— Ты даешь пятьсот долларов, — сказал он, — и я прощу тебе обиду. В конце концов, откуда взять молодежи понятие об учтивости, которую подобает оказывать такому человеку, как я…
Вито Корлеоне улыбнулся — и было в улыбке этого совсем еще молодого человека, не запятнавшего свои руки ничьею кровью, нечто столь леденящее, что Фануччи на миг остолбенел, но все же, пересилив себя, прибавил:
— Иначе в дом твой явится полиция, твоя жена и дети узнают стыд и нужду. Конечно, если мне лишнее наплели про твой барыш, то я смочу клюв самую малость. Но уж никак не меньше, чем на три сотни. И лучше не пробуй провести меня.
Теперь в первый раз заговорил Вито Корлеоне. Он повел речь рассудительно, без всякого озлобления. В его голосе слышалась лишь почтительность, приличная при беседе младшего со старшим, тем более — значительным лицом вроде Фануччи.
— Моя доля пока у друзей, — мягко сказал он, — мне надо будет поговорить с ними.
У Фануччи отлегло от сердца.
— Друзьям можешь передать, что с них причитается по стольку же — я рассчитываю, что и они дадут мне оросить мой клюв. Передай, передай, не сомневайся, — веско повторил он. — Мы с Клеменцей — старые знакомые, он соображает, что к чему. Ты вообще присматривайся, как он себя ведет. У него больше опыта по этой части.
Вито Корлеоне переступил с ноги на ногу. На лице его изобразилось легкое замешательство.
— Конечно, — сказал он. — Вы понимаете, для меня это все непривычно. Спасибо, что вы меня наставляете, прямо как истинный крестный отец.
Его слова произвели на Фануччи впечатление.
— Ты правильный малый. — Он взял руку Вито и стиснул ее своими волосатыми ручищами. — Уважительный. А это в молодые годы — великое дело. В другой раз чуть чего — приходи сперва ко мне. Возможно, смогу тебе посодействовать, если что задумаешь.
С годами Вито Корлеоне понял, откуда у него взялось тогда умение безошибочно найти верную линию поведения с Фануччи: конец, постигший его отца, непокорного человека, умерщвленного сицилийской мафией, — вот что, разумеется, научило его осторожности. Но в те минуты он ощущал только лютую ярость, что у него вымогают деньги, ради которых он решился поставить на карту жизнь, свободу. Он не испугался. Больше того — он заключил из этого разговора, что Фануччи — зарвавшийся дурак. Насколько Вито знал Клеменцу, дородный сицилиец скорей согласился бы расстаться со своей шкурой, чем хотя бы с единым центом из добытых денег. Разве он не был готов уложить полицейского из-за краденого ковра? Да и в поджаром, гибком Тессио недаром проглядывало сходство с ядовитой, готовой ужалить змеей.
Однако вечером в квартире Питера Клеменцы по ту сторону дворика-колодца Вито суждено было пополнить свое едва начавшееся образование еще одним уроком. Клеменца длинно выругался, Тессио потемнел, словно туча, но вслед за тем оба принялись обсуждать, не согласится ли Фануччи на двести долларов. Тессио считал, что это не исключено.
Клеменца был твердо убежден в обратном.
— Нет, эта вошь со шрамом наверняка пронюхала, сколько мы получили от оптовика, которому сбыли товар. Фануччи гроша не скостит с трех сотен. Придется отстегнуть.
Вито не верил своим ушам, хотя и постарался скрыть свое недоумение:
— А с какой нам стати вообще ему платить? Что он может один против нас троих? Мы сильней его. И у нас есть оружие. Почему мы обязаны отдавать кому-то свои кровные деньги?
Клеменца терпеливо объяснил:
— У Фануччи есть дружки — страшные люди, зверье. Есть и связи в полиции. Ты видел, он добивается, чтобы мы ему выбалтывали, что замышляем, — знаешь для чего? Наведет на наш след легавых и тем выслужится перед ними. Тогда за полицией будет числиться должок. У него это проверенный способ. А сверх того, ему сам Маранцалла выделил на откуп наш квартал.
Маранцалла — гангстер, чье имя то и дело мелькало в газетах, — возглавлял, по слухам, шайку, промышлявшую вымогательством, азартными играми, вооруженным грабежом.
Клеменца принес вина собственного изготовления. Хозяйка дома подала им тарелку салями, маслины, каравай итальянского хлеба и, захватив с собою стул, пошла вниз посидеть с товарками у дверей дома. Жена у Клеменцы была молодая, не так давно приехала в Америку и еще не понимала по-английски.
