35
ПОХОРОНЫ ПАТИНКО
Когда наконец пошел дождь, он не прекращался много дней. Просто лился и лился: бесконечные косые серые полосы, окутавшие мутный горизонт. В те дни я лишь сидел и наблюдал, как по окну струится дождь, как он заливает тротуар внизу, как по улице текут сотни зонтиков, кружась и перемешиваясь на зебрах переходов, словно листья, подхваченные водоворотом. А по ночам я прислушивался к ритмичному стуку дождя по стеклу – звук одновременно одинокий и утешительный, звук, который в общем-то говорил все, что можно сказать.
Все то время, что я поправлялся в больнице, я мог бы провести, слушая дождь, но была еще куча посетителей, которые приходили и уходили, и у всех у них были вопросы. На одни вопросы я решил ответить, на другие – нет. Были еще такие, ответить на которые я не мог и по сей день не могу.
Больше всего вопросов было у инспектора Арадзиро. В первый раз он заявился один и спрашивал, почему Кудзима стрелял в меня и где, по моим соображениям, он может прятаться. Я дал Арадзиро все ответы, которые, по моим представлениям, могли быть ему понятны, и сказал, что Кудзима погонится за Гомбэем, если уже не погнался, потому что теперь профессор в курсе, что у Гомбэя – фигурка Бэндзайтэн. Арадзиро состроил забавную мину и больше вопросов не задавал. Если и в палате были медсестры, инспектор показушно заботился о моем здоровье, но когда он пялился на меня, я безошибочно распознавал проблеск удовлетворения в его глазах: вот он я, валяюсь на больничной койке с двумя огнестрельными ранами, двумя треснувшими ребрами, сломанным носом, рассеченной губой и шестнадцатью швами на лбу.
– Диву даюсь, что это старье умудрилось выстрелить хоть раз, не говоря уже о втором, – хихикал Арадзиро. Оказалось, что Кудзима подстрелил меня из «Тайсё 14 Намбу», пистолета наподобие «люгера», какими в дни Второй мировой пользовались японские офицеры. – Почти всегда эти музейные экспонаты заклинивают на первом же выстреле, особенно если они лет пятьдесят с лишним валялись без дела. Наверное, вам просто не повезло.
– Может быть, – ответил я.
– С другой стороны, вы не загнулись от двух ран и большой потери крови. Так что, может, вы удачливее, чем думаете.
– Может быть, – повторил я.
Перед самым уходом Арадзиро швырнул мне газету.
Когда он ушел, я прочел, что Гомбэй Фукугава, забитый насмерть, был обнаружен в своей квартирке в Нипггори. О Кудзиме или статуэтке Бэндзайтэн газета и не заикнулась. Никаких упоминаний о том, как смерть Гомбэя связана с гибелью Миюки и господина Накодо. В статье говорилось только, что копы допрашивают хозяев галерей патинко, куда регулярно захаживала жертва. Если верить источникам из токийской городской полиции, Гомбэй, видимо, открыл новый способ мухлежа, который невозможно засечь, и в последнее время нажил себе кучу врагов в мире патинко. Подозревали, что именно это и послужило мотивом убийства.
Ясное дело. Гомбэй вообще-то не мухлевал, но меня не удивило, что копы ухватились за версию патинко. По натуре своей инспектор Арадзиро и ему подобные избегают сложных сценариев, как кошки избегают воды, а вампиры – солнца.
Напоследок в статье говорилось, что совсем недавно была седьмая годовщина смерти Айко Симато, она же Лайм, которая пела в дуэте вместе с Гомбэем. Выяснилось, что эта годовщина пришлась аккурат на тот день, когда я встречался с Гомбэем в «Патинко счастливой Бэнтэн», – жаль, что я раньше не сообразил. Выполни я домашнюю работу, был бы немного чутче и подождал бы с интервью по крайней мере до следующего дня. А значит, я не стал бы свидетелем припадка Миюки, а если бы не я, думаю, и Гомбэй припадка бы не заметил. А значит, не спер бы идола и, скорее всего, но сей день торчал бы перед каким-нибудь автоматом патинко. Но такие мысли могут далеко завести. Мир безнадежно сложен, и все факты узнаешь, когда уже слишком поздно. Я старался делать то, что считал правильным, а больше ничего сделать и нельзя.
Кое-кто из журналистов пронюхал, что я последним взял интервью у Гомбэя, и предложил купить у меня статью, но плевать мне было, сколько корзин с апельсинами они присылали – а именно их всегда присылали; я заявил, что придется им прочесть интервью в следующем номере «Молодежи Азии». Это сработало, потому что отзвонилась Сара и заявила, что, хотя я упустил свой рейс и не уложился в сроки, в Кливленде меня все равно будет ждать работа. Дело в том, что японская пресса так упорно названивала в офис «Молодежи Азии», что пришлось им превратить заметку о Гомбэе на триста пятьдесят слов для цикла «Павшие звезды» в очерк на семь тысяч слов. Тот же, кто предложит за нее больше всего денег, потом выпустит статью в Японии. Еще удивительнее было то, что Саpa по правде сказала «до свидания», прежде чем повесить трубку. К тому времени, как я оправился от шока настолько, чтобы ответить тем же, она уже отключилась.
