Она приняла таблетку и запила ее молоком. Допивая молоко, она перечитала последние строчки на экране:
"Никто не нашел меня той ночью. Я проснулась в машине на заре следующего дня. Двигатель в конце концов остановился, но машина была еще теплой. Я слышала, как птицы поют в лесу, и сквозь ряды деревьев могла видеть озеро, похожее на стальное зеркало, с клочьями поднимающегося тумана. Вид был очень красивый, но я уже ненавидела это озеро, как ненавижу его до сих пор. Ты можешь это понять, Рут? Я не могу…
Рука сильно болела – действие экседрина прекратилось, – но, кроме боли, я еще испытывала всепоглощающее чувство покоя и довольства. Но что-то мне стало мешать. Сначала я не могла понять, в чем дело. Но все же вспомнила. Ну да, ночной визитер – он сидел на заднем сиденье и шептал мне в ухо имена моих голосов!
Я посмотрела в зеркало и увидела, что сзади пусто. Я почувствовала облегчение, но затем…" На этом месте текст обрывался, и курсор призывно мигал в конце последнего слова. Он как бы звал ее вперед, и вдруг Джесси вспомнила фразу из книги Кеннета Патчина: «Смелей, дитя, ведь, если бы мы хотели причинить тебе вред, неужели ты думаешь, что мы плутали бы по темным тропинкам этого леса?» «Логично», – подумала Джесси и перевела глаза с экрана монитора на лицо Мэгги Лендис. Джесси относилась с большой симпатией к энергичной ирландке – и многим была ей обязана, – однако она не хотела бы, чтобы этот текст видели посторонние.
Но Мэгги не смотрела на экран монитора; она любовалась видом сверкающего залива за окном. Солнце светило, и, хотя снег еще шел, видно было, что он кончается.
– Дьявол бьет жену, – заметила Мэгги.
– Что-что? – спросила Джесси с улыбкой.
– Так моя мать говорила, если в снегопад начинало светить солнце. – Мэгги казалась удивленной, когда протянула руку за пустым стаканом. – Честное слово, не могу сказать, что это значит.
Джесси кивнула. Удивление на лице Мэгги переросло в нечто иное: Джесси показалось, что это изумление. Сначала она не поняла, почему Мэгги так на нее смотрит, но потом до Джесси дошло – и это было очень просто. Улыбка. Мэгги никогда не видела ее улыбки. Джесси даже хотела было заверить ирландку, что все в порядке и улыбка для нее – не такая уж редкость. Вместо этого она сказала:
– А моя мать говорила: «Солнце светит каждому по-своему». Я тоже никогда не понимала этой загадочной фразы.
Теперь Мэгги перевела взгляд на «Мак», но это уже был взгляд деловой; он как бы говорил:
«Время оставить ваши игрушки, миссис».
– Эта таблетка принесет вам сон, если вы ее чем-нибудь заедите. У меня там суп на плите, и вас ждет сандвич.
Суп и сандвич – еда детства, ленч после отмены занятий в школе из-за непогоды: ленч, который ты всегда любила. Это было удивительно, но…
– Я пропущу, Мэгги.
Мэгги нахмурила лоб, и уголки ее губ поползли вниз. Это выражение появлялось часто в первые недели ее работы в доме, когда Джесси, чувствуя сильную боль, хотела принять еще одну таблетку и иногда даже плакала, но Мэгги никогда не уступала ее слезам. Джесси, видимо, и наняла ее, потому что почувствовала с первого взгляда, что у ирландки твердый характер. Но на этот раз Мэгги своего не добьется.
– Вам надо поесть, Джесс. Вы стали как скелет. – Ее взгляд остановился на перегруженной пепельнице. – И эту дрянь тоже надо бросить.
«Я не позволю тебе этого, моя гордая красотка», – услышала она голос Джералда и вздрогнула.
– Джесси? Что с вами? Не сквозит?
– Нет, спасибо. Гусь прошел по моей могиле, вот и все. – Она слабо улыбнулась. – Что-то мы сегодня похожи на сборник старых пословиц, правда?
– Но вас же предупреждали врачи, что слишком много работать…
Джесси вытянула свою руку в черной перчатке и прикоснулась к левой руке Мэгги.
– Смотри, моя рука совсем хороша, правда?
– Да, но нельзя же стучать ею по клавишам три с лишним часа без передышки! Когда я вошла, у вас на лице была написана мысль принять вторую таблетку. Без этой машины вы бы выздоровели гораздо раньше, чем ожидает доктор Мальоре. Конечно…
– Тем не менее она становится все лучше и лучше, и это хорошо.., верно?
– Конечно, хорошо. – Ирландка посмотрела на Джесси, словно та была сумасшедшая.
