Камера медленно повернулась к двум другим мужчинам. Несмотря на то, что их лица тоже были искажены пикселями, сразу чувствовалось, что командует тот, что повыше ростом – без рюкзака, зато в синем пальто. Хотя Ди смутно узнала рисунок его движений, она не могла оторвать взгляда от койки. В изножье возвышался холм, окруженный непонятной конструкцией. Конструкция эта поддерживала на весу странную толстую повязку ниже колена на правой ноге.
У Ди перехватило дыхание.
При ближайшем рассмотрении она увидела, что мужчина с рюкзаком одет в темный костюм и зеленый галстук. Когда он достал шприц и постучал по нему ногтем, камера немного сдвинулась и показала тумбочку, всю уставленную цветами. К одной из ваз была прислонена небольшая фотокарточка маленькой девочки, разрисованная сердечками.
Это была дочка Ди, Люкке.
Потом Ди увидела собственное лицо. Бледное как мел. У нее возникло ощущение, будто она видит себя мертвой.
Мужчина с рюкзаком освободил из-под одеяла здоровую левую ногу. Сделал укол прямо в лодыжку, достал новый шприц, снял защитный колпачок, ввел в ногу его содержимое, потом подошел к аппаратам и проверил показатели. Подвесил к капельнице новый пакет с раствором, подсоединил к уже имеющейся инфузионной системе и затянул пару ремешков вокруг левой лодыжки. В последний раз нагнулся к рюкзаку и достал оттуда прибор, напоминающий навороченную дрель.
Ди уже знала, что это пила для ампутации.
Во рту пересохло.
Дальше все было исполнено исключительно профессионально. Почти без крови. Конечно, пару раз кровь брызнула из обрубка, но в целом мужчина заранее побеспокоился о том, чтобы перекрыть кровоток. Когда он начал накладывать повязку, второй мужчина отошел от изголовья. Он схватил что-то с тумбочки, а в другую руку взял отпиленную ногу. Поднес ее к камере, пикселей на его лице стало еще больше, ему протянули пластиковый пакет, он положил туда ногу, а когда запихивал сверху предмет с тумбочки, Ди с ужасом заметила, что это фотография Люкке. Мужчина что-то сказал человеку с камерой, и на пару секунд пиксели исчезли с его лица. Запись прервалась.
Вместо нее появилась другая. Напечатанный на компьютере текст, простой, буквально черным по белому:
«Не высовывайся, Дезире Русенквист, и все останутся живы».
Ди осмотрела свою маленькую каморку, свой уголок в этом мире. Теперь он казался изгаженным, затоптанным и оскверненным.
Она пыталась осознать увиденное. Но у нее не получалось. Внутри кипела каша из парадоксальных ощущений.
Наконец ей удалось дрожащей рукой перемотать запись и поставить на паузу в тот момент, когда с лица главаря исчезли пиксели. Она не ошиблась, ей не померещилось. У мужчины были славянские черты лица и шрам в форме буквы R на щеке.
Это был Радослав Блок.
В душе не осталось места для ненависти, гнева, страха. Ди чувствовала лишь изумление. Что же такое творится?
В тот злополучный осенний день Блок привел к ней в палату банду из четырех человек. Один из них снимал на камеру. Босс, хирург, охранник и оператор. Радослав Блок лично продемонстрировал ее отпиленную ногу оператору, который, судя по всему, сразу же направился по стокгольмскому адресу, о котором они никак не могли знать. Там он положил ногу вместе с фотографией в постель Молли Блум. Когда Молли вернулась домой вместе с дочерью и Сэмом, они обнаружили под одеялом отпиленную левую ногу Ди.
Полицейская часть мозга Ди подала последние признаки жизни.
Первая странность заключалась в том, что на отделении не оказалось персонала.
Вторая странность – все ее существование пошатнулось и пошло трещинами, рискуя в любое мгновение разбиться на множество осколков.
И тут она поняла.
Вот он – шок.
«Не высовывайся, Дезире Русенквист, и все останутся живы».
Невероятным усилием воли Ди подняла мобильный телефон и набрала номер Сэма Бергера.
