— Заткнись, — сказал Вейренк.
Беарнец сумел наконец распороть тугой футляр из скотча и грубо сдернул его, заодно сорвав несколько волосков с груди и плеч Адамберга.
— Тихо, не разговаривай. Если тебе больно, это даже хорошо: значит, ты не совсем утратил чувствительность. Но только не кричи. Ты чувствуешь хоть какую-нибудь часть тела?
— Нет, — дал понять Адамберг, едва заметно качнув головой.
— Черт возьми, ты что, уже не можешь говорить?
— Не могу, — тем же способом ответил Адамберг.
Вейренк стал распеленывать мумию снизу, постепенно освободил бедра, голени и щиколотки. Потом яростно отшвырнул назад громадный слипшийся ворох скотча и начал хлопать ладонями по телу Адамберга, словно ударник, исполняющий вдохновенную импровизацию на барабане. Через пять минут он сделал паузу и встряхнул руками, чтобы расслабить мышцы. Руки у Вейренка были округлые, бицепсы не выпирали из-под кожи, но тем не менее он отличался чудовищной силой: сейчас об этом можно было судить по звучности его хлопков, которых Адамберг почти не чувствовал. Но вот Вейренк сменил технику, взял Адамберга за руки и начал сгибать и разгибать их, затем проделал то же самое с ногами, опять выбил дробь ладонями по всему телу, после чего помассировал кожу головы, а потом — ступни. Адамберг между тем шевелил бесчувственными губами, и ему показалось, что скоро он сможет произносить слова.
Вейренк злился на себя за то, что не захватил спиртного, — но разве такое можно было предвидеть? Без всякой надежды на успех он обшарил карманы брюк Адамберга, нашел там два мобильника и дурацкие, никому не нужные билеты на автобус. Потом подобрал обрывки пиджака и обследовал оба кармана: ключи, презервативы, удостоверение личности — и вдруг его пальцы нащупали три крохотных флакончика. У Адамберга были с собой три маленькие бутылочки коньяка.
— Фру-асси, — прошептал Адамберг.
Вейренк, очевидно, не понял, потому что приставил ухо к губам комиссара.
— Фру-асси.
Знакомство Вейренка с лейтенантом Фруасси было совсем недолгим, но он сообразил, что именно хотел сказать Адамберг. Молодчина Фруасси, не женщина, а сокровище, всегда выручит. Вейренк открыл бутылочку, приподнял голову Адамберга и влил коньяк ему в рот.
— Глотать можешь? Получается?
— Да.
Когда бутылочка опустела, Вейренк открыл еще одну и, когда вставлял ее горлышко между зубов Адамберга, почувствовал себя химиком, который переливает чудодейственный эликсир в большую емкость. Опорожнив все три бутылочки, он изучающе взглянул на Адамберга:
— Чувствуешь что-нибудь?
— Вну-три.
— Отлично.
Вейренк опять залез в сумку и вытащил оттуда жесткую щетку для волос — только ею он мог расчесывать свою густую шевелюру, в которой застревала любая гребенка. Затем завернул щетку в обрывок рубашки Адамберга и стал тереть ему кожу, как оттирают запачканные грязью бока лошади.
— Больно?
— Чуть-чуть.
Еще с полчаса Вейренк звучно хлопал по нему ладонями, сгибал и разгибал руки и ноги, растирал его и время от времени спрашивал, какая часть тела уже «вернулась». Икры? Кисти рук? Шея? Коньяк согрел горло Адамберга, и постепенно к нему стала возвращаться речь.
— Теперь попробуем поднять тебя и поставить на ноги. Иначе мы не добьемся, чтобы они заработали.
Опираясь спиной на один из гробов, мощный Вейренк без труда приподнял комиссара и поставил на ноги.
— Нет, ста-рик, я не чувст-вую пол.
— Надо постоять, чтобы кровь прилила книзу.
— Это не мо-и но-ги, это два кон-ских копы-та.
Поддерживая Адамберга, Вейренк впервые за все время осмотрелся: луч его фонарика медленно прошелся по кругу.
— Сколько тут покойников?
— Де-вять. Но од-на не сов-сем труп. Это вампир, Ве́сна. Ес-ли ты здесь, зна-чит, ты в кур-се.
— Ничего я не в курсе. Не знаю даже, кто запихнул тебя в этот склеп.
— Кромс.
— Впервые о нем слышу. Пять дней назад я еще был в Лобазаке. Надо, чтобы кровь прилила книзу.
— Как же ты сю-да по-пал? Тебя го-pa от-рыг-нула?
— Ага. Как твои конские копыта?
— Од-но не рабо-тает. Ковы-лять смо-гу.
— У тебя тут есть где-нибудь ствол?
— В кру-чеме. Гости-нице. А у те-бя?
— У меня теперь вообще нет ствола. Но нам нельзя выходить отсюда без оружия. За ночь этот парень приходил четыре раза, проверял, заперта ли дверь, не доносятся ли изнутри какие-нибудь звуки. Я ждал, пока он уйдет, потом подождал еще сколько-то — думал, вдруг он вернется.
— Как же мы вый-дем? Под охра-ной Ве́сны?
— Под дверью — щель в полсантиметра. Попробую позвонить, может, сигнал и пройдет. Осторожно, не упади, я тебя отпускаю.
