В годы Первой мировой войны, когда с ввозом оливкового масла стало туго, Фануччи вошел компаньоном в бакалейное дело Аббандандо, снабжая лавку не только оливковым маслом, но также итальянской салями, сырами различных сортов, ветчиной. Очень скоро он пристроил в лавку своего племянника, и Вито Корлеоне оказался без работы.
К тому времени у него успел родиться второй сын, Фредерико, и Вито приходилось кормить четыре рта. До сих пор это был степенный, очень уравновешенный молодой человек, предпочитающий держать свои мысли при себе. Сын владельца магазина, Дженко Аббандандо, был его закадычным другом, и Вито, неожиданно для него и для себя, укорил его за поступок отца. Сгорая со стыда, Дженко поклялся, что Вито, во всяком случае, не будет знать забот о пропитании. Он обеспечит друга всем необходимым, таская ему продукты из лавки. Вито сурово осадил его — позор, когда сын обкрадывает отца.
Но теперь в нем пробудился холодный гнев на грозного Фануччи. Вито ничем не выдавал себя — он выжидал. Несколько месяцев он проработал на железной дороге — потом война кончилась, сократился спрос на рабочие руки, пришлось перебиваться поденщиной. Десятники попадались большей частью либо из местных, коренных, либо из ирландцев и крыли чернорабочих на чем свет стоит — Вито неизменно сносил ругань с каменным лицом, как если бы не понимал ни слова, а между тем он понимал английский отлично, хоть и коряво выговаривал слова.
Как-то вечером, когда Вито с домашними сидел за ужином, послышался стук в окно, выходящее на узкий, как колодец, дворик между их домом и соседним. Вито отдернул занавеску и с удивлением увидел, что из окна напротив высунулся парень с их улицы, Питер Клеменца. Он протягивал какой-то предмет, завернутый в белую тряпку.
— Слушай, земляк, — сказал Клеменца. — Подержи вот это у себя, я после заберу. На, возьми.
Вито машинально перегнулся над пустым пространством и принял сверток. Лицо у Клеменцы было напряженное, тревожное. С ним явно что-то стряслось, и неосознанное побуждение толкнуло Вито ему на помощь. У себя на кухне он развернул сверток — под белой, перепачканной маслом тканью лежали пять пистолетов. Вито убрал их в платяной шкаф при спальне и стал ждать, что будет дальше. Он узнал, что Клеменцу забрали в полицию. Наверно, когда он передавал оружие, к нему уже ломились в дверь.
Вито не заикнулся о случившемся ни одной живой душе, его жена, из страха, как бы мужа не посадили, не смела проронить об этом ни звука, даже когда выходила посудачить с соседками. Через два дня Питер Клеменца вновь появился на улице и как бы между прочим спросил у Вито:
— Мой товар еще у тебя?
Вито кивнул. Он всегда был скуп на слова. Клеменца зашел к нему домой, и Вито, налив ему стакан вина, полез в шкаф за свертком.
Клеменца пил вино, толстощекое лицо его было добродушно, но глаза цепко следили за каждым движением соседа.
— Разворачивал посмотреть?
Вито безразлично покачал головой:
— Не имею привычки соваться не в свои дела.
В тот вечер они допоздна просидели вдвоем, потягивая вино. Они пришлись по душе друг другу. Клеменца был прирожденный рассказчик — Вито Корлеоне умел слушать. Они стали приятелями.
Немного спустя Клеменца осведомился у жены Вито Корлеоне, не желает ли она постелить на полу в общей комнате красивый ковер. И позвал Вито помочь ему донести подарок.
Они пришли к внушительному жилому дому с беломраморным портиком. Клеменца открыл входную дверь своим ключом и впустил Вито в шикарную квартиру.
— Стань к той стене и подсоби скатать, — проворчал Клеменца.
Ковер оказался богатый — глубокого красного цвета и чистошерстяной. Вито Корлеоне никак не ждал от Клеменцы столь щедрого подношения. Они скатали ковер рулоном — Клеменца взялся за один конец, Вито за другой, — взвалили рулон на плечи и двинулись с ним к выходу.
В эту минуту снизу позвонили. Клеменца мгновенно скинул с плеча ковер и подошел к окну. Он отвел самый краешек портьеры, выглянул в щель и, отпрянув назад, вытащил откуда-то из-под пиджака револьвер. Только тогда ошеломленный Вито Корлеоне сообразил, что они влезли в чужую квартиру и совершают кражу.
Снова прозвенел звонок. Вито придвинулся ближе к Клеменце — посмотреть, что происходит. У парадной двери стоял человек в полицейском мундире. Они увидели, как он напоследок еще раз нажал на кнопку дверного звонка, повел плечами, спустился с мраморного крыльца и зашагал прочь.
Клеменца удовлетворенно перевел дух.
