В конце концов, я сохранила только две вещи: ее дневник, и небольшую золотую подкову в виде ожерелья, которое она любила носить в особых случаях. «На удачу», -всегда говорила она.
Окна открыты, чувствуется сентябрьский легкий бриз. Сентябрь - месяц, который пахнет почтовой бумагой и карандашными опилками, осенними листьями и машинным маслом. Месяц, который пахнет прогрессом, движением вперед. На этой неделе папа с Шэрил переезжают, а завтра я вынуждена отправиться на встречу с Эйвери, дочкой Шэрил. Мама в Калифорнии, в гостях у старого друга с работы, пьет вино в Сономе и ходит на велосипедные прогулки. Паркер уехал учиться в колледж в Нью-Йорке, вероятней всего не спит до утра, заводит новых друзей, мутит с симпатичными девчонками и забывает обо мне. Мэделин Сноу пошла в четвертый класс, по словам Сары, она любимица всей школы. «ФанЛэнд» закрывается на сезон. Я единственная, кто никуда не исчез.
- И последнее.
Тетя Джеки отходит от меня, извлекая из своего кошелка что-то, похожее на прядь лобковых волос. Еще немного повертев это, она достает тяжелую серебряную зажигалку «Зиппо» и поджигает весь пучок.
- Шалфей, - объясняет она, медленно вырисовывая круги. – Очищающий.
Задерживаю дыхание, чтобы удержаться от приступа кашля, при этом мне хочется смеяться и плакать. Интересно, что сказала бы на это Дара? Разве не может она просто покурить какую-нибудь травку и покончить с этим? Но у тети Джеки такой серьезный вид, что я не могу что-либо сказать ей против. Наконец, она заканчивает ходить по комнате и вытряхивает ветки шалфея в окно, тлеющие угольки огня падают на решетку с вьющимися розами.
- Все, - объявляет она с улыбкой, которая не касается ее глаз.
- Ага, - обнимаю себя, вдыхая воздух и пытаюсь уловить запах Дары среди ужасной вони этого шалфея, среди запаха осени и чистого аромата вымытой комнаты.
Но ее запаха больше нет.
Внизу тетя Джеки заваривает нам в кружках чай улун. Она гостит у нас уже две недели.
- Хочу помочь, - весело объявила она, показавшись на нашем крыльце с длинными волосами, заплетенными в косички, неся с собой огромное количество бесформенных сумок, обшитых различными заплатками, как какая-нибудь ненормальная версия Мэри Поппинс. – Пусть ваша мама отдохнет.
Она потихоньку сверху донизу привела в порядок дом. Словно наше жилище - это зверь с линяющей шерстью. Начала тётя с нового расположением мебели в гостиной («у вас не по фэн-шуй»), закончив с неожиданным появлением кучи комнатных растений в каждом уголке дома («дышать стало намного легче, правда?») и холодильником, набитым соевым молоком и свежими овощами.
- Итак, - она располагается у окна и подтягивает к себе колени, совсем как Дара. – Ты поразмыслила над нашим разговором?
Тетя Джеки предложила провести сеанс. Она сказала, что это поможет мне напрямую поговорить с Дарой, рассказать все, что мне хочется ей сказать, извиниться и попросить у нее прощения. Она клянется, что постоянно так общается с Дарой. Тетя Джеки по-настоящему верит, что Дара болтается здесь по другую сторону бытия в виде какого-нибудь призрака шарфа, висячего на стене.
- Не думаю, - отвечаю я.
Даже не знаю, что пугает меня больше – то, что я услышу сестру или что, наоборот, не услышу.
– Но все равно спасибо.
Она наклоняется и хватает мою руку, немного сжимая ее.
- Ты же знаешь, что она не ушла, - говорит она тихим голосом. – Она никогда не уйдет.
- Знаю, - отвечаю я.
Это лишь еще один вид тех слов, что все будут говорить тебе: «она будет жить внутри тебя», «она всегда будет рядом». За исключением того факта, что она и вправду жила внутри меня, росла там, пускала корни как цветок, да так медленно, что я даже не заметила этого. А теперь ее вырвали с корнями, дикий прекрасный цветок отрезали, и во мне осталась лишь пустая дыра.
Звенит дверной звонок. На одно безумное мгновение мне кажется, что это может быть Паркер, хотя это не имеет никакого смысла. Ведь он находиться за несколько километров отсюда, в колледже, двигается вперед как все люди. К тому же, он бы никогда не позвонил в дверь.
- Я открою, - говорю я, лишь бы только найти причину что-нибудь сделать, чтобы тетя Джеки перестала смотреть на меня этим жалостливым взглядом.
