Ларнер поднял ставни. Солнечные лучи хлынули в комнату, и их безжалостный свет мгновенно сделал видимым то, что до этого скрывалось от глаз полицейских: следы человеческой жизни, следы пребывания Ламара Дженнингса в этой квартире.
Йельм подошел к пустому письменному столу. На нем лежал полусожженный клочок бумаги и кучка пепла, въевшегося в деревянную поверхность. Хозяин квартиры сжигал мосты, а, может быть, заодно и свое жилище. Прощальный пожар. Йельм протянул руку к кучке пепла.
— Ничего не трогайте, — предупредил Ларнер и вытащил из кармана резиновые перчатки. — Вы пока только наблюдатели. Джерри, посмотри, кто там есть из соседей.
Шонбауэр вышел. Ларнер продолжал разглядывать кучку пепла.
— Он хотел устроить пожар? — спросил Йельм.
— Не думаю, — ответил Ларнер, глядя на кусок бумаги. — Работа для экспертов. Не трогать и не двигать до их приезда.
Он достал из кармана пиджака мобильный и набрал номер:
— Эксперты-криминалисты, группа быстрого реагирования, — коротко произнес он. — Квинс, Харпер-стрит, 147, девятый этаж. Срочно.
Убрав телефон в карман, Ларнер приказал:
— Встаньте с другой стороны стола, осторожно, любое движение воздуха может стоить нам целого слова.
Йельм осторожно отодвинулся. Каждое движение может стоить целого слова. Ларнер аккуратно вытащил верхний ящик стола. Там лежал только один предмет. Но и его было достаточно. Одобрительно хмыкнув, Ларнер покачал головой. Улика была даже слишком очевидной. В ящике лежало старое фото улыбающегося Уэйна Дженнингса. В его шее торчала булавка, он был пришпилен к днищу ящика, как пойманная бабочка.
— Это я возьму себе, — пробормотал Ларнер. — Двадцать лет, — прибавил он как бы про себя. — Как ты, черт побери, это сделал? Я ведь видел, как ты горел. Видел твои зубы.
Он вытянул следующий ящик. Там лежали обрывки каких-то бумаг, клочки размером с почтовую марку. На одном виднелась дата.
— Дневник? — спросил Йельм.
— Он постарался все уничтожить, но и того, что осталось, хватит, чтобы понять, через какой ад он прошел, — сказал Ларнер.
Больше они ничего не нашли.
Джерри Шонбауэр вернулся с маленькой, почти прозрачной старушкой, едва доходившей ему до груди. Они остановились у входа.
— Ну? — спросил Ларнер.
— Она единственная из всех, кого я опросил, знает жильца этой квартиры, — сказал Шонбауэр. — Миссис Вильма Стюарт.
— Ну, миссис Стюарт, что вы можете нам рассказать? — спросил Ларнер, поздоровавшись с пожилой дамой. Она оглядела комнату.
— Вот и он такой был, — сказала она. — Невыразительный, блеклый. Старался быть незаметным. Здоровался и то через силу. Я как-то позвала его на чашку кофе, он отказался — не грубо, не вежливо, просто “нет, спасибо”, повернулся и ушел.
Ларнер поморщился.
— А что он сделал? — полюбопытствовала миссис Стюарт.
— Можете помочь нам составить его портрет? — вместо ответа спросил Ларнер. — Это было бы очень полезно.
— Он мог бы убить меня, — выразительно и убежденно произнесла старушка.
Вежливо улыбнувшись, Ларнер простился с соседкой, и Шонбауэр проводил ее вниз к машине. По пути им встретилась целая компания экспертов-криминалистов. Один из них без церемоний обратился к стоящему в дверях Ларнеру:
— Мы начнем отсюда.
Ларнер кивнул и поманил к себе шведов.
Теперь надо ждать, — сказал он, спускаясь по лестнице. — Как будто недостаточно того, что мы уже нашли. Еще несколькими этажами ниже он пробурчал: Каково на дому, таково и самому.
24
Когда две головы, пусть даже не самых светлых, объединяют свои усилия, рождается нечто новое. Вигго Нурландер выяснял насчет Джона Доу, Гуннар Нюберг работал с “Линк коуп”. В какой-то момент их тернистые дорожки сошлись, и мир открылся им с новой стороны.
Нурландер долго ничего не мог узнать про труп неизвестного мужчины. Зацепок было слишком мало. Нурландер сидел в своем кабинете, пытаясь продраться сквозь протоколы вскрытия, уже не в первый раз. Напротив него бодро работал Арто Сёдерстедт, который обзавелся персональной доской для записей и теперь рисовал на ней схемы а ля Хультин.