Мне пора было браться за ум и за ручку с бумагой, чтобы писать про Гомбэя, но самое смешное – даже после всего, что случилось, я мало что мог рассказать про этого чувака. Гомбэй любил патинко, водились у него кое-какие забавные мыслишки насчет удачи, был он отчасти клептоман и не вовремя стырил не ту штуку, по ходу дела причинив много вреда куче людей. Сколько слов вышло?
Инспектор Арадзиро навестил меня еще разок. Объявился он посреди ночи, и текло с него, как с потопшей крысы. Он рассказал мне, что наконец обнаружили Кудзи-му. Нашел его управляющий гостиницы в Кёбаси. Мужик делал обход и заметил, что кто-то взломал запечатанный номер в подвале. Внутри нашли труп Кудзимы, и из-за четырех деталей этого дела у Араздиро разыгрался ишиас.
Первое: при вскрытии в легких Кудзимы обнаружили воду, то есть он, видимо, утонул, а потом его каким-то образом перевезли через весь город и сунули в пустой гостиничный номер. Второе: судя по записям камер слежения, в то время, когда это произошло, в гостиницу никто не заходил и из нее не выходил. Третье: запечатанный номер взломали изнутри, а не снаружи. И четвертое: гостиница была та самая, где остановился я, – отель «Лазурный», и Арадзиро это бесило, хотя он сам не мог сказать почему.
Рассказав мне все это, он показал мне фотографию с места преступления. Труп Кудзимы осел на низком деревянном столике, который стоял меж двух изукрашенных напольных подушек, обернутых в пластик. На другом конце номера виднелась полуоткрытая дверь, и я узнал комнату, в которой побывал во время своего двенадцатичасового припадка. Потерев налитые кровью глаза, Арадзиро спросил, что я обо всем этом думаю. Я ответил, что у меня в запасе только отстойные теории и недоделанные идеи, и все они непростые, а в девяти случаях из десяти простой ответ – верный ответ. Так что, если только Арадзиро не решит нарисоваться в редакции в Кливленде, чтобы посоветовать, о каких новых кремах от прыщей мне сочинить заметку, я оставлю расследование ему и прочим копам.
Добрых десять минут Арадзиро сверлил меня взглядом, потом изобразил усмешку на толстой роже и напомнил мне о своей грядущей пенсии. А потом вразвалочку прошелся по комнате, сунул в уголок рта сигарету и щелкнул выключателем, оставив меня в темноте, наедине с шумом дождя.
То была последняя ночь, что я провел в одиночестве, потому что на следующий день у меня появилась соседка. После обеда явился адмирал «Морж» Хидэки, по-прежнему одетый в свой модный китель, и принес с собой корзинку апельсинов и маленький аквариум с моей подружкой из «Сада Осьминога». Я извинился за все неприятности, что причинил отелю «Лазурный», но Морж уверял, что извиняться следует ему. Забавно – он так и не смог толком объяснить, за что же ему надо извиняться. Я надавил, и Морж выдал туманные заявления о том, что он, возможно, не то чтобы все рассказал мне о гостинице, особенно о портрете Бэндзайтэн в подвале и о нежеланных гостях, которых эта картина подчас привлекает. Когда я спросил, не о Человеке ли в Белом и трех его прихвостнях он говорит, Морж просто заявил, что политика гостиницы запрещает ему обсуждать сверхъестественные явления.
– Сверхъестественные? – переспросил я.
Дернув разок усами в ответ, Морж сверился со своими карманными часами, пожелал мне скорейшего выздоровления и скорейшим же образом сделал ноги. В своем аквариуме рыбка медленно нарезала круги, оглядывая комнату и выдувая беззвучные «о».
Морж оказался не единственным моим доброжелателем. Выкроив время из своего напряженного расписания подсматривания и подслушивания, ко мне заскочил детектив Ихара, чтобы лично доставить кое-какую информацию, о которой я просил, и очередную корзинку апельсинов. Он даже был настолько любезен, что дал мне пятидесятипроцентную скидку на информацию – тариф для инвалидов, как он это назвал. Знал бы я, что Ихара бывает так великодушен, – давным-давно бы подставился под пулю.
Ихара сообщил мне две вещи, и обе они подтверждали мою теорию о том, что именно заставило Кудзиму так свихнуться, что он разыграл мудреную схему мести, из-за которой в итоге я чуть не истек кровью в подвале букинистического магазина.