– Ну а теперь мне надо все же кое-что сделать. Первое – дописать письмо одной моей хорошей подруге. В прошлом октябре, когда мне было тяжело, я пообещала, что если выберусь оттуда, то напишу ей письмо. Я все время откладывала. И теперь наконец пытаюсь написать его и должна закончить. После перерыва трудно будет за него снова приняться.
– Но таблетка…
– У меня достаточно времени, чтобы закончить, распечатать его и сунуть в конверт, прежде чем придет сон. Потом я надолго засну, а когда проснусь, съем ранний ужин. – Она тронула руку Мэгги правой рукой – жест убеждения, неловкий и одновременно нежный. – Такой сытный. Однако выражение лица Мэгги не менялось.
– Нехорошо пропускать время еды, Джесси, и вы знаете это.
Джесси сказала мягко:
– Спасибо за заботу, Мэгги, но некоторые вещи важнее еды, вы ведь это знаете так же хорошо, как и я?
Мэгги взглянула в сторону экрана, вздохнула и кивнула. Она заговорила, как женщина, сочувствующая некоему сентиментальному настроению, которое сама не разделяет:
– Наверное, так. И даже если не так, вы тут хозяйка.
Джесси благодарно кивнула, осознавая, что ее поняли и согласились.
– Спасибо, Мэгги.
Брови Мэгги снова приподнялись.
– А если я принесу сандвич и оставлю его на краю стола?
– Идет, – улыбнулась Джесси. На этот раз Мэгги тоже улыбнулась. Когда через три минуты она принесла сандвич, зеленоватое отражение экрана мерцало на задумчивом лице Джесси, которая медленно печатала. Ирландка не принадлежала к разряду прислуги, старающейся постоянно оставаться в тени, – она бы не прошла на цыпочках, даже если бы от этого зависела ее жизнь, – но Джесси не заметила, как Мэгги снова вошла. Джесси перестала печатать, вытащила из верхнего ящика стола несколько газетных вырезок и углубилась в них. Там были фотоснимки, на которых застыл странный человек с узким яйцеобразным лицом. Глубоко сидящие глаза были черны, круглы и совершенны пусты; эти глаза напоминали Джесси гномов из мультфильмов. Выпяченные губы были тонки по краям и так пухлы посередине, что походили на треснувшую сливу под острым лезвием носа. Пережитое нахлынуло снова.
Мэгги постояла пару секунд за плечом Джесси, ожидая, что на нее обратят внимание, а затем с еле слышным «х-мм» вышла из комнаты. Через полчаса Джесси очнулась и увидела на краю стола остывший сандвич с сыром. Края у сыра уже загнулись, но она съела его в четыре укуса. И снова обратилась к экрану* Курсор продолжил свой танец: он бежал вперед, увлекая ее все дальше в лес воспоминаний.
"Мне стало немного легче, но я подумала: «Он спрятался там, так что в зеркале его не видно». Мне с трудом удалось повернуться, хотя я не ожидала, что настолько слаба. Малейшее движение отдавалось болью в руке, словно кто-то дотрагивался до нее раскаленным стальным прутом. На заднем сиденье никого не было, и я попыталась убедить себя, что тени, моя предельная усталость и воображение еще раз сыграли со мной шутку.
Но полностью поверить в это я не могла, Рут, – не могла, хотя было прекрасное осеннее утро, вставало солнце, я вырвалась из наручников и из этого проклятого дома и сидела теперь в своей машине. Мне стало казаться, что если он не на заднем сиденье, то, значит, спрятался за задним бампером и ждет. Понимаешь, я не могла отделаться от мысли, что он все еще со мной, все время где-то рядом. Даже когда мой здравый смысл твердил, что это только игра теней и лунного света, я убеждалась, что это ничего не дает, – я его слишком хорошо видела. Потому что каждый раз, когда начинал выть пес, я чувствовала, что он возвращается: когда ночью половица, скрипела в доме, я понимала, что он вернулся; каждый раз, когда я слышу незнакомый шум на подъездной дорожке, я думаю, что он вернулся – вернулся, чтобы довершить дело. Так было в то утро в машине, когда я проснулась, и это происходит почти каждую ночь здесь, в доме на Приморском бульваре: может быть, он прячется за занавесью или стоит в прихожей и ждет, поставив свой короб у ног. Никакая волшебная палочка не поможет излечить меня от этого. Рут, и это так мучит меня!" Джесси сделала паузу, чтобы выбросить окурки из пепельницы и зажечь очередную сигарету. Она не торопилась. В руках появилась дрожь, однако она не стала их усмирять. Она глубоко затянулась, положила сигарету на край пепельницы и вернулась к компьютеру.
"Не знаю, что бы я делала, если бы сел аккумулятор; вероятно, оставалась бы в машине, пока кто-то не нашел бы меня. Однако аккумулятор был жив, и мотор завелся с первого раза. Я отъехала от дерева, в которое уткнулась, и попыталось вернуть машину в колею. Я хотела и боялась посмотреть в зеркальце. Я боялась, что увижу его снова.
