Я вздрогнул — оказалось, что Шейла сидела в глубоком кресле в углу, и я не сразу ее заметил. Она поднялась мне навстречу.
— Так это не с вами произошел несчастный случай?
— Нет.
— Кто это? — вполголоса спросил я, кивнув на женщину, лежавшую на кровати.
Шейла жестом отослала официанта, потом, повернувшись ко мне, так же тихо ответила:
— Одна из моих гостий. У нее… небольшая проблема. Но она не хочет, чтобы об этом стало всем известно. — Шейла более пристально взглянула на меня. — А с вами-то все в порядке? Вы такой бледный…
— Все нормально… Так что произошло с этой женщиной? Что-то серьезное?
— Да нет же, боже мой, НИЧЕГО серьезного! — вдруг произнесла женщина раздраженным тоном, повернувшись к нам. — Со мной все в порядке! — Она села и добавила: — Шейла, дорогая, надеюсь, ты по крайней мере привела не врача из «неотложки»? А то с него станется выписать мне счет на восемьсот долларов только за то, что меня отвезут в клинику, находящуюся в километре отсюда, и налепят пластырь!
— Нет-нет, это Пол, мой друг. Он врач.
— Как хоть он выглядит? Ничего себе?
Шейла с улыбкой обернулась ко мне:
— Как видите, Пол, и в самом деле ничего серьезного. Теперь я могу вас покинуть. — Она слегка сжала мою руку. — Удачи.
— Подойдите, молодой человек, — приказным тоном сказала женщина, едва Шейла вышла.
Когда я приблизился, она включила лампу у изголовья и, направив ее свет мне в лицо, проговорила:
— Так-так, дайте-ка мне вас разглядеть…
— Послушайте, мэм, доктор здесь все же я.
— О, только ради бога, без всяких мэм, — отмахнулась она. — Обычно такие церемонии выдают новичков. Надеюсь, вы по крайней мере не студент?
— Нет.
Она слегка похлопала по краю кровати:
— Садитесь.
Я повиновался. Наконец-то ее лицо показалось из тени. И тут же у меня снова появилось ощущение, что мне двинули в грудь кулаком. Нет, сегодня был явно не мой вечер.
Лицо у женщины было, что называется, породистым. Сразу обращали на себя внимание выступающие скулы — слишком выступающие, чтобы не заподозрить пластическую операцию, — и ярко-зеленые глаза, холодные, словно высокогорное озеро. Голову, будто замысловатая корона, венчала прическа из серебристо-седых волос.
Если допустить, что лицо может быть выковано из стали, словно меч, лицо этой женщины было как раз таким.
— Вы что, язык проглотили? — спросила она.
— Нет.
— О, кажется, я поняла. — Она улыбнулась. — Я напомнила вам кого-то?
— Ну… э-э… — пробормотал я.
— Послушайте, я надеюсь, вы хоть в обморок не упадете? Все-таки это не вы, а я недавно получила удар в лицо.
С этими словами она указала на кровоподтек у себя на скуле, в центре которого виднелась ранка длиной не больше сантиметра.
— На вас напали? — изумленно произнес я.
— Нет, представьте себе, я дзюдоистка. Я разбиваю о свою голову кирпичи. Ну разумеется, на меня напали!
Я по-прежнему не мог понять причину охватившего меня волнения. Но возможно, недавние известия об отце меня слишком потрясли.
— Мы с вами случайно не знакомы? — спросил я неожиданно для себя.
— Я вас не знаю. Но вы меня знаете наверняка. По крайней мере я на это надеюсь, ведь я приложила к этому слишком много усилий.
Она указала на бейджик, прикрепленный к ее платью. На вставленной в бейджик фотографии я увидел ее на фоне американского флага. Одну руку она подняла вверх, указательный и средний пальцы другой руки изображали латинскую букву V — знак победы.
— Мои портреты расклеены по всему городу, — прибавила она. И протянула мне руку: — Хелен Маккарти. Мэр Майами-Бич, кандидат на пост губернатора штата Флорида.
Я закончил работу и убрал все медицинские препараты в сумку, вместе с запятнанными кровью миссис Маккарти дезинфицирующими влажными салфетками — их я сложил в отдельный пластиковый пакет.
— Что именно вы использовали? — спросила она. — Я даже не почувствовала боли.
— Биологический клей.
Я показал ей одну из небольших пробирок, заполненных голубоватым гелем, и объяснил, как он действует.
— Интересно, — сказала она. — А я-то думала, все врачи используют в таких случаях иголки и нитки, причем без анестезии, а от швов остаются потом уродливые шрамы на всю жизнь. Но полагаю, это вопрос оплаты? Они просто хотят больше получить?
