Старик крикнул им вслед:
– Пока, ребята, счастливо! – Они махнули в ответ.
– Ну что ж, приключение мы пережили по меньшей мере экстраординарное, не так ли?
Опять этот театральный критик. Она даже не взглянула на него. Сейчас, наверно, предложит подбросить ее на такси, потом спросит, может ли он подняться к ней, выпить чего-нибудь? Да пошел он. Она отвернулась, но порыв ледяного ветра буквально пронзил ее насквозь. Ладно уж, пусть подбросит, простужаться ей некогда.
– У меня есть идея, – снова старик. Морщинистая физиономия осунулась, шляпа измята. – После всего пережитого вместе было бы неправильно просто сказать друг другу «пока» и…
Одинокий старик, подумала Анита. Совсем одинокий, боится помереть в одиночку. Она обвела взглядом лица вокруг: завтра утром я уже не смогу вспомнить ни одну из этих физиономий.
– Мы могли бы встречаться, скажем, раз в год, – бубнил старик. – Или даже раз в полгода…
Анита, не отвечая, двинулась в сторону Кэнел-стрит. На углу ее нагнал театральный критик. Он просто излучал доброжелательность.
– Поезд – ушел, – раздельно сказала Анита. И, раскалывая каблучками безмолвие пустынной улицы, быстро пошла прочь.
Главный врач хирургического отделения сопровождал каталку, на которой везли Тома Берри, до самой палаты. Он остался у его постели и дождался, пока к раненому вернулось сознание.
– Где я? – спросил Берри.
– В больнице. Я вытащил из вас две пули.
Том хотел спросить, как он сюда попал, но язык не очень-то повиновался ему.
– И как у меня дела?
– Все хорошо, – сказал доктор, – мы выпустили бюллетень, в котором говорится, что состояние у вас стабильное.
– Бюллетень?…
– Ну как же, средства массовой информации хотят знать все о вашем состоянии. Оно стабильное. – Хирург выглянул в окно. – Прекрасный вид. Окна выходят прямо в парк.
Берри скосил глаза вниз. Рука в повязке от плеча до локтя, грудь и живот тоже плотно забинтованы.
– А почему ничего не болит? – спросил он.
– Анестезия. Еще заболит, не беспокойтесь. – Доктор снова выглянул в окно и завистливо добавил: – Мой кабинет, между прочим, в четыре раза меньше этой палаты, а окна выходят на кирпичный брандмауэр. Весьма обшарпанный.
Берри осторожно ощупал свободной рукой повязку:
– Мне что, в живот попали?
– Считайте, что вам никуда не попали. Пуля прошла, не задев ни одного из жизненно важных органов. Героям везет. Я к вам еще зайду. – Хирург еще раз выглянул в окно. – Дивный вид, сам бы век лежал.
Болтливый врач наконец ушел. Том задремал.
Его разбудили голоса. Он чуть-чуть приоткрыл глаза. Над ним склонились хирург и еще двое. Он узнал обоих по фотографиям – его честь мэр господин мэр и комиссар полиции. Он догадался, почему они здесь – ведь врач сказал, что он ведь герой.
– Кажется, он очнулся, – сказал хирург.
Мэр улыбнулся. Он был закутан в пушистый шарф, на голове – каракулевая шапка. Нос у него был пунцовый, а губы обветрились. Комиссар тоже улыбнулся, но не вполне уверенно. Он просто не очень хорошо умел улыбаться.
– Благодарю вас, патрульный… э-э-э?… – Мэр вопросительно покосился на комиссара.
– Берри, – подсказал комиссар.
– Благодарю вас, патрульный Берри, – сказал мэр. – Вы совершили героический поступок. От имени всех жителей нашего города выражаю вам искреннюю благодарность.
Он протянул руку, и Берри не без труда пожал ее. Рука мэра была холодна как лед. Затем он пожал руку комиссара.
– Блестящая работа, Берри, – сказал комиссар. – Департамент гордится вами.
Оба выжидающе уставились на него. Все ясно: лучшее украшение героя – скромность.
– Я просто выполнял свой долг. На моем месте любой сотрудник поступил бы так же.
– Поскорее выздоравливайте, патрульный Берри, – сказал мэр.
Комиссар попытался подмигнуть ему. Ужасное зрелище: подмигивать комиссар умел еще хуже, чем улыбаться. Но Берри уже понял, что сейчас услышит.
– Мы с нетерпением ждем вашего скорейшего возвращения на службу, детектив Берри, – с нажимом сказал комиссар.
Благодарность и скромность, напомнил себе Берри. Потупив глаза, он произнес:
– О, благодарю вас, сэр, большое спасибо! Я всего лишь исполнял свой долг…
Но мэр и комиссар уже шли к дверям. За дверью мэр сказал:
– Он выглядит гораздо лучше меня. Держу пари, он и чувствует себя гораздо лучше, чем я.