— Айда, двигаем, — буркнул он, берясь за конец рулона. Вито поднял другой конец.
Полицейский едва только свернул за угол, когда они, с ковром на плечах, протиснулись в тяжелую дубовую дверь и вышли на улицу. Через полчаса они уже перекраивали ковер — он не умещался в общей комнате Вито Корлеоне. Остатка как раз хватило на спальню. У Клеменцы всякая работа кипела в руках, а в карманах его широченного, обвисшего складками пиджака — он уже смолоду любил носить просторную одежду, хотя и не успел еще сильно раздобреть, — нашелся нужный для раскройки инструмент.
Время шло, но легче не становилось. Нарядным ковром семью не накормишь. Работы не было, а значит, жене и детишкам Вито Корлеоне оставалось одно: пухнуть с голоду. Вито ломал голову, не зная, что придумать, а пока принял раз-другой от Дженко, закадычного дружка, пакеты с продуктами… И вот наступил день, когда с ним затеяли разговор Клеменца и Тессио, тоже паренек с их улицы, товарищ Клеменцы и одного с ним поля ягода. Эти двое одобряли Вито, его умение держаться — и они знали, что он в отчаянном положении. Они предложили ему войти в их шайку, которая занималась налетами на грузовые машины, забиравшие с фабрики на Тридцать первой улице шелковые платья. Практически не рискуя. Водители, люди разумные, работящие, при виде оружия безропотно, как агнцы, вытряхивались на тротуар, и налетчики уводили грузовик разгружаться у ворот дружественного склада. Товар в основном сбывали оптовику-итальянцу, часть добычи расходилась из двери в дверь по итальянским кварталам — на Артур-авеню в Бронксе, в районе Челси на Манхаттане, — по семьям итальянских бедняков, где рады случаю купить по дешевке красивый наряд, какой им никогда бы не приобрести для своей дочери законным порядком. Вито был нужен Клеменце и Тессио как шофер: они знали, что, работая в лавке Аббандандо, он развозил по домам покупки на автофургоне. В 1919 году умелые шоферы были еще наперечет.
Скрепя сердце, вопреки голосу рассудка Вито Корлеоне согласился. Решающим доводом послужило то, что после участия в налете его доля составит самое малое тысячу долларов. Его молодые сообщники действовали, на его взгляд, сгоряча, готовились непродуманно, распоряжались добычей как придется. Весь и: подход к делу был, по его понятиям, чересчур легко мысленным. Впрочем, он находил, что они все же стоящие, основательные ребята. От Питера Клеменцы, уже дородного, крупного, исходила надежность, внушал доверие и сухощавый, замкнутый Тессио.
Налет прошел без сучка без задоринки. Вито, к собственному изумлению, ничуть не оробел, когда сообщники, выхватив оружие, заставили водителя вылезти из груженной шелком машины. Приятно поразило его и хладнокровие Клеменцы и Тессио. Они спокойно подтрунивали над шофером, обещая, что, если он будет вести себя смирно, его жене, возможно, тоже перепадут два-три платья. Самому сбывать платья Вито счел неразумным — он отнес свою долю товара скупщику краденого и выручил за все оптом только семьсот долларов. Однако в 1919 году и это были солидные деньги.
Назавтра его остановил на улице Фануччи, в кремовом костюме и белой на сей раз шляпе. Фануччи, и без того зверского обличья мужчина, не потрудился прикрыть чем-нибудь серпообразный шрам, белым полукружием перечеркнувший от уха до уха его шею ниже подбородка. Грубые черты его под густыми черными бровями приобретали при улыбке неожиданно добродушное выражение.
— Ну что, молодой юноша, — сильно коверкая слова на сицилийский лад, сказал он Вито. — Люди болтают, будто ты разбогател. И ты, и твои приятели. Тебе не кажется, что ты обходишься со мной некрасиво? Сам посуди, ведь это моя улица, стало быть, должен ты оросить мне клюв? — Он употребил ходкое выражение сицилийской мафии: «Fari vagnari a pizzu». «Pizzu» — это клюв любой мелкой птахи, скажем, канарейки. А смысл самого выражения — выкладывай часть добычи.
Вито, по обыкновению, промолчал. Он с полуслова разгадал, куда клонит Фануччи, но ждал, когда он выскажется без обиняков.
Фануччи обнажил в улыбке золотые зубы, туже затянув на шее полупетлю своего шрама. Отер лицо платком, расстегнул на минутку пиджак, словно бы от жары, а на самом деле выставляя напоказ пистолет, заткнутый за пояс удобно широких брюк. Вздохнул.
— Ты даешь пятьсот долларов, — сказал он, — и я прощу тебе обиду. В конце концов, откуда взять молодежи понятие об учтивости, которую подобает оказывать такому человеку, как я…