Я удивленно взглянул на нее:
— Ну да. А как вы догадались?
— Я так и думала. Заурядный медик нарочно использует свои иглы и прочие орудия пытки, чтобы заставить пациента поверить, что делает очень сложную работу, и содрать с него в два раза больше.
— На самом деле в пять — десять раз.
Она положила руку на мое запястье:
— Стало быть, вы бескорыстный идиот, который не хочет сколотить состояние?
Я опустил глаза.
— Это шутка, — прибавила Хелен Маккарти.
— Я могу задать вам вопрос?
Она поднялась, чтобы рассмотреть результат моей работы в зеркало. Потом сказала:
— Валяйте.
— Кто на вас напал?
— О, какой-то полоумный. У моего политического курса есть не только сторонники, отнюдь нет. У меня много врагов. В основном среди либералов. Тех, кто делает вид, будто защищает индивидуальную свободу. Это трусливые слабаки, которые видят во мне будущую Великую Инквизиторшу. Конечно, будь я мужчиной, все было бы иначе. Возьмите Руди Джулиани, мэра Нью-Йорка, с его нулевым уровнем толерантности, — думаете, кто-нибудь посмел бы его ударить? У меня есть дом в Неаполе, здесь я могу укрыться от толп журналистов и папарацци, которые осаждают меня в Майами, но увы — идиоты вроде нынешнего находятся повсюду.
Она повернулась ко мне, одновременно пытаясь изменить прическу таким образом, чтобы хоть частично закрыть след удара.
— Да, у меня радикальные методы. Я очень много и плодотворно сотрудничаю с ФБР. Аарон Альтман, директор подразделения ФБР в Майами, мой личный друг. Я без колебаний иду на самые жесткие меры, чтобы выжигать язву преступности, сурово наказывать сексуальных маньяков и изгонять весь подозрительный сброд за пределы моего города. И я намереваюсь в дальнейшем распространить эти методы на весь штат Флорида. Если преступникам это не нравится, пусть сами убираются отсюда заранее, пока я их не выставила.
— Это ваш основной предвыборный лозунг?
— Неофициально — да.
Я подумал о Шоне и о том блогошторме, разразившемся недавно в Интернете и направленном против Хелен Маккарти, о котором недавно рассказывала мне Конни. И вот теперь — надо же — я разговариваю с этой женщиной в реальности. У меня было странное ощущение.
Я расправил плечи, чтобы придать себе побольше уверенности, и сказал:
— Понимаю. Но я спрашивал все-таки о другом.
Она повернулась ко мне:
— Ах вот как?
— Мне бы стоило спросить иначе: кто вас избил? Точнее, избивал периодически? Потому что рана, которую я только что привел в порядок, у вас не единственная. У вас есть и другие, давно затянувшиеся. За ушами. У корней волос. На шее. На плечах. Должен признать, они почти незаметны, и обычный человек вряд ли разглядел бы их. Но любой врач их заметит. Вы были жертвой домашнего насилия, миссис Маккарти? Если это так, я хочу сказать, что никогда не поздно обратиться за помощью к профессионалу, который…
Она расхохоталась.
Чистосердечно, от всей души.
Я почувствовал, что краснею. Давно я не чувствовал себя таким идиотом.
— Бедный мой друг! — воскликнула она. — Вы и в самом деле подумали, что я из таких женщин?
Ее глаза превратились в два узких смертоносных лезвия, и я с ужасом осознал всю глубину своей ошибки, а заодно смысл выражения «политическое животное». У этой женщины был настоящий дар именно такого рода. В ней чувствовались такая сила и такая животная энергия, какие ни один, даже самый могущественный, соперник не смог бы сокрушить.
— Для того чтобы узнать о происхождении этих шрамов, — произнесла Хелен Маккарти, — вам достаточно было бы внимательнее почитать газеты. Я не делаю из этого никакой тайны. В моем прошлом не было ни мужа-насильника, ни отца-тирана — вы ведь именно об этом подумали, верно? Мой муж был прекрасным человеком, он умер и оставил мне большое состояние, упокой Господи его душу. Что до моего отца, он пастор. Он до сих пор жив и ведет жизнь, достойную настоящего святого. Разумеется, журналисты перемыли мне все кости, как и остальным кандидатам… Дело в том, что я попала в очень серьезную автокатастрофу. Когда приехали врачи, они вначале сочли меня мертвой. Но я боролась за жизнь и сумела выкарабкаться. Однако пришлось делать множество пластических операций — и сразу после, и еще в течение нескольких лет. Но я вернулась на свое место — на политическую сцену, под безжалостный свет софитов. Так что советую вам починить свой радар, вычисляющий «жертв домашнего насилия», — он барахлит. Я не из тех, кто позволяет так с собой обходиться.
