всей кожей чувствуя, что полицейские наверняка помнят его в лицо. В этом они поднаторели.
Потом его провели в кабинет капитана Ши, и допрос начался.
— Ни малейших.
— Я гулял.
— Да, заходил. А что?
— Ее не было дома.
— Вернулся на работу.
— Вы случайно не были на углу Восемьдесят первой улицы и Парк-авеню примерно в четыре пятнадцать?
— Нет, я шел по Пятой авеню.
— А кто это? — Джастин задумался. — Погодите! Это та женщина, которая говорила, что Кэролин не сама упала, что ее толкнули. Я видел ее по телевизору. Но, мне казалось, никто ей не поверил.
— Да, — тихо подтвердил Ши. — Именно она настаивала, что вашу жену толкнули под колеса. Хильда была очень осторожной женщиной, мистер Уэллс. Она ни за что не впустила бы человека в подъезд своего дома, а потом и в квартиру, не будучи уверенной, что ему можно доверять.
Том Ши наклонился через стол.
— Мистер Уэллс, я хорошо знал Хильду. Она была настоящей чудачкой, местной знаменитостью. Я уверен, что она открыла бы двери мужу женщины, которую, по ее убеждению, толкнули под машину. Она охотно изложила бы свою версию мужу пострадавшей. Вы случайно, не заглядывали с визитом к Хильде Джонсон попозже в тот же вечер, мистер Уэллс?
55
Дональд Ричардс уже ждал в баре ресторана «Палио», когда Сьюзен вошла с десятиминутным опозданием. Он не стал слушать ее извинений.
— Движение в городе ужасное, я сам только что пришел. Надеюсь, вам интересно будет узнать, что моя мать — я у нее сегодня обедал — слушала вашу программу, когда я в ней выступал, и вы произвели на нее сильное впечатление. Она прочитала мне целую лекцию насчет того, что я назначил вам встречу прямо здесь. В ее время джентльмены заезжали за дамой домой и сопровождали ее в ресторан.
Сьюзен засмеялась.
— На Манхэттене сейчас такое движение, что мы успели бы как раз к закрытию ресторанов, если бы вы сначала заехали за мной в Гринвич-Виллидж.
Она огляделась кругом. Бар был полон посетителей. С обеих сторон от подковообразной стойки стояли столики, причем все они были заняты. Великолепная, выдержанная в основном в красных тонах фреска с изображением знаменитых конных скачек в Палио покрывала все четыре стены двухэтажного зала. Свет был приглушенный, атмосфера казалась одновременно уютной и изысканной.
— Я никогда здесь раньше не была. Тут очень мило, — сказала она.
— Я тоже никогда здесь раньше не был, но это место считается весьма престижным. Обеденный зал на втором этаже. — Ричардс назвал свое имя молодой женщине за столиком дежурного администратора. — Заказ подтвержден. Мы можем воспользоваться лифтом, — сказал он Сьюзен.
Она исподтишка изучала Дональда Ричардса, стараясь не показать, насколько велик ее интерес. У него были темно-каштановые, чуть рыжеватые волосы — бабушка Сьюзи называла это «цветом осенней листвы». Он носил широкие очки в простой стальной оправе. Линзы подчеркивали глубину его ясных серо-голубых глаз.
Сьюзен не сомневалась, что он переоделся к ужину. Накануне и в понедельник, когда он приходил в радиостудию, на нем были спортивные брюки и клубный пиджак. Он производил впечатление небрежно одетого профессора. Сегодня он выглядел совершенно иначе: на нем был явно дорогой темно-синий костюм и серебристо-синий галстук.
Лифт пришел. Они вошли в кабину, и, когда двери закрылись, Ричардс сказал:
— Позвольте заметить, вы сегодня прекрасно выглядите. Вам очень идет этот костюм.
— Боюсь, он недостаточно щеголеват для вас, — честно призналась Сьюзен. — В отличие от меня, вы сегодня «ходите щеголем», как сказала бы моя бабушка.
— Уверяю, меня ваш костюм вполне устраивает.
«Вот уже второй раз за пять минут я вспоминаю бабушку Сьюзи, — подумала Сьюзен. — Что бы это значило?»
Они вышли на втором этаже, где метрдотель приветствовал их и проводил к столику. Когда он спросил, что они будут пить, Сьюзен выбрала шардонне, а Дональд Ричардс заказал сухой мартини.
— Обычно я не начинаю вечер с крепких напитков, — пояснил он, — но сегодня выдался тяжелый день.
«Это из-за того, что пришлось пообедать с матерью?» — мысленно спросила Сьюзен, но тут же напомнила себе, что нельзя проявлять любопытство. Он же психиатр! Моментально заметит любую попытку прощупать его, сколь угодно деликатную.
Ее обуревали десятки вопросов, и она не знала, удастся ли найти «безопасный» способ их задать. Например, почему он так болезненно отреагировал, когда позвонившая в передачу женщина спросила о смерти его жены? И разве не естественно было бы с его стороны признать, что он хорошо знаком с круизными теплоходами, когда Сьюзен заговорила об исчезновении Регины Клаузен во время круиза? И, кстати, согласно биографической справке, Ричардс предпочитал всем другим судам «Габриэль» — тот самый теплоход, на котором плыла Регина. Надо заставить его рассказать об этом.
Наилучший способ направить разговор в нужное русло — обезоружить собеседника, напомнила она себе, заставить его почувствовать себя свободным. Сьюзен тепло улыбнулась ему через стол.
— Сегодня позвонила одна слушательница и сказала, что после вашего выступления она купила вашу книгу и теперь читает ее запоем.
Ричардс улыбнулся в ответ.
— Я ее слышал. У этой женщины, безусловно, хороший вкус.
«Слышал? — удивилась Сьюзен. — Занятые работой психиатры обычно не слушают утренние передачи для домохозяек».
Им подали напитки. Ричардс поднял свой бокал, салютуя ей.
— Спасибо за приятную компанию.
Сьюзен прекрасно знала, что такие вещи люди обычно говорят
