Наша камера находится посередине двора. Впрочем, это даже не камера, а клетка: бетонная крыша покоится на мощных железных столбах. В одном углу находится туалет и умывальник. Весь двор представляет собой прямоугольник со сторонами сорок на восемьдесят метров. Клетки расположены по периметру четырех дворовых стен, решетки камер выходят во двор. В этих камерах-клетках еще сотни заключенных. Нас, шестерых французов, поместили в отдельную камеру. Через решетку днем и ночью можно наблюдать, что происходит в других камерах и во дворе. Разумеется, мы тоже под перекрестным наблюдением как со стороны заключенных, так и со стороны надзирателей. По сути, камеры закрываются только на ночь, а с шести утра до шести вечера можно свободно шляться туда и обратно. Сверху над решетками проходят водостоки, не позволяющие дождевой воде проникать в камеру. Весь день мы проводим во дворе и, как говорилось выше, входим в камеру и выходим из нее по собственному усмотрению. Мы ходим по двору, разговариваем и даже едим.
Через два дня нас, всех шестерых, привели в часовню. Там находились начальник тюрьмы, несколько полицейских, семь или восемь фоторепортеров местных газет.
– Вы бежали из французской исправительной колонии в Гвиане?
– Мы никогда это не отрицали.
– За какие преступления каждого из вас приговорили к столь суровому наказанию?
– Это не имеет значения. Важно то, что нами не совершено никакого преступления на территории Колумбии, в то время как колумбийцы не только отказывают нам в праве встать на честный путь, но и принимают участие в нашем преследовании, то есть выполняют роль добровольного жандарма в интересах французского правительства.
– Колумбия не считает возможным принять вас на своей территории.
– Но я и двое других моих товарищей не только не помышляли об этом, но и до сих пор решительно настроены против пребывания в вашей стране. Нас арестовали в море. Мы не делали никаких попыток высадиться на вашей земле. Напротив, мы делали все, чтобы убраться отсюда.
– Я журналист и представляю католическую газету. Скажите, французские католики похожи на наших, колумбийских?
– Возможно, колумбийцы – крещеные католики, но ваш образ мышления и поведение далеки от христианских.
– В чем же вы нас упрекаете?
– Вы сотрудничаете с тюремными властями, преследующими нас. Более того, вы за них выполняете их же работу. Вы забрали нашу лодку и все, что в ней находилось. Вы лишили нас собственности, полученной нами в качестве подарка от католиков острова Кюрасао в лице епископа Ирене де Брюина, так благородно их представляющего. С вашей стороны совершенно несправедливо отказывать нам в возможности искупить собственные грехи. Более того, вы препятствуете нашему выезду в другую страну. Все расходы мы несем сами. Если ваша страна не может рисковать, то почему не отпустить нас в другую? Я считаю это верхом несправедливости.
– Значит, вы на нас сердитесь, вы сердитесь на колумбийцев?
– Не на колумбийцев как таковых, а на полицию и правовую систему.
– Что вы имеете в виду?
– Я полагаю, что любую ошибку можно исправить, проявив добрую волю. Разрешите нам уйти морем в другую страну.
– Мы постараемся добиться для вас такого разрешения.
Когда мы снова очутились во дворе, Матюрет сказал мне:
– Теперь ты понял? На этот раз хватит иллюзий, не будем играть с огнем. Нас загнали в угол, из которого не так-то легко выбраться.
– Послушай, – ответил я, – не знаю, сильнее ли мы будем, находясь все вместе, но вот что хочу сказать тебе: каждый волен делать то, что считает нужным. Что касается меня, то я должен бежать из их долбаной «Восьмидесятки».
В четверг меня вызвали в комнату свиданий, где я увидел хорошо одетого человека лет сорока пяти. Я посмотрел на него внимательно, он мне чем-то напомнил Луи Дега.
– Папийон?
– Да.
– Я Жозеф, брат Луи Дега. О вас узнал из газет и вот пришел навестить.
– Спасибо.
– Ты видел моего брата Дега в Гвиане. Ты знаком с ним?
Я подробно рассказал о своих встречах с Дега вплоть до самого последнего дня в больнице, когда мы расстались. По словам Жозефа, его брат в настоящее время отбывал срок на островах Салю, эти новости он получил из Марселя. Свидания в часовне разрешались по четвергам и воскресеньям. Жозеф открыл мне, что в Барранкилье сейчас обретается дюжина-другая французов. Все они сутенеры и приехали сюда попытать счастья, прихватив с собой и «девочек». В особом районе города полторы дюжины шлюх изысканно занимались профессиональной любовью в духе лучших французских традиций. Где только не встретишь этих мужчин и женщин, удивительно похожих друг на друга, исповедующих свои идеалы через известную «специальность»! От Каира до Ливана, от Англии до Австралии, от Буэнос-Айреса до Каракаса, от Сайгона до Браззавиля они занимаются древнейшей профессией, старейшей во всем мире, полагая, что красиво жить не запретишь.
