На подходе к лагерю Эбигейл заметила огромный валун.
– Знакомый камешек, – сказала она. – Палатки сразу за ним.
Едва они миновали валун, как Скотт вопросил:
– И где же наши пожитки?
Словно безумный, он заметался по тому месту, где раньше стояли палатки.
– Просто не верится! Должно быть, Куинн забрал все наше снаряжение. Все пропало… Даже Гюнтер и Джеральд.
– Кто? – не сразу поняла его Фостер.
– Ламы. Ну, ублюдок… Если он только тронул моих мальчиков, пусть готовит собственные похороны!
– А ты уверен, что они не погребены под снегом? Всякое ведь могло случиться…
– Видишь вот это? – Сойер пнул едва выглядывавшую из-под снега верхушку камня пирамидальной формы. – Лоренс установил свою палатку прямо здесь, у этой скалы, чтобы можно было сложить под ней вещи. Теперь здесь ничего нет. Хотя… скрести-ка пальцы… – Проводник кинулся к другому валуну, накрытому примерно четырьмя футами снега. – В тот вечер я свою палатку так и не поставил. Был слишком занят приготовлением ужина, помогал остальным устроиться в лагере… Собирался разбить ее, когда мы вернемся из города-призрака, где думали сделать кое-какие фото. Остается лишь надеяться, что к тому времени как Куинн обнаружил наш лагерь, снега выпало уже достаточно и мой рюкзак занесло.
Скотт снова принялся рыться в снегу. Через пару секунд он вскочил на ноги, вскинув высоко над головой, словно трофей, свой огромный рюкзак «Дана дизайн».
Эбигейл подошла к нему.
– И что у тебя в нем?
– Всё. Палатка. Запас одежды. Аптечка. Спальный мешок, несколько бутылок с водой, небольшая газовая плита, продукты… Не думаю, что мы долго протянули бы без всего этого.
Мужчина сбил снег со своего солидного черного рюкзака и ослабил компрессионные ремни.
– Умоляю, скажи, что у тебя там есть сотовый! – воскликнула его спутница.
– Терпеть их не могу!
– То есть нам предстоит длительная прогулка…
– Семнадцать чудесных миль. – Проводник бросил большой компрессионный мешок в снег. – Но не волнуйся. Прежде чем двинемся в путь, я сварганю нам что-нибудь перекусить. – Он запустил руку в мешок и вытащил пару пакетов с замороженными обедами от «Бэкпаккер пэнтри». Что предпочитаешь? Паэлью с шафрановым рисом и курицей или бефстроганов из индейки?
* * *
Не прошло и часа, как они снова были на ногах и держали курс на окутанную пепельными облаками Пилу.
Примерно через милю путники наткнулись на следы Куинна, выходившие из каньона и поднимавшиеся вверх по склону к Изумрудному дому, и прибавили шагу, по очереди пробивая тропу в становившемся все более глубоким снегу.
К тому времени как Эбигейл и Скотт достигли развалин Годсенда, сугробы доходили им уже до груди.
– Давай немного передохнем, – предложил Сойер. Они рухнули в снег неподалеку от дробилки, у подножия крутого белого склона, тянувшегося тысячи на две футов вверх, к небу.
– А что, если Куинн увидит наши следы? – спросила журналистка.
– Ага, меня тоже это беспокоит, – согласился ее спутник.
– Я имею в виду, рано или поздно он ведь в любом случае их увидит, ведь так?
– Вероятно. А ты уже едва держишься на ногах. Да и я ранен. Ему и не придется идти слишком быстро, чтобы настичь нас, притом что он чертовски заинтересован в том, чтобы мы в этих горах и остались. Уж лучше пусть и дальше метет эта проклятая метель. На открытом пространстве мы – слишком легкая мишень.
– У тебя какая-нибудь пушка в рюкзаке есть?
– Джеррод забрал пистолет с собой.
Эбигейл окинула низ каньона быстрым взглядом, подсознательно выискивая крошечную фигуру, бредущую в их направлении по глубокому снегу.
– Могу поспорить, у Куинна оружие имеется, – сказала она.
– Нам не остается ничего другого, как попытаться заполучить как можно бо́льшую фору. Прошлой ночью я слушал в гостинице прогноз погоды, и, похоже, снег шел лишь на высоте более восьми с половиной тысяч футов. Сможем спуститься ниже этого уровня – окажемся в безопасности. Там он нас уже не отследит. Но пока мы остаемся в снегу, это лишь вопрос времени.
Сделав над собой усилие, Фостер поднялась на ноги и подала Скотту руку.
– Тогда пойдем, – сказала она. – Поведу я.
Она отвела курок большим пальцем.
– Хорошо. Теперь клади пальчик вот сюда. – Он показал на спусковой крючок. – Нет, пока не нажимай. Пока не будешь готова стрелять во что-нибудь.
– Я готова.
– Во что ты целишься?
– В наш дом.
