— Слава Богу, я рад вас видеть, — сказал Саймон и повернулся к Ленни. — Ты в порядке?
— Да, спасибо, сэр.
— Для тебя есть дело. В шкафу Мэта я нашел депозитную карточку. А сам Мэт пропал. Никто из вас не знает, где он?
Цю и Ленни отрицательно покачали головами.
— Я пошел в банк и забрал оттуда дискеты и все материалы. — Саймон указал рукой на комнату. — Все находится там, вместе с аппаратурой, которую я переправил сюда сегодня из Гонконга. Все, что требуется от тебя, Ленни, это заставить «Апогей» работать. Можно на это рассчитывать?
— Все подсоединено?
— Да. Это сделал специалист из Гонконга. Машина гудит.
— Дискеты обуты? Извините, я хотел сказать, их загрузили в компьютер?
— Нет. Мы решили дождаться тебя. — Саймон повернулся к Цю. — Вы — банкир нашей исследовательской группы, оказывали нам огромную финансовую помощь. Без вас проект не мог быть осуществлен. Ясно?
— Да.
— Вы уедете отсюда через несколько минут в арендованной машине. Встретимся в аэропорту. Попробую сблефовать и провести вас в составе моей группы. — Саймон понизил голос настолько, чтобы лишь Цю мог слышать его. — Вам понадобится паспорт.
— Кто-нибудь заберет его из моей квартиры?
— Он на имя Ку?
— К сожалению, да.
— Очень плохо. Выходите в эту дверь. Шофер ждет вас. — Саймон опять заговорил обычным голосом. — Генри… ждем!
Саймон зашагал по центральному проходу. Когда он поднялся на помост и поднял руки, раздались вежливые аплодисменты.
— Леди и джентльмены… спасибо, что вы пришли, несмотря на то, что вас не уведомили о пресс-конференции заранее…
Саймон приступил к вступительной части своей речи, а Ленни тем временем проверил оборудование. Два телефона, черный ящик клавиатуры, экраны, принтеры… на первый взгляд все в порядке, но он все равно нервничал. Выступление перед аудиторией — это не его стихия.
Ленни вставил серебряные диски в гнездо, загрузил программы и почти удивился, когда «Апогей» заработал. Саймон заканчивал говорить и бросил вопрошающий взгляд на Ленни. Тот кивнул с несчастным видом.
— Леди и джентльмены, мой ведущий ученый и технический специалист, господин Ленни Люк…
Теперь, когда по поводу «Апогея» были даны объяснения, аплодировали с большим энтузиазмом. Ленни испытывал странное ощущение — смесь сомнения с благоговейным трепетом. В первый раз за свою жизнь он понял, что это значит — встретиться лицом к лицу с людьми, которые втайне страстно желают твоего провала.
— Господину Люку нужен доброволец из публики. Человек, который незнаком с этим великолепным научным достижением… — Последние слова Саймон произнес упавшим голосом. Ленни удивленно выглянул из-за экрана и увидел, что Саймон пристально смотрит на китайца, стоявшего в глубине зала, прямо в дверях. Новый гость подошел к помосту и уселся рядом с одним из телефонов. Словно знал, что делать, не нуждаясь в объяснениях.
В аудитории поднялся гул. Ленни вопросительно посмотрел на Саймона, но взгляд англичанина словно прилип к худому жестокому лицу незнакомца.
— Леди и джентльмены… — Саймон сглотнул. — Полагаю, доброволец уже есть. Это представитель департамента, который, возможно, более всех других содействовал морально и материально успеху «Апогея», — сотрудник исполнительного юаня.
Саймон помолчал, затем произнес:
— Добро пожаловать… мистер Ли Лутан.
Сначала Мэту казалось, что под веками горит свет; густой, темно-красный, с оттенками малинового. Потом цвет стал медленно меняться, пока не превратился в сверкающее, ослепительно белое сияние. И тут он проснулся…
Мэт смотрел на закопченный, в трещинах потолок, с паутиной по углам. Яркий свет, разбудивший его, исходил от единственной лампочки. Мэт устало отвернулся.
Значит, головой он шевелить может. Это хорошо. Еще он чувствовал пальцы ног, и, когда мысленно приказал им согнуться, они повиновались. Мучила тошнота… и головная боль. Казалось, будто кто-то пытается забить кол в мозг.
Свет… Что еще? Четыре стены, некогда, видимо, зеленые, а теперь бурые под слоем пыли и жирной грязи. Бетонный пол. Сомнений нет — это тюрьма.
Свет в камере погас без предупреждения.
Мэт зажмурился и стал осторожно массировать веки. Зачем он здесь? Мэт поднял голову, стараясь получше рассмотреть обстановку.
