На город спустились сумерки, и небо лениво роняло на землю большие снежинки.
Коул сделал глоток настойки арники из бутылки и в пятый раз за последний час попросил Бога унять раскалывающую его голову боль. С того места, где он стоял, ему был виден дом с освещенным окном на другой стороне каньона. Дом, где спала Гарриет.
Стивен хлопнул по спине замыкающего мула. Тот заржал, и весь обоз направился в шахту.
* * *
Поставив фонари на пол туннеля, Коул достал из кармана ключ. Возясь с навесным замком, он не мог избавиться от тревожного, беспокойного чувства. Прошло три дня. Они все должны быть мертвы. Он бросил на землю тяжелый штырь, поднял рычаг и толкнул ногой железную дверь.
Ржавые петли заскрипели и смолкли. Проповедник прислушался.
Тишина.
Мужчина опустился на колени, запалил оставшиеся лампы, перенес их в пещеру, по три штуки зараз, и расставил на полу у двери. Потом вернулся в туннель, прошел к хвосту обоза и хлестнул замыкающего мула.
Животные топтались на месте, не торопясь входить в шахту. Стивен прошелся по их костлявым ляжкам плетеным кожаным кнутом.
– Пошли! Пошли!
Обоз неохотно двинулся вперед вместе со своим грузом, и туннель заполнился цокотом копыт по каменному полу.
Прогнав мулов через железную дверь, Коул и сам последовал за ними. Животные сгрудились неподалеку от входа, беспокойно топчась на месте и протяжно вопя.
Теперь проповедник сам взялся за работу – он стаскивал мешки с золотом и переносил их в ближайшую нишу. Закончив с этим, перерезал удерживавшие мертвецов веревки из конского волоса и выгнал мулов из пещеры в туннель. Вот все и закончено.
– Эй! – крикнул он в пещеру. – Теперь это ваше! Навсегда!
Чьи-то пальцы коснулись его ноги.
Коул вскрикнул, рванулся к двери, споткнулся и упал.
То, что ползло к нему в свете лампы, не походило ни на мужчину, ни на женщину и лишь отдаленно напоминало человека. Безгубое и беззубое, высохшее, как скорлупа ореха, с раздувшимся и вывалившимся изо рта, похожим на кусок вяленого мяса языком, существо прошипело что-то неразборчивое.
Стивен поднял лампу и в дрожащем свете увидел весь собранный в подземелье Абандон. Большинство людей умерли, но с десяток были еще живы и теперь ползли к нему, как нищие, клянчащие крошку света. Тот, что дотянулся до его ноги, смотрел на проповедника выпученными глазами, умоляя о смерти. Роняя слезы, Коул отступил в туннель и закрыл за собой дверь.
Секунду-другую он еще стоял, слушая слабый стук в дверь с другой стороны.
Пожалуйста, Господи, положи конец их страданиям. Славе Твоей…
Он остановился на полуслове – в овале света в конце туннеля появился силуэт, слишком высокий для ребенка.
Звона китайских колокольчиков на двери никто не услышал – Мейн-стрит была пуста. Вломившись в лавку, Лана воткнула охотничий нож Джосс в первый попавшийся под руку мешок.
Мешок лопнул.
На дощатый пол посыпалась мука.
Зачерпнув полную пригоршню, женщина отправила ее в рот, и даже неприятное чувство, что она ворует у Джессапа, хозяина лавки, ничуть не испортило вкус муки.
Пережевывая третью горсть, она заметила на прилавке банку с лосиным мясом, метнулась к ней и, порубив его на кусочки, успела уничтожить пять полосок, прежде чем ее желудок довольно заурчал.
Что удивило и насторожило Хартман, так это пролегшая через город дорожка свежих следов копыт, слишком упорядоченных, чтобы их могло оставить стадо оленей. Она немного постояла, прислушиваясь, ловя какие-нибудь другие звуки, кроме шороха падающих на одежду снежинок, уставшая и замерзшая после занявшего весь день спуска по занесенному снегом склону.
Затем Лана скользнула взглядом по восточной стене, отыскивая шахту, в которой все жители города укрылись в рождественскую ночь, но вместо шахты увидела за снежной пеленой неясные фигуры.
Индейцы.
Однако присмотревшись, пианистка поняла, что видит не дикарей, а трех мулов, уносящих своих всадников в глубь горы.
Проваливаясь в снегу по пояс и отдуваясь, Лана побрела по Мейн-стрит на север, в сторону церкви.
К тому времени, когда она добралась до места, мулы уже исчезли в туннеле, и на каньон надвинулись тени. Приближалась ночь, и женщина знала, что не переживет ее без стен, крыши над головой и огня.
Отдышавшись, она прошла последние ярды по проторенной мулами тропе и наконец остановилась перед входом в шахту.
Из теплого коридора пахнуло запахом изнуренных подъемом животных.