46
Среда, 7 июня
Сэм Бергер сидел на мостках в утреннем июньском свете и разговаривал по скайпу со своими сыновьями-близнецами. Им уже исполнилось тринадцать. Такой возраст – не разговоришь. Хмурые и ворчливые, они, по крайней мере, оба показались на камеру и помахали отцу. Мальчики сидели на кухне у себя в Энчёпинге, где жили с матерью. Прежде чем попрощаться с ними, Бергер сделал пару скриншотов. Чувствуя комок в горле, он просматривал получившиеся снимки, когда зазвонил телефон.
Пока Бергер разговаривал, Молли Блум внимательно за ним наблюдала. Она видела, как легкая рассеянность на долю секунды сменилась полным сосредоточением. Реплик Сэма было недостаточно, чтобы определить, кто звонит и о чем идет речь. Придется дождаться окончания разговора. Долго ждать не пришлось.
Ощутив на себе взгляд Молли и не выпуская телефона из рук, Бергер произнес:
– Ди плохо себя чувствует.
– Плохо?
– Она не приедет.
– Да? Нам бы очень пригодились ее материалы.
– В этом-то и странность…
– В чем именно?
– Она сказала, что найдет способ переслать нам материалы.
– Способ?
– Значит, не я один за это зацепился, – спокойно констатировал Бергер. – Как будто так сложно вынести материалы из дому. К тому же почти все в электронном виде.
Молли и Сэм обменялись многозначительными взглядами.
– А голос ее звучал как обычно? – спросила наконец Молли.
– Говоря, что ей плохо, она и звучала неважно. Но в каком смысле плохо, она не сказала.
– Болезнь, усталость, посттравматический синдром, паническая атака, все вышеперечисленное?
– Вряд ли, – покачал головой Бергер. – Но что-то, я не знаю, изменилось. Что-то произошло. Возможно, запоздалый шок.
– И как нам действовать? Поехать к ней за материалами? Поговорить с глазу на глаз?
– Она буквально сказала: «Не приезжайте».
– Хм, ладно. Подождем до середины дня, а потом, может быть, придется вмешаться. Сейчас нам есть чем заняться. Так что не будет отвлекаться, хорошо?
– Я позвонил мальчишкам во время паузы в общении с Самиром, – пробормотал Бергер. – Жду ответа. А ты?
Выпрямив спину, Блум отчиталась:
– Что касается поисков пропавших, об исчезновении которых заявили в полицию в марте этого года, там было двое мужчин семидесяти лет, но оба найдены живыми и невредимыми, больше пропавших нет. В основном я сейчас ищу хоть что-нибудь, что угодно, что связывало бы биотехнологические предприятия девяностых с нашими делами. Это нелегко. Приходится отслеживать и международные связи, чтобы проверить, нет ли ниточек, ведущих в Делавэр. В общем, иголка в стоге сена.
– У меня примерно то же самое, – кивнул Бергер. – Ни одна камера не поймала белый автомобиль «Вольво» с вмятиной по дороге в Эскильстуну или обратно в ту ночь. Либо ему просто повезло, либо он прекрасно ориентируется на местности, либо вмятина не попала в объектив камеры.
– Вполне возможно, – пожала плечами Блум.
– Получается, у нас только две подтвержденные поездки на «Вольво». В связи с первым убийством мы имеем маршрут Больста – Баркарбю – Норртуль. Эта ниточка обрывается где-то в центре города. Перед третьим убийством, произошедшим на Мёркё, у нас есть совпадения по дороге туда: Лидингё – Вестберга – Сёдертелье. Две долгие паузы, по одной на каждую поездку. Он на полтора часа исчезает с карты между Лидингё и Вестбергой, где-то внутри города, а когда он подъезжает к Ерфэлле, чтобы впервые сесть в резиновую лодку и переплыть на Фэрингсё, он двигается с севера, со стороны Больсты, затем почти четырехчасовая пауза между Больстой и Баркарбю – сама переправа на резиновой лодке на Фэрингсё и обратно. Но Самир правда больше ничего не может найти. Ни до, ни после. Вероятно, наш злодей по дороге меняет номера.
– Больста, – задумчиво произнесла Блум. – Какие-то у меня неприятные ассоциации с этим словом.
– Там был этот жуткий дом, когда мы еще в первый раз работали вместе, – сказал Бергер. – Там еще был манекен…