Он лежал на металлической кровати. Пружины покрыты тонким, как вафля, соломенным тюфяком. Простыни нет, одеяла и подушки тоже. В углу камеры стояло оцинкованное ведро, покрытое тряпкой. Рядом водопроводный кран. Из него медленно и нудно капала вода. Мэту страстно хотелось встать и подставить под кран ведро, но страшная слабость приковала его к сбившемуся матрасу. Глаза Мэта продолжали обследовать крошечное пространство.
Окно, прорубленное в стене, пропускало вечерний сумеречный свет, который не столько освещал камеру, сколько подчеркивал грязь. Тюремщики словно создали специальную машину для производства унылой серости. Дверь… деревянная и вполне обыкновенная, если бы не металлическая решетка, подвешенная к ней на петлях.
Мэт повернул голову. Он наверняка не первый лежал на этой кровати; штукатурка на стене была испещрена китайскими иероглифами. Некоторые написаны краской, но большая часть — карандашом. Рисунки — сердце, пронзенное стрелой, набухший фаллос. Была там и фраза, написанная частично по-английски: «Питер», потом иероглиф, означающий «Здесь дважды» и палец, указывающий на овальное пятно на штукатурке. Мэт попытался расшифровать иероглифы. «Рука» — это легко, «Ин»… непристойность? Грязь? Рукоблудие! Мэт слабо улыбнулся собственному остроумию.
На улице темнело. Почему же тогда выключили свет? Мэт стиснул кулаки, сделал глубокий вдох и сел на постели. Какую-то долю секунды все было в порядке. Потом беспощадная волна тошноты, боли в мускулах и в голове, озноба пробежала по всему телу и взорвалась в мозгу. Мэт потерял сознание.
Он оставался без чувств всего минуту. Электрический разряд вспыхнул за веками, и Мэт стал приходить в себя, горя неопределенным желанием узнать, не изменился ли потолок над ним. Какое-то время он лежал тихо, стараясь успокоить желудок, содержимое которого рвалось наружу, потом перевернулся на бок, опершись на руки. Мерзкая волна отхлынула. Мэт сел и осторожно свесил ноги. Обхватив руками голову, он ждал, когда пройдет тошнота и попытался заговорить.
— Один… два… — Голос звучал неестественно, словно в камере пониженного давления.
Мэт опустился на четвереньки и пополз к ведру. Когда он сдернул тряпку, в нос бросилось зловоние от мочи, оставленной в ведре его предшественником. Мэт вытянул правую руку и на ощупь стал отыскивать кран. Ручка была тугая, но через некоторое время она подалась, и из крана потекла тонкая струйка воды. Она была не холодная и не теплая, и совсем не освежила, даже когда он подставил под нее голову.
Горло как будто наждаком ободрали, но Мэт не решался пить эту воду. На Тайване до того, как была осуществлена программа по водоочистке, болезнь печени принимала характер эпидемии. И даже сейчас, несомненно, не вся вода была пригодна для питья.
Как он попал сюда?
Мэт ползком добрался до постели, все еще не осмеливаясь встать из-за подступавшей тошноты. Со стоном улегшись, он закрыл руками глаза. Как он оказался здесь… что бы ни значило это «здесь»?
Он лежал с Мэйхуа в постели. Ели они что-нибудь? Или пили? Пить. Воду. Холодную воду с плавающими в ней кубиками льда, которые… Перестань!
Виски. Они пили виски. Его вкус еще оставался на языке. Мэт покрутил головой, пытаясь восстановить дальнейший ход событий. Она пила с ним. Разве нет? Если пила, значит, в ее виски тоже подмешали наркотик. Значит… Что они сделали с Мэйхуа?
Дверь. Кто-то стоял у двери в квартиру. Верно… и потом, потом… В отчаянии Мэт широко раскинул руки. Он не мог вспомнить. Но нельзя же просто так лежать здесь. Надо что-то делать. Надо выбраться отсюда.
Пошатываясь, он побрел к двери с металлической решеткой. Поднял кулак, чтобы постучать, но передумал, сообразив, что это может обернуться против него. Решетка стальная, и он только руку отобьет. Но когда Мэт стукнул в стену, раздался всего лишь тихий глухой звук, словно кирпичи поглотили его.
И тут отчаяние, маячившее где-то на окраинах сознания, хлынуло через все преграды, которые Мэт пытался воздвигнуть. Он впал в неистовство.
Он забрался на нижнюю раму стальной решетки и, вопя во все горло, стал с грохотом трясти ее. Прошло десять секунд, а может быть, и десять минут, прежде чем деревянная дверь по другую сторону решетки распахнулась настежь.
Вопль замер в горле. Лицо китайца, стоявшего в нескольких дюймах от Мэта, было морщинистым, жирным и небритым. Мэт спрыгнул на пол и поспешно отступил. Губы тюремщика насмешливо изогнулись, обнажив кривые, пожелтевшие от никотина зубы. Дыхание было зловонным.