— Чем ты, черт подери, занимаешься? — раздраженно спросил Нурландер.
— Супругами Линдбергер, — рассеянно ответил Сёдерстедт, не переставая рисовать.
— Зачем тебе доска?
— Доска? Эрик оставил кучу разных материалов, которые нужно систематизировать. И у Юстине тоже кое-что есть…
— У нее? Ты что, спёр ее записи?
Арто Сёдерстедт посмотрел на коллегу с насмешливой улыбкой.
— Не спёр, Вигго. Полицейский никогда ничего не крадет. А также не пристает к женщинам на паспортном контроле и не сбирает с ног маленьких девочек.
— Дурак.
— Полицейский не крадет. Он копирует.
Сёдерстедт продолжал что-то писать в своих квадратиках.
— Как ни назови, все равно незаконно, — огрызнулся Нурландер.
Сёдерстедт остановился и снова посмотрел на него.
— Зато я знаю, о чем она умалчивает. Кстати, очень о многом. Когда я закончу, я попрошу у нее ежедневник и проверю, не удалила ли она оттуда что-нибудь. Comprende[66]?
— Женщина в трауре, черт побери. Оставь ее в покое.
Сёдерстедт отложил ручку и сделался серьезным.
— Что-то здесь не так. Им всего по тридцать лет, а живут они в огромной квартире в Эстермальме, одиннадцать комнат, две кухни. Оба работают в МИДе и по полгода отсутствуют. Ездят в Саудовскую Аравию. Если они затеяли там какую-то аферу, которая стала причиной смерти Эрика, то следующая жертва — она. Я не мучаю ее, Вигго. Я пытаюсь ее защитить.
Нурландер скорчил усталую гримасу.
— Приставь к ней охрану.
— Пока все очень неопределенно. Я должен разобраться. Если мне наконец дадут такую возможность.
Нурландер всплеснул руками.
— Ну, извини! — фыркнул он и попытался вернуться к протоколам вскрытия. Но ему это не удавалось. Мысли о сыне, который растет, готовясь появиться на свет, не покидали его. Нурландер перевел взгляд на окно.
Уже почти вечер, надо заканчивать и идти домой. За окном сгущаются сумерки, дождь льет как из ведра. Нурландер подумал о наводнении в Польше, от которого загрязнились воды Балтийского моря. Сколько дождя нужно, чтобы вышло из берегов озеро Меларен?
Дверь распахнулась. В комнату заглянул Чавес.
— Привет, белые мужчины среднего возраста! — радостно провозгласил он, — Как дела?
— Привет, черномазый юнец, — в тон ему ответил Сёдерстедт. — А как у тебя?
— Фигово. Я только что из “Халля”, рылся в грязном белье Андреаса Гальяно. А вы что делаете?
— Мне надо разобраться с Джоном Доу. Если мне наконец дадут такую возможность, — угрюмо ответил Нурландер.
— Ну ладно, трудитесь, — сказал Чавес и удалился, но пошел не к себе, а дальше по коридору, остановился возле двери Хультина, постучал, сказал что-то неразборчивое и открыл дверь. Сдвинув совиные очки на лоб, Хультин холодно посмотрел на вошедшего.
— Есть новости из Штатов? — спросил Чавес.
— Пока нет, — ответил Хультин. — Им надо время. Как у тебя дела?
— Я только что из “Халля”. Никто из заключенных не может сказать ничего путного, никто не помнит, чтобы у Гальяно были контакты в США. Про наркосиндикат, к которому он сейчас примкнул, тоже никто ничего не знает. Вот список того, что он оставил, когда бежал из тюрьмы: трусы, несколько напоминаний об оплате долга, бритва и другой подобный хлам. Потом я съездил в дом в Риале, разговаривал с экспертами. Судя по всему, они сдались: страшно переживают, что нет ни одной улики. Только то, что было в холодильнике, а именно: масло, несколько упаковок лаваша, гамбургер, сыр “Филадельфия”, мед, петрушка, минеральная вода, бананы.
Хультин кивнул и снял очки.
— А машины?
— На это нужно время. Машин, подходящих по описанию, в Стокгольме шестьдесят восемь. Благодаря оперативникам, нам удалось сократить их количество до сорока двух и часть из них проверить. Я сам съездил и посмотрел восемь темно-синих вольво десятилетней давности с номером на “В”, и все они на поверку оказались зелеными. Если, конечно, наш свидетель не спутал цвет. Есть еще две машины, которых мы пока не нашли и которые могут быть интересны: одна принадлежит несуществующей фирме, другая рецидивисту по имени Стефан Хельге Ларссон. Остальные двадцать четыре мы еще не успели посмотреть, так как я был вынужден уехать в Норчёпинг.