Капала вода.
Звякала сбруя.
Металл царапал о камень.
Напряженно вглядываясь в темноту, Лана уловила какое-то движение и уже начала отступать, когда первый мул прошел мимо и побрел вниз по склону, в сторону Абандона.
Весь обоз выбрался из шахты примерно за минуту, и вслед за последним мулом из глубины горы прилетел короткий мужской окрик.
Хартман осторожно сделала три шага вперед.
Мелькнул свет фонаря. Глухо хлопнула дверь.
Кто-то стучал по ней.
Кто-то плакал и умолял.
А потом все внезапно стихло.
Капала вода.
Лязгал металл.
Снаружи звякнули колокольчики.
– Ты – настоящий? – прозвучал мужской голос. В нем слышались слезы, и он как будто был знаком пианистке – такой чистый, с едва заметной растяжкой…
И снова раздались шаги по туннелю, но теперь это было уже не клацанье копыт, а мягкое поскрипывание теплых бот на мокром камне. Лана снова начала пятиться, поглядывая через плечо на воющую за спиной вьюгу и сгущающиеся синие сумерки.
– Нет, не бойся, – донеслись до нее новые слова.
Шаги приближались.
Женщина узнала голос.
Из темноты выступил проповедник, Стивен Коул. Шатаясь, как пьяный, серый от усталости, с налитыми кровью глазами и немытыми волосами, он больше походил на изрыгнутое горой существо, чем на духовный компас Абандона.
– Мисс Хартман, что вы здесь делаете? – Проповедник остановился в нескольких футах от пианистки. Теперь они стояли близко от входа, и лица обоих кусали залетающие в коридор колючие снежинки. – Вы ведь были в шахте вместе с остальными в рождественскую ночь?
Лана кивнула.
– Пару часов назад через город прошла шайка индейцев, – сказал Коул. – Едва скальп с меня не сняли. Сейчас все еще в шахте. Я привез пищу и воду, свечи… И золото Пакера тоже здесь. Поэтому обоз и понадобился.
Все вдруг встало на свои места. С самой рождественской ночи Стивен скрывался в Абандоне, прятался от дикарей и ждал удобного момента, чтобы доставить сюда провизию. Девушка облегченно выдохнула. Может быть, и Джосс удалось вернуться в главную пещеру?
– Идемте со мной. Здесь небезопасно, тем более сейчас, когда ночь надвигается, – сказал проповедник.
Лана еще раз посмотрела вниз, на Абандон, но не увидела ничего, кроме снега, темноты и…
Одно-единственное пятнышко светилось на дальней стороне каньона – домик с растопленным камином.
Когда Хартман снова повернулась к проповеднику, он уже держал зажженную лампу и, пристально глядя ей в глаза, протягивал руку.
– Не бойтесь. Вам нужно пойти со мной прямо сейчас.
Лана не взяла его руку, но последовала за ним по подземному коридору. Свет лампы скользил по влажным каменным стенам штольни. А потом случилось нечто странное. Во рту у пианистки вдруг пересохло, и ее сердце поскакало вприпрыжку – в конце туннеля показалась железная дверь, и она вдруг поняла, в чем дело. В глазах и голосе проповедника. Вам нужно пойти со мной прямо сейчас. Интонация хищника, настойчивость, граничащая с сумасшествием, – она видела это в другой паре глаз, слышала в другом голосе три года назад, в ту жуткую ночь в Санта-Фе, и теперь, хотя это и казалось бессмыслицей, поняла – нет, почуяла, – что идущий рядом человек намерен убить ее.
Они подошли к железной двери. Стивен Коул вынул из кармана ключ и вставил его в замочную скважину.
Он повернулся к Лане ровно в тот момент, когда она бросилась на него сзади, и свет лампы отразился от лезвия охотничьего ножа сверкнувшими в темноте осколками. Стивен ударил рукой по запястью женщины, и нож, наверное, упал бы на камни, если б она не сжимала рукоятку со всей силы и не имела на своей стороне преимущества инерции.
Лезвие вошло мужчине в бедро.
Он вскрикнул и потянулся к карману сюртука.
А Хартман уже бежала, и ее скрывала тьма. За долю секунды до того, как грохнул револьверный выстрел, она споткнулась о камень и упала. В ушах у нее зазвенело. Пианистка поднялась и метнулась к далекому серому овалу выхода. Вспышка осветила коридор, и эхо загромыхало между стенами.
Промчавшись по туннелю за десять секунд, женщина вырвалась из ночи в вечер.
Теперь протоптанная обозом тропа вела ее вниз, в сторону Абандона. Ветер сорвал с головы беглянки капюшон, и снег цеплялся за ее волосы, скользил по ее шее. Дом с освещенным окном на западном склоне наверняка был домом самого проповедника. Неужели он соврал насчет индейцев? Неужели придумал это все, чтобы погубить весь город?!
