— А ты никогда не рассказывала своей матери об Уинвуде? — спросил Алан. — Ну то есть о том, что он с тобой сделал?
— Нет, никогда. Видишь ли, тут дело не в нем одном. Мы делали это вместе. Я знаю — ты скажешь, что мне ведь было всего двенадцать лет, но я тебе все уже объяснила. Я выглядела старше своего возраста, старше на несколько лет.
— А сейчас ты выглядишь намного моложе своих лет…
Дафни улыбнулась:
— Ну что ж, возможно. Из газет и телевидения тебе известно о том, как разные знаменитости насилуют девочек, как заманивают их, принуждая к сожительству. Некоторые рассказывали своим родителям, но им не верили. Я знала, что и мне не поверят. Что мне было делать? О чем рассказывать? Что у меня был секс — ну или нечто близкое к сексу — с мужчиной, живущим по соседству? И что мне это доставляло удовольствие? Не думаю, что это стоило рассказывать.
Она допила остатки бренди.
— Мне очень нужно было этим поделиться. Раньше я никому не рассказывала о Джоне Уинвуде. — Она взяла Алана за руку. — Но ты ведь не осуждаешь меня, правда?
— Конечно, нет, — поспешил ответить Алан. — Да и как я могу?
— Некоторые могли бы. Я больше никогда не общалась с Джоном. Ну то есть после того пожара. И не виделась с ним, разве что на расстоянии.
Он куда-то уехал, а потом и вовсе продал свой дом. Я сообщила в полицию. О пожаре, естественно, а не о своих отношениях с Джоном Уинвудом.
Алан приготовил на ужин яичницу с копченым лососем. Дафни выпила воды. Он налил себе бокал вина, потом еще один, надеясь успокоиться. «Утопи в вине свои печали», — иногда говорили люди. На самом деле он не испытал какого-либо сильного огорчения и тем более шока. Он никак не мог точно определить, что же именно он сейчас чувствует. Он солгал и теперь переживал об этом. Дафни подсела к нему поближе и взяла за руку. Она включила телевизор. Алан не хотел ничего смотреть, но подумал, что сидеть в полной тишине было бы намного хуже. А услышать еще больше объяснений от нее, еще больше подробностей — это было бы еще хуже, чем эта тишина…
Очередная серия какой-то длинной мелодрамы подошла к концу. Дафни принялась вспоминать их недавнее путешествие — о том, как они ходили по широкой городской стене в Лукке, как прогуливались среди развалин римского Форума. Они не увлекались снимками, а те фотографии, которые сделали на свои мобильные, до сих пор не отнесли на печать в ближайший салон.
— Мы с тобой не такие уж выдающиеся фотографы, не так ли? Поэтому картины того, что довелось увидеть в жизни, лично я предпочитаю держать в памяти.
— Что верно, то верно, — кивнул он.
Спать улеглись рано. Обнимая Дафни за талию, он представлял ее двенадцатилетней девочкой, которая без памяти влюбилась в мужчину с внешностью кинозвезды…
Проснувшись три часа спустя, он пробормотал в темноте:
— Мой мир стал другим. Все изменилось…
Об анализе ДНК Льюис Ньюмен вспомнил едва ли не в последнюю очередь перед тем, как отправиться в круиз по Дунаю. О таком путешествии они с Джозефин мечтали давно. Но Джо тяжело заболела, и это длилось много месяцев — вплоть до самой ее смерти. Поэтому запланированное путешествие сорвалось. Ему не хватало Джо, хотя, как он сам себе признался, волосы на себе он не рвал. Многие из таких же, как он, вдовцов, постеснялись бы отправиться в путешествие, которое, возможно, лишний раз напомнило бы им о тяжелой утрате. Многие не поехали бы, но Льюис не хотел, чтобы что-либо испортило когда-то задуманный круиз.
Поездка выдалась роскошная. Ему досталась превосходная отдельная каюта с ванной. На второй день, когда судно покидало Бухарест, к нему перед ужином подошел один из организаторов и спросил, не будет ли он возражать, если к нему за столик подсядет одна леди. Она, по словам организатора, путешествовала в одиночку, как и Льюис. Ньюмен уже представлял себе пухлую, ярко накрашенную блондинку в красном платье. У него выработался внутренний протест, почти фобия, по поводу вырезов на одежде пожилой женщины. Он уселся за свой столик, но почти сразу же вскочил на ноги, когда к нему подошла симпатичная и с виду немного застенчивая женщина лет шестидесяти. Она была стройна и почти такого же роста, что и он сам. Под закрытым платьем из розовой шерсти скрывалась весьма изящная фигура.
Они пожали друг другу руки.
— Мелисса, — представилась она.
— Льюис.
— Надеюсь, вы не возражаете, — сказала она, словно оправдываясь, — но я увидела ваше имя в газете. В заметке сообщалось о той ужасной коробке с человеческими костями. В «Стандарте» писали о людях, детство которых прошло в Лоутоне. Они как раз играли в том месте, где впоследствии была обнаружена коробка. Я ведь и сама выросла в Лоутоне, хотя я немного моложе. Вот я и подумала, что было бы здорово встретить кого-нибудь из стариков Лоутона — о, простите, я не имела в виду вас!
