибудь новых денег, и нет смысла в подобных обстоятельствах вешать на себя арендную плату за чердак или мансарду, хотя для эксперимента я был бы не против сдавать какой-нибудь крохотный уголок в субаренду, при условии, что мы научимся в обозримом будущем обходиться без еды – и между прочим, нынче от нашей двери до тех улиц, о которых она мечтает, меньше получаса ходьбы, так что зачем вообще затевать весь этот сыр-бор?
И тэ дэ и тэ пэ. В конце концов разговор подвисал, как радио в машине при выезде из полосы радиовещания местной церквушки. Я же ощущал себя при этом евангелистом, заявляющим в своей проповеди, что с ужинов в шикарном ресторане с видом на океан наша семья переходит на питание гамбургерами при автостоянке. И опять по кругу.
Через час тема затихала без следа. Кристина особо не зацикливалась – била с размаха обухом по лбу, но только раз. Когда запал иссякал, утихала и гроза, во всяком случае, до поры.
Однако два дня назад она попросила меня об услуге, и я поддался, поскольку чувствовал, что подвожу ее по целому ряду моментов. Это означало, что перемены не отвратить. Если живешь с сильной женщиной (а они сильны все, как бы ни пытались убедить тебя в обратном – хребет у них так крепок, что никакому мужику и не снилось), то стоит тебе уступить ей хотя бы пятачок пространства, обратно ногу туда ты уже не втиснешь.
И вот сейчас я шел оказывать ей ту услугу.
Кафе располагалось на Гринвич-авеню. Последние сорок метров я намеренно прошел по противоположной стороне улицы и, когда заметил их за одним из хлипких столиков на тротуаре, замедлил шаг, чтобы рассмотреть.
Кристина была в юбке и пиджачке, который я видел на ней впервые. Вообще, за все наше знакомство это был всего второй или третий раз, когда она изменяла обычной цветовой гамме – все радикально черное, с головы до пят. Напротив нее сидела аккуратного вида женщина лет под сорок, привлекательная, но уже не столько телосложением, сколько общей ухоженностью и уверенным видом. Ее гладкие блондинистые волосы были уложены с непререкаемым тщанием. Сам фасон этой прически пафосно заявлял: хозяйка у меня, может, и без университетского диплома, но умом любого из местных за пояс заткнет. Больше на расстоянии ничего особо не читалось, но, судя по одежде и манере держаться, эта дама могла позволить себе квартиру более-менее там, где захочет.
Я перешел улицу. Здесь я был представлен Кэтрин Уоррен, с которой мы обменялись бережным рукопожатием. Поболтали о погоде и еще о том, что я в принципе уже знал: как они с Кристиной познакомились в читательском кружке, который раз в неделю собирается в «Свифте» – независимом книжном магазине, что квартирует в здании, ныне известном как «Нолита». На самом деле это просто бутик, воткнутый клином между СоХо и «Маленькой Италией». Мы сошлись во мнении, что «Свифт» – магазинчик замечательный и заслуживает у своих почитателей всяческой поддержки (я уж не стал упоминать, что персонал там за мной как будто прислеживает – боятся, видимо, что я у них стырю какую-нибудь эксклюзивную открытку, мемуары о холокосте или толстенький томик рассказов о том, как житье в Бруклине делает тебя бедным, но мудрым).
Когда эти темы наконец подвыдохлись, а парочка сухоньких желчных геев за соседним столиком, не переставая препираться, поднялась и пошаркала восвояси, я выложил на столик свои сигареты. Нынче, когда во всем городе курить нельзя, по сути, нигде, этот эффектный жест в сокращенном виде означает: «Ну что, мне тут засиживаться некогда, давайте к делу».
– Кристина говорила, вы хотели спросить у меня какого-то совета? – начал я.
Женщина, осмотрительно оглядевшись, кивнула.
– Думаю, она объяснила вам, что я не коп и не какой-нибудь частный детектив?
Кристина закатила глаза.
– Да, конечно, – снова кивнула Кэтрин. – Она сказала, что вы официант.
– Это так, – любезно согласился я. – И в чем же дело?
Глаза женщины, погуляв некоторое время по столику, поднялись в некоторой растерянности: эта вынужденная исповедь, видимо, вызывала у нее неловкость.
– У меня ощущение, – сказала она, – что кто-то меня преследует. Ходит за мной по пятам.
Не знаю, чего именно я ожидал. Проблемы с соседом? Смутные подозрения насчет мужа? Младшая сестра связалась не с тем парнем?
– Нехорошо. И как долго это уже длится?
– С переменным успехом лет десять.
– Опа! – оторопело произнесла Кристина. – И ты что, ни разу не заявила? А полиция…
– Нет, – быстро ответила Кэтрин. – Никому. Разве что Марку. Моему мужу, – пояснила она. – Это же не было, так сказать, беспрерывно. В этом-то и странность. Отчасти.
– Изложите мне все, – попросил я. – С самого начала.
– Гм. Конкретного дня, когда все началось, я, в общем-то, не помню. Это было примерно в то время, когда мы познакомились с Марком, а может, месяцем-другим раньше. Мы в браке десять лет.
– А чем занимается ваш муж?
– Он из «Данбар и Скотт», – сообщила она с таким видом, словно я об этой фирме просто обязан был слышать и уж тем более оказаться под впечатлением. Но я особо не впечатлился, хотя сомнений нет, что ее муж работал явно не на уровне «Адриатико».
– Так отчего же вы не запомнили, как все это началось? Ведь такие вещи наверняка оседают в памяти!