Берри закрыл глаза и вновь задремал. Проснулся он оттого, что хирург легонько щелкнул его по носу.
– К вам какая-то девушка, – сказал он. В дверном проеме стояла Диди. – Десять минут, – сказал доктор и вышел.
Диди подошла к нему. Лицо у нее было очень мрачное. Было заметно, что она с трудом сдерживается, чтобы не расплакаться.
– Доктор сказал, что раны не опасные. Это правда?
– Кости целы.
На глаза у нее навернулись слезы. Сняв очки, она поцеловала его в губы.
– Я правда в порядке, – сказал Берри. – Очень рад, что ты пришла.
– Как же я могла не прийти! – нахмурилась Диди.
– А как ты узнала, где я?
– Об этом все знают. По радио и по телевизору только о тебе и говорят. Очень больно, Том?
– Герои никогда не чувствуют боли.
Диди на мгновение замялась:
– Слушай, я должна тебе кое-что сказать. Я знаю, ты рисковал жизнью… Прости, Том, но оно того не стоило.
Нет, это выше моих сил, подумал Берри и попытался перевести разговор.
– Незадолго до тебя приходили мэр и комиссар полиции. Меня повысили. Теперь я детектив.
– Тебя могли убить!
– Это моя работа. Я коп.
– Ты бы погиб за миллион казенных долларов!
– Там были люди, Диди, не забывай, – мягко сказал Берри.
– Давай не будем об этом сейчас. Мы не на равных, ты ранен…
– О чем «об этом»?
– Я хочу, чтобы ты, когда поправишься, бросил эту свинячью работу.
– А я хочу, чтобы ты, когда я поправлюсь, бросила своих придурков-революционеров!
– Если ты не видишь разницы между поддержкой репрессивного режима и борьбой за свободу и равноправие…
– Диди, давай не будем. Я знаю, у тебя есть убеждения. Но и у меня они тоже есть.
– Охранять существующий порядок – вот твои убеждения? Ты же говорил, что постоянно терзаешься сомнениями из-за своей работы!
– Ну не то чтобы терзаюсь, но сомнений безусловно, хватает. Только это вряд ли они отобьют у меня желание остаться копом. – Он потянулся к ее руке. Она не отдернула руку. – Я люблю свою работу. Не все в ней, конечно. В ней и правда немало грязи. Но ведь кто-то же должен…
– Они промыли тебе мозги, – медленно сказала Диди. Глаза ее потемнели, но она по-прежнему не отнимала у него свою руку. – Они наговорили тебе кучу дерьма, и ты купился на него!
В дверях появился хирург:
– Извините, время истекло.
– Я считаю, что нам лучше больше не видеться, – сказала Диди. Она резко встала, быстро пошла к дверям, затем остановилась и оглянулась.
Он отчаянно искал какие-то примиряющие слова, но вдруг понял, что не хочет их произносить. Их роман затянулся. Надо смотреть правде в глаза.
– Смотри сама, Диди, – сказал он. – Подумай хорошенько и решай.
Том не видел, как она вышла: над ним опять склонился хирург.
– Минут через десять-пятнадцать может появиться боль, – предупредил он.
Берри подозрительно покосился на врача: в каком это смысле «может появиться»? А, это он про физическую боль.
В девять часов Лонгмэн не выдержал и снова включил телевизор. Все примерно то же самое: о скрывшемся преступнике никакой новой информации, полиция принимает все меры к его обнаружению. Лонгмэн выключил телевизор и пошел на кухню, сам не зная зачем. Беспокойство гоняло его по квартире. Он снова надел на себя пояса с деньгами – кровать явно не самое подходящее место для полумиллиона долларов, – потом надел плащ.
Какой же у него уродливый обеденный стол, весь в царапинах и каких-то подтеках. Ничего, теперь он может себе позволить новую клеенку. Или даже новую квартиру – в любом уголке страны, в любой части света. Возможно, Флорида? Солнце круглый год, шорты, рыбалка…
Полмиллиона долларов. Не многовато для тебя, Уолли Лонгмэн? Я думал, твоя норма – всего четверть миллиона. Он впервые за последнюю неделю улыбнулся, но улыбка тут же слетела, лишь только он вспомнил, как из туннеля выносили три трупа под брезентом. Три покойника и всего один уцелевший – везунчик Уолтер Лонгмэн.
Он не жалел никого из них, кроме Райдера. Уэлком – тот просто животное, а Стивер… тоже животное, натасканный волкодав, обученный выполнять простейшие команды. Впрочем, о Райдере он тоже особо не жалел. Они никогда не были друзьями. Коллеги – так будет правильнее. Он искренне уважал Райдера, ценил его самообладание, его мужество, умение хладнокровно действовать в любой ситуации. Но главное, Райдер был неизменно внимателен к нему, а таких людей в жизни Лонгмэна было немного.