Разумеется, это не Паркер, это Мэделин и Сара Сноу. Две сестры одеты в одинаковую одежду: клетчатые юбки до колен, белые рубашки. Только рубашка Сары расстёгнута, открывая черную борцовку, а волосы распущены. Родители, насколько я знаю, отправили ее доучиться последний год обучения в церковноприходской школе, потому как публичная школа якобы имеет плохое влияние. Но, по крайней мере, она выглядит счастливой.
- Извини, - первое, что она говорит, когда Мэделин прыгает в мои руки как обеспокоенный щенок, при этом, чуть не сбив меня с ног. – Сбор средств. Она хотела зайти к тебе самой первой.
- Мы продаем печенья для моей баскетбольной команды, - говорит Мэделин, отстраняясь от меня; забавно представить Мэдди маленькую даже для своего возраста и ужасно худую, играющей в баскетбол. – Хочешь купить немного?
- Конечно, - отвечаю я, не удержавшись от улыбки.
Мэдди как-то по-доброму влияла на людей, с этим лицом как подсолнух, открытым и искренним. Десять дней, которые она провела, скрываясь в страхе того, что Андре придет за ней, похоже, почти не травмировали ее. Мистер и миссис Сноу не стали рисковать, и как призналась мне Сара, записали их обеих на сеансы терапии, которые проходили дважды в неделю.
– А какие есть?
Мэдди зачитывает список: с арахисовым маслом, с шоколадным арахисовым маслом, с арахисовой карамелью. Сара тем временем стоит рядом и возиться с подолом юбки, слегка улыбаясь и не отрывая глаз со своей младшей сестры. За последние месяцы мы с ней стали подругами, или чем-то вроде подруг, по крайней мере, общались мы по-дружески. Мы водили Мэдди в «ФанЛэнд», чтобы на этот раз она смогла показать нам, с некоторой долей гордости, как ей удалось скрываться так долго. Я даже ходила к ним в бассейн, мы с Сарой лежали на шезлонгах, пока Мэдди хвасталась перед нами, прыгая с трамплина и делая сальто вперед, а их родители ходили туда-сюда, проверяя все ли у нас в порядке, будто планеты, кружащиеся по орбите своих дочерей. Не то чтобы я винила их. Вот даже сейчас их мама сидит в машине с заведенным мотором и наблюдает, как будто обе ее дочери могут испариться, погляди она куда-нибудь еще.
- Как твои дела? - Спрашивает Сара, когда Мэдди усердно отмечает мой заказ, а затем в своей извечной манере, движется назад к машине.
- Да, по-старому, - отвечаю я. – Как сама?
Она кивает, смотря куда-то в сторону и щурясь от света.
- Тоже по-старому. По большей степени, я на домашнем аресте. А все в школе общаются со мной как с чудачкой, - пожимает она плечами. – Но все могло быть хуже. Мэдди могла…
Она останавливается на полуслове, словно только сейчас уловила смысл своих слов. Могло быть хуже. Я могла оказаться на твоем месте. Моя сестра могла быть мертва.
- Прости, - ее щеки розовеют.
- Все в порядке, - отвечаю я и это правда.
Я рада, что Мэдди вернулась домой невредимой. Рада, что мерзкий Андре за решеткой и несет наказание. Такое чувство, что это единственное хорошее событие со дня аварий. Со дня смерти Дары.
- Давай в ближайшее время снова вместе погуляем, идет? – Когда Сара улыбается, ее лицо целиком преображается, и она внезапно выглядит красивой. – Мы могли бы посмотреть кино у меня дома или еще что. Раз уж я, как понимаешь, под замком.
- С удовольствием, - соглашаюсь я и смотрю, как она возвращается в машину.
Мэдди уже сидит на заднем сидении. Она прижимается губами к стеклу и дышит, ее лицо раздувается и искажается. Я смеюсь и машу им рукой, внезапно ощутив прилив грусти. Все это - семья Сноу, новая подруга в лице Сары – это первые из многих событий, которые я никогда не смогу разделить с Дарой.
- Кто это был?
Когда я возвращаюсь на кухню, тетя Джеки укладывает яблоки, огурцы и свеклу на кухонной стойке, верный признак угрозы одного из ее знаменитых «смузи».
- Просто приходили поторговать печеньем, - отвечаю я.
Мне совсем не хочется отвечать на вопросы о семье Сноу, только не сегодня.
- А, - тетя Джеки выпрямляется, cдув с лица длинные пряди волос. – Я-то надеялась, что это тот мальчик.
- Какой мальчик?
- Джон Паркер, - она вновь роется в холодильнике. – Все еще помню, как он мучил тебя, когда ты была маленькой.
- Просто Паркер. Никто не зовет его Джоном.
Даже звук его имени отдается знакомой болью в груди. Я до сих пор задаюсь вопросом, забыл ли он меня, забыл ли нас – девочку, которая умерла; девочку, которая сошла с ума. Пустил ли нас через сито новых воспоминаний, новых девушек, новых поцелуев, как гущу осевшую на дне реки.
– Он в Нью-Йорке.