Вито Корлеоне сидел с приятелями, пил вино. И думал — никогда еще он не думал так напряженно и усердно. Он сам удивлялся тому, до чего четко у него работает мысль. Он перебирал в уме все, что было ему известно о Фануччи. Вспомнил тот день, когда его полоснули по горлу и он бежал по улице, держа под подбородком шляпу, чтобы в нее стекала кровь из раны. Вспомнил, как убили мальчишку, который ударил его ножом, как избежали расправы двое других, дав Фануччи отступного. И вдруг ощутил уверенность, что нет у Фануччи никаких важных связей, да и быть не может. У такого-то — который не гнушается состоять в полицейских осведомителях? Который может за деньги отказаться от мщения? Да никогда! Ни один уважающий себя главарь-мафиозо не успокоился бы, покуда не убрал всех участников нападения. Фануччи изловчился уничтожить одного, но вспугнул двух других и понимал, что теперь ему их не прикончить. Поэтому он разрешил им откупиться. Точно. Нахрап да дюжие кулаки — вот что позволило ему обложить данью лавочников и мелких содержателей игорных притонов. И между прочим, Вито Корлеоне знал по крайней мере одну подпольную квартиру, от которой Фануччи не перепадало ничего, — однако же ее хозяина до сих пор никто пальцем не тронул.
Выходило — один Фануччи. Или Фануччи и какие-то ребята с оружием, которых он в случае надобности нанимает по сходной цене. Теперь Вито Корлеоне оставалось решить последнее. По какому руслу направится отныне его жизнь…
С этого-то перепутья он и вынес убеждение, которое после высказывал столько раз: что каждому человеку назначена судьбой единственная дорога. Ведь мог он в тот вечер пойти и уплатить дань Фануччи — а там устроиться снова в лавку и, глядишь, по прошествии лет открыть собственную бакалейную торговлю? Однако судьба решила, что быть ему доном, и столкнула его с Фануччи, дабы направить на уготованную ему тропу.
Когда опорожнили бутыль с вином, Вито осторожно предложил Клеменце и Тессио:
— Хотите, давайте мне по две сотни — я сам их передам Фануччи. Ручаюсь вам, что он их примет. А дальше положитесь на меня. Я это затруднение улажу, останетесь довольны.
Клеменца бросил на него быстрый, подозрительный взгляд. Вито холодно сказал:
— Я никогда не вру людям, которых называю друзьями. Потолкуй завтра с Фануччи. Пускай потребует у тебя денег — ты, главное, ничего ему не давай. И смотри не перечь ему. Скажи, что сходишь взять деньги и передашь их через меня. Дай понять, что ты готов выложить, сколько он заломит. Не проси его сбавить. Торговаться с ним буду я. Нет смысла злить его, если он и правда такой опасный человек, каким вы его представили.
На том они и поладили. Назавтра Клеменца поговорил с Фануччи и убедился, что Вито их не обманул. После этого он зашел к Вито домой и отдал ему двести долларов.
— Фануччи заявил, что три сотни — его последнее слово, — сказал он, с любопытством вглядываясь в лицо приятеля, — каким образом ты рассчитываешь всучить ему меньше?
Вито резонно заметил:
— Это уж не твоя забота. Твое дело — запомнить, что я тебе оказал услугу.
Позже зашел Тессио. Тессио был более скрытен, чем Клеменца, более сметлив и хитер, хотя уступал Клеменце в силе характера. Этот чуял неладное — чуял какой-то подвох и был слегка встревожен.
— С этим гадом из «Черной руки» держи ухо востро, — предупредил он Вито, — он коварный, как бес. Хочешь, я приду, когда ты будешь отдавать ему деньги, — стану свидетелем?
Вито Корлеоне покачал головой. Он даже не счел нужным отвечать, сказал только:
— Передай Фануччи, он получит деньги сегодня в девять вечера — здесь, у меня на квартире. Надо угостить его вином, а там слово за слово — может, и уговорю взять поменьше.
Тессио замотал головой:
— Не надейся! Фануччи, раз уж сказал, не отступится.
— Ничего, — сказал Вито Корлеоне, — мы с ним разберемся. — Со временем это его присловье обрело грозную известность. То было последнее предупреждение — грохот змеиной гремушки за секунду до смертоносного броска. Когда, уже став доном, он предлагал несогласным сесть и разобраться, те понимали, что это последняя возможность кончить дело без кровопролития и уцелеть.
После ужина Вито Корлеоне велел жене увести детей, Санни и Фредо, на улицу и ни под каким видом не пускать их домой, покамест он не позволит. Пусть она сядет у парадной двери и сторожит. У него есть кой-какие дела с Фануччи, не терпящие помех. Увидев ее испуганное лицо, он с усилием подавил гнев.
— Ты, может быть, полагаешь, что за дурня вышла замуж? — спросил он ровным голосом.