Курок сухо щелкнул – патронов в барабане не было.
– Хорошо. А теперь, что ты будешь делать, если захочешь выстрелить еще раз?
Она снова взвела курок.
– Отлично, – одобрительно кивнул он.
– Теперь я буду стрелять в трубу.
И снова сухой щелчок.
– Думаю, ты поняла.
Внизу, в паре сотен футов от них, зазвенели колокольчики – мулы проявляли нетерпение. Проповедник забрал у девочки револьвер и вставил в пустые гнезда сияющие патроны.
– Теперь он опасен. И будет шумно.
– Почему ты плачешь?
Коул вручил Гарриет револьвер, достал из кармана сюртука носовой платок и промокнул глаза.
– Не отводи курок, пока не будешь готова стрелять, – предупредил он.
Всматриваясь через прогнувшиеся под снегом ветки, она увидела на другой стороне каньона выходящего из пустого домика погонщика мулов.
– Видишь его? – спросил Стивен.
– Этот человек тоже, как и мисс Мэдсен, продал свое седло?[27]
– Он тоже болен на голову, только еще больше. Ты ведь хочешь ему помочь? Отправить его к Богу вместе со всеми остальными?
– Ага.
– Не показывай оружие, пока не подойдешь близко. Держи его под одеждой. Не стреляй, пока он не будет так же близко, как вон та ель.
– Ему будет больно?
– Нет. Как и Молли, ему уже сейчас очень больно. Ты избавишь его от боли. После первого выстрела он упадет. Будь очень осторожна. Ты снова взведешь курок, подойдешь к нему и выстрелишь в голову.
– Здесь есть кто-нибудь? – крикнул больной погонщик мулов, и его голос, слабый и одинокий, вознесся со дна каньона, как молитва из бездны.
– Я не хочу, – замотала вдруг головой девочка.
– Знаю, но время пришло, – возразил Коул.
– Мне страшно.
– Тебе нечего бояться, Гарриет.
– Сделайте это сами. – Малышка протянула мужчине револьвер, но он оттолкнул ее руку.
– Бог сказал мне, что возложил этот труд на тебя, что ты – Его ангелочек тьмы и что Он позволил мне спасти тебя ради этой самой цели. Ты понимаешь совершенство Его великого замысла? Иди же и положи конец страданиям этого несчастного!
– А если я сделаю доброе дело, вы дадите мне пирожок и немножечко малинового варенья?
– Обещаю.
– Мистер Коул, а Бог даст мне новых?
– Кого новых? Ты о чем, милая?
– Новых папу и маму.
Стивен посмотрел в темные глаза девочки.
– Я буду заботиться о тебе, – пообещал он ей.
– У Бетани был самый лучший папа. Она звала его папулей.
Проповедник покраснел.
– Ну, думаю… если тебе так хочется… знаешь, ты тоже можешь так меня называть.
Гарриет улыбнулась.
– Хорошо, папуля.
* * *
Девчушка прошла между деревьев и выступила из-за елей. Наблюдая за ней из укрытия, проповедник видел, как она, держа руки под одеждой, спускается по склону холма.
Он окинул взглядом Абандон – опустевшие, без признаков жизни дома, пристройки, притихший танцклуб, темную церковь на противоположном склоне – и вспомнил свой первый день здесь. Наполненный чистой, живой энергией и движением город. Дома из желтых, только что распиленных досок. Запах свежего дерева. Утопающие в грязи и дерьме улицы, забитые лошадьми, телегами, обозом… Пешеходные настилы, заполненные шахтерами, рабочими, шлюхами, картежниками, мошенниками, – все спешат, все хотят побыстрее набить кошельки, и у всех в глазах особенный блеск, смесь боли, похоти и маниакальной жадности.
Кто ты?
Стивен Коул?
Нет, кто ты есть?
Верный…
Нет,
слуга…
ты убил…
Божий.
целый город.
Внизу, в каньоне, громыхнул выстрел.
Я твой верный слуга – я твой верный слуга – я твой верный слуга – я твой верный слуга – я твой верный слуга – я твой верный слуга – я твой верный слуга – я твой верный слуга…
Голова Стивена раскололась от обжигающей боли, и он потерял сознание еще до того, как в каньоне прозвучал второй выстрел.
Вьючный обоз состоял из двадцати одного мула. Первые шесть несли джутовые мешки с тремя четвертями тонны золота, следующие пятнадцать – неподвижных, окоченевших всадников, привязанных к животным длинными веревками: промерзшего насквозь Иезекиля Кёртиса, кожа которого смерзлась от холода и обгорела на высокогорном солнце, приобретя цвет спелой сливы, выпотрошенного Барта Пакера, четырех его слуг, Рассела Илга, Молли Мэдсен с засунутым под корсет портретом мужа, Билли Маккейба, Ооту Уолласа с обезображенным лицом, еще теплого погонщика мулов и четырех мужчин, убитых проповедником в штольне на Рождество.