Жозеф Дега открыл мне глаза на некоторые любопытные вещи: французские сутенеры из Барранкильи сильно обеспокоены. Они боятся, что наше пребывание в здешней тюрьме может нарушить их спокойную жизнь и нанести ущерб процветающему делу. И в самом деле, убеги кто-нибудь из нас, один или несколько, полиция сразу же навестит французские притончики, разыскивая беглецов, даже если последние там вовсе и не появятся и не попросят помощи. А это позволит полиции косвенным путем раскрыть много разных дел и делишек: поддельные документы, просроченные или аннулированные виды на жительство и прочее и прочее. Конечно же, в поисках беглецов полиция у всех будет требовать и проверять удостоверение личности и вид на жительство в Колумбии. И если что обнаружится, да при отягчающих обстоятельствах, то никому не поздоровится – неприятностей будет хоть отбавляй.
Теперь я знал, где нахожусь. Жозеф Дега, со своей стороны, обещал мне оказать любую услугу. Он также пообещал навещать меня по четвергам и воскресеньям. Я поблагодарил. Жозеф Дега оказался приличным парнем, что подтвердилось последовавшими событиями. Он указал еще и на такой факт: из газет ему стало известно, что требование французских властей о нашей выдаче удовлетворено.
– Ну, ребята, у меня для вас ворох новостей.
– Каких новостей?! – закричали все пятеро хором.
– Начнем с того, что оставим все иллюзии. Из Французской Гвианы отряжено специальное судно, которое и доставит нас туда, откуда мы прибыли. Кроме того, наше присутствие здесь не дает покоя сутенерам-французам, прекрасно устроившимся в Барранкилье. Я говорю не о Дега, навестившем меня. Ему, собственно, наплевать на последствия. Речь идет о его партнерах по ремеслу. Те очень боятся, что мы убежим и наделаем им неприятностей.
Все разразились смехом: они думали, что я шучу. Клузио продолжал в том же духе:
– Месье Понтий Пилат, разрешите мне удрать.
– Хватит смеяться. Если вдруг нас вздумают навестить шлюхи, мы должны сразу дать им от ворот поворот. Поняли?
– Поняли.
Как говорилось ранее, в нашем дворе было около сотни заключенных колумбийцев. И далеко не все дураки. Были тут и воры-профессионалы, ловкие фальшивомонетчики и мастера по подделке документов, неистощимые на выдумку мошенники по вымогательству денег, специалисты по вооруженным ограблениям и налетам, торговцы наркотиками и несколько профессиональных убийц высокого класса. Последнее призвание – банальное явление в Америке. Богачи, политики, заезжие гастролеры прибегают к их услугам и хорошо оплачивают свои грязные заказы.
Какой цвет кожи здесь только не встретишь! От черного у сенегальца до чайного у креола с Мартиники; от кирпичного у индейца с прямыми иссиня-черными волосами до совершенно белого. Стараюсь войти в контакт с этими людьми. Остановился на нескольких и пытаюсь выяснить их возможности и желание совершить побег. Многие, как и я, либо ожидают длительного срока, либо уже получили, поэтому живут и дышат только одной мечтой – бежать хоть сейчас.
По периметру четырехугольного двора сверху по стене днем и ночью ходят часовые. По углам для них сделаны небольшие будки. В ночное время весь верхний участок стены и внутренний двор освещается прожекторами. Часовых четверо. Пятый стражник внизу у дверей в часовне. Этот последний – без оружия. Пища здесь хорошая. Кроме того, многие узники продают свои вещи, чтобы купить продукты и напитки: кофе, фруктовые соки. Соки самые разные: апельсиновый, ананасовый, сок из папайи. Все это доставляется извне. Торговцы то и дело становятся жертвами нападений. Нападение всегда удивительно скоротечно. Прежде чем торговец сообразит, что происходит, сзади ему на лицо набрасывается полотенце, чтобы не орал, а к спине или к горлу приставляется лезвие ножа, готовое войти в тело при малейшем сопротивлении. Вся выручка уплывает в чужие руки. Как только тугой перехват полотенца начинает ослабевать, торговец тут же получает удар по затылку. На этом все и прекращается. Никому ни слова и без лишних претензий. Но иногда торговец отставляет все в сторону, закрывает лавчонку и принимается разыскивать обидчиков. Если находит – дело всегда заканчивается поножовщиной.