Он смеялся:
— Ничего, ничего. Я очень рад знакомству.
Два дня спустя, сойдя на пристани в Будапеште, они не только обедали вместе, но и отправились осматривать местные достопримечательности. В последний вечер круиза, вместо того чтобы возвратиться на судно, они пообедали в одном из венских ресторанов. Выяснилось, что в Лондоне они живут недалеко друг от друга, Льюис — в Илинге, а Мелисса — в Чисуике. Казалось, этим совпадениям не будет конца. Оба овдовели. Ее погибший муж был врачом, как и Льюис. В детстве она жила с родителями на Тайсхерст-хилле. Они обменялись номерами телефонов и назначили новую встречу, чтобы вместе пообедать и посетить Кью-Гарденс, где Мелисса никогда не была. Льюис почувствовал себя абсолютно счастливым, когда вернулся домой и поднял целую кипу корреспонденции, сложенную у порога.
Все это время он не думал о ДНК-тесте, но теперь вспомнил, когда не получил никаких вестей от Кэролайн Иншоу. Все мысли теперь были заполнены только Мелиссой Лэндон. Его мало волновали отрезанные кисти рук в жестяной коробке и события шестидесятилетней давности, за исключением того, что именно эти руки свели их вместе. Письма представляли собой главным образом счета коммунальных служб, но на одном из конвертов он обнаружил австралийский штемпель. Не распечатав, он отложил этот конверт в сторону. Потом с удивлением посмотрел на другой, с текстом, напечатанным розовым цветом. Это было очередное напоминание об оплате с угрозой предпринять меры по взысканию долга. Хотя с его стороны просрочка составляла всего три дня. Ничего, подождут, подумал Льюис.
Он никогда не относился к категории тех людей, которые, прежде чем вскрыть конверт, тщательно изучают происхождение письма и таинственный почерк отправителя. Однако он все-таки редко получал известия от ранее не известных ему людей. Осмотр конверта ничего не дал. Он уселся в кресло и распечатал письмо. В адресе значился город Перт, отправителем была женщина по имени Норин Леопольд, которая в первой же строчке представилась как его кузина. Льюис сразу же подумал, что это какая-то чепуха, поскольку у него не было никаких кузенов и кузин. Но он продолжал читать, сначала с недоверием, потом с крайним удивлением.
Норин писала:
Думаю, что приеду в Великобританию весной, в марте, и надеюсь встретиться с вами, поскольку вы — мой единственный кузен. Возможно, вы помните моего отца, Джимми Рэймента, который умер двадцать лет назад. Он приехал сюда после войны, потом женился на моей маме Бетти и позже стал отцом пятерых детей. Я — одна из них. Папа собирался как-то связаться с вами, но так и не нашел для этого времени…
Взволнованный Льюис отложил письмо. Оказывается, Джеймс, дядя Джеймс, жил на краю света, как и думала его мать. Все эти годы он провел в Перте, обзавелся детьми. Льюис снова поднял письмо и дочитал до конца.
Буду рада, если вы напишете мне хотя бы строчку. Мой адрес электронной почты — погеепШ periwinkle.com. Мне бы очень хотелось встретиться с вами и поговорить о наших родителях.
Ваша кузина Норин.
Видимо, ему придется рассказать. Возможно, сообщить в полицию. Рассказать о тех, с кем он ходил в водоводы. Надо подумать и решить, что делать дальше.
Он перечитал письмо, потом пошел на кухню приготовить чай, передумал и вместо этого налил себе виски. На самом деле ему хотелось поделиться с кем-то этими новостями и спросить совета. Но у него никого не было. После смерти Джозефин он вел весьма уединенный образ жизни. Ну хорошо, кое-кто все-таки есть. Прежде всего ему надо хорошенько выспаться, а потом… потом он позвонит Мелиссе.
Розмари купила немного розовой шерсти и принялась вязать джемпер. Не для Сибиллы или Кал-лума, а для себя. Она закончила платье, которое начала шить по возвращении от Фреи, и надела его, когда отправилась в Лондон на метро. Она лишь несколько раз была в магазинах на Оксфорд-стрит и на Найтсбридж, потому что Алан, как и большинство мужчин, не любил ходить за покупками. Пока она примеряла одежду, он сидел где-нибудь на стуле или на диване, очевидно, одолеваемый скукой и почти засыпая. Либо он ждал ее где-нибудь за пределами магазина — в дверях или где-нибудь на уличной скамейке. Эта была первая поездка в центр города со времени его ухода, которую Розмари совершила самостоятельно, не спеша прогуливаясь по Оксфорд-стрит в направлении знаменитого «Селфриджа». Она купила себе туфли и сумочку. Ей некуда было спешить, и она совершала покупки очень медленно, выбирая то, что хочет — этого она не делала со времен юности. Затем она вышла на Риджент-стрит, села в такси и попросила, чтобы ее отвезли к Театру Ее Величества, где давали «Отверженных» Виктора Гюго. Ей всегда хотелось посмотреть эту постановку, но Алан особого стремления не проявлял.
