Видеофильмы стали школой жизни. Новое поколение начало забывать про комсомол, светлое будущее и генсеков. Они хотели быть такими, как герои Брюса Ли, Ван Дама или Шварценеггера. Или Эммануэль с Греческой Смоковницей… Жить на полную катушку: ярко, свободно, и совсем не так, как жили их родители. Появились секции восточных единоборств, и спрос на них был колоссальный. С появлением секций начали появляться так называемые «качалки».
Парни сами оборудовали подвалы, доставали, покупали и мастерили спортивные снаряды. Собирались там, занимались спортом. Могли и отдохнуть, и девах привести. В общем, клуб по интересам… Редко кто тренировался один. Бо̀льшая часть любителей силовых тренировок качались в паре, а то и втроём, и даже больше, страхуя и морально поддерживая друг друга. Несмотря на то, что спортивное оборудование в тренажерных залах стояло весьма простое, всегда находилось немало накаченных ребят, на которых равнялись новички. Появлялись сплоченные группы здоровых, спортивных молодых людей. И безработных… Наступило сумасшедшее время, рушились привычные основы советской морали, трещала по швам страна, народ нищал. До начала войны в Чечне оставалось полгода…
Годы службы в армии и тесное общение с сотрудниками спецслужб, да и с комендантом гарнизона в придачу научили Кантемирова скрывать свои чувства под различными масками. Вот и сейчас ни одна из стремительных мыслей по поводу сидящих перед ним парней, не отразилась на спокойном лице молодого мужчины. Тимур решил начать историю с описания гарнизонной гаупвахты, которую сам переименовал в дрезденский следственный изолятор. Народ ждал зрелищ, рассказчик начал издалека:
— Братва, дрезденское СИЗО ещё немцы построили в хрен его знает каком-то веке…
— Кресты тоже давно построили. Ещё при Екатерине, — Сева решил подержать былинника и заодно показать бандитствующей молодёжи свой воровской интеллект. Студент согласно кивнул и продолжил:
— Тогда строили на совесть. Стены толщиной с мою руку.
Для наглядности рассказчик встал боком к слушателям и вытянул прямую левую вперёд. Восемь пар глаз проследили за плавным движением кулака. Здесь бывший узник немецкого каземата говорил правду, так как сам однажды чисто из-за спортивного интереса измерил толщину стен при очередной посадке. Сиделец гаупвахты продолжил с улыбкой:
— В те годы немцы даже в самом страшном сне не могли представить, что в будущем в одной из камер их неприступной тюрьмы окажутся одновременно два моих кореша — Серёга и Эмин. (ободряющий смех в зале…) Оба служили прапорщиками, командирами секретных танков. В изолятор присели по дурости — по-пьяни угнали немецкий мопед «Симсон» и попали в засаду коменданта и немецкой полиции.
— Меня так менты приняли первый раз по малолетке на угнанной Яве — улицы на посёлке перекрыли и в тупик загнали, — улыбающийся Боксёрчик поделился своей ошибкой молодости. Студент оценил помощь зала, улыбнулся в ответ и сообщил:
— Серёга за рулём был, Эмин сзади сидел. Немцы гнали их навстречу комендантской машине. — Рассказчик заметил в глазах слушателей непонимание по поводу коменданта и его автомобиля и уточнил:
— Комендант — это самый главный мент в Дрездене. Полковник Кузнецов. Всегда с немецкой резиновой палкой ходил и по городу на УАЗе передвигался с мигалкой на крыше. Этот УАЗ поперек дороги встал, а Серёга вниз, в парк нырнул по каменной лестнице. Да этот «Симсон» слабым оказался, движок заклинило, и пацаны со всего маху об землю остановились… Мопед в сторону улетел.
Тимур сделал многозначительную паузу… Зал молчал, живо представляя рисковый уход от ментовской погони… Былинник продолжил:
— Корешей взяли уже на выходе из парка. В засаду попали.