— Я стою на од-ной ноге, да еще от твое-го ко-нья-ка раз-везло.
— Скажи спасибо этому коньяку.
— Спаси-бо ему. И тебе то-же.
— Не спеши с благодарностями, а то потом пожалеешь.
Вейренк улегся на живот, прислонил к двери телефон и направил на него луч фонарика.
— Подает слабые признаки жизни. Попробую позвонить. Ты знаешь номер кого-нибудь из местных?
— Влади-слава. Найди в моем теле-фоне. Говорит по-фран-цузски.
— Очень хорошо. Как называется это место?
— Склеп девяти жертв Плого-йовица.
— Какая прелесть, — заметил Вейренк, набивая номер Владислава. — Девять жертв. Он был серийный убийца?
— Великий вам-пир.
— Твой друг не отвечает.
— Звони опять. Кото-рый час?
— Около десяти утра.
— Может, до сих пор летает. По-пробуй еще.
— Ты ему доверяешь?
Держась рукой за ближайший гроб, Адамберг стоял на одной ноге и был похож на большую встревоженную птицу.
— Да, — сказал он наконец. — Хотя не зна-ю. Он все время сме-ется.
Держась за плечо Вейренка, Адамберг нагнул голову, чтобы защитить глаза от яркого утреннего света. Даница, Бошко, Вукашин и Влад смотрели, как они вылезают из склепа. Первые трое онемели от ужаса и скрестили пальцы, чтобы отогнать злую силу. Даница скорбно разглядывала Адамберга: под глазами зеленоватые круги, губы посинели, щеки белые как мел, на груди — красные полосы, а там, где Вейренк прошелся щеткой, — еще и длинные царапины, покрытые запекшейся кровью.
— Что вы стоите? — закричал Влад. — Если они вылезли оттуда, это не значит, что они мертвые. Помогите же им, черт возьми!
— Не груби, — машинально произнесла Даница.
Всматриваясь в лицо Адамберга, она постепенно стала замечать признаки жизни и вздохнула с облегчением. Но кто был второй? Что понадобилось этому незнакомцу в могиле про́клятых? Казалось, двухцветная шевелюра Вейренка напугала ее еще больше, чем жуткое состояние Адамберга. Бошко боязливо подошел к комиссару и подхватил его под руку с другой стороны.
— Пид-жак, — произнес Адамберг, указывая на дверь.
— Сейчас принесу, — ответил Владислав.
— Влад! — негодующе воскликнул Бошко. — Никто из здешних не заходит туда. Пошли иностранца.
Это прозвучало так грозно, что Влад остановился на полпути и объяснил ситуацию Вейренку. Вейренк передал Адамберга Бошко и спустился по ступенькам обратно в склеп.
— Он не вернется, — предрекла Даница, мрачная как туча.
— Почему у него волосы в рыжих пятнах, как шкура у дикого поросенка? — поинтересовался Вукашин.
Через две минуты Вейренк вышел, неся фонарик, обрывки рубашки Адамберга и его пиджака. Пинком он прикрыл за собой дверь.
— Дверь надо запереть, — сказал Вукашин.
— Ключ есть только у Аранджела, — напомнил Бошко.
Влад перевел Адамбергу и Вейренку этот диалог между отцом и сыном.
— Ключ уже не нужен, — сказал Вейренк. — Я сломал замок, когда вскрывал его отмычкой.
— Надо будет припереть дверь камнями, — пробурчал Бошко. — Странно: он провел в склепе всю ночь, и Ве́сна его не съела. Не понимаю, как ему это удалось.
— Бошко спрашивает, не напала ли на тебя Ве́сна, — пояснил Влад. — Кое-кто думает, что она может выходить из гроба, а по мнению других, это всего-навсего жевака, которая вздыхает по ночам, чтобы напугать смертных.
— Может, она и взды-хала, Влад, — сказал Адамберг. — Вздо-хи свя-той и крики феи. Она не прояв-ляла враждеб-ности.
Даница расставила на столе кружки, принесла оладьи.
— Если чувствительность в ступне не восстановится, она начнет гнить, и придется ее отрезать, — жестко сказал Бошко. — Разведи огонь, Даница, надо согреть ему ногу. Свари очень горячий кофе и принеси ракию. И найди ему какую-нибудь рубашку, черт подери.
Ногу Адамберга придвинули поближе к пламени. От близости смерти комиссару полезли в голову совсем уж нелепые мысли: его привязанность к этой деревне, утопающей в дымке речного тумана, нисколько не уменьшилась, а напротив, даже усилилась. Он готов был покинуть Францию, навсегда расстаться с родными горами, бросить все и закончить жизнь здесь, в туманной Кисилове, если Вейренк захочет остаться и сюда переедут Данглар, Том, Камилла, Лусио, да, и еще Ретанкур. Можно привезти и громадного кота, вместе с ксероксом, на котором он привык спать. И Эмиля тоже — почему бы и нет? Но воспоминание о Кромсе в черной футболке с белым скелетом мгновенно перенесло его в огромный Париж, в загородный домик в Гарше, весь залитый кровью. Даница растирала его омертвевшую ногу кашицей из водки и мелко нарезанных листьев: он не понимал, чем это может ему помочь. Ее движения были похожи на ласку, и он надеялся, что окружающие этого не заметят.