— Менты — волки позорные, — раздался твёрдый голос из зала. Былинник кивком выразил солидарность с метким высказыванием сокамерника и добавил:
— Комендант брал лично. Прапора оказались бурые, дерзкие по-нашему, и так просто не сдались. Перепало им хорошо. Сам Кузнецов своей палкой приложился, — здесь былинник решил раскрыть личность коменданта. — В дрезденском гарнизоне этот полковник всегда был в авторитете. Никто не знал, где он воевал. Однажды на День Победы надел свою форму с медалями и орденом — все просто охренели. Суровый мужик, но справедливый. Так просто не бил…
— У нас под Архангельском такой же Хозяин зону держал. Крутой полкан… Бродяги уважали… — Вспомнил былое правильный вор.
Студент посмотрел на старшего по хате, немного подумал и сказал:
— В изоляторе караул менялся каждый вечер, и корешам повезло — начкар попался молодой, неопытный. Обоих залётчиков особо не шмонали и определили в одну хату.
— А здесь конвой по утрам меняется, — сообщил Боксёрчик, сел удобней и приготовился слушать дальше. Начиналось самое интересное…
— Одно крыло тюрьмы занимала гарнизонная комендатура. Там и оформили пацанов — документы, ремни, шнурки на стол.
Камера питерского изолятора понимающе заулыбалась. Как всё знакомо до боли… Былинник продолжил:
— Под конвоем пересекли небольшой тюремный двор с глухими бетонными стенами, два этажа наверх по металлической лестнице и в двухместную камеру для офицеров, — на прежнего узника дрезденской гаупвахты нахлынули воспоминания армейской молодости. Бывший прапорщик ходил по камере слева направо и размахивал руками, останавливаясь у стен, умывальника и параши. — Туалет в конце коридора и только под конвоем три раза в день. Стены и потолок в камере бетонные, выкрашенные в серый цвет. Стол и две лавки забетонированы так, что сидеть невозможно — затекают ноги и руки. Напротив стола на цепях две откидные немецкие кровати из металлических рам, к ним каждый вечер перед отбоем выдавались деревянные щиты из досок разной толщины, которые назывались «макинтошами». Ночь поспишь, утром бока болят и спина отваливается…
Рассказчик остановился посредине сцены, перевёл дух и взглянул на зрителей. Сева осмотрел зелёные стены своей камеры и провёл рукой по ровному настилу нар — курорт… Камера ИВС молчала, представив суровые условия дрезденского следственного изолятора. После театральной паузы старший отвлёкся от родных стен.
— Слушаем дальше, Студент.
— Курить запрещено. — Взгляд некурящего остановился на оставшихся двух пачках «Мальборо» на подоконнике. По ряду зрителей пронёсся лёгкий вздох и выдох. Хреново без курева… Кантемиров ткнул пальцем на обёртку под нарами. — Любой мусор в камере — дополнительно сутки. Отказ от выполнения требований и приказов конвойных и начальника караула — ещё сутки. Караул обычно набирали из азиатов и очень злых на свою службу собачью. Чуть зазевался — получи прикладом в спину…
— Вот суки, военные, — Сева не выдержал и перебил былинника: — У нас в Котласе, на «четвёрке» и то легче было. Хотя на вышках тоже одни узбеки стояли. «Моя — твоя не понимай». Суки!
Былинник соглашаясь с главным вором, тяжело вздохнул и продолжил:
— В немецкой крытке были четыре самые холодные камеры-одиночки по углам каземата, назывались «холодильники». В них даже летом было холодно. Вначале губаря (это зек — по-нашему) кидали в одиночку. И если за первые сутки узник не получал никаких замечаний от караула, его переводили в общие камеры. — Рассказчик вновь воспользовался театральной паузой и внимательно посмотрел на молодёжь. — А если губарь получал хотя бы одно замечание… В одной из этих четырёх камер нары были приварены наглухо к стене, стола с лавкой не было, и каждый вечер перед отбоем караул выливал на бетонный пол ведро воды с хлоркой…
— Нагнал ты жути, Студент.
Боксёрчик задумчиво смотрел на коллегу по спорту.
— Говорю, как есть. — Былинник приблизился вплотную к зрителям и задал конкретный вопрос: — Братва, ну, кто из нормальных пацанов выдержит такую херню?
Братки заворожено закрутили головой. Да ну нах…
— Эминчик и Серёга были земляками, оба из Азербайджана, город Нахичевань. Эмин был высокий, жилистый пацан, — рассказчик кивнул в сторону представителя тамбовского преступного сообщества. — Как наш Черныш.
