Какой он маленький после Полковника, просто смешно. Полковник огромный, щетинистый, рядом с ним чувствуешь, как от него исходит слабый запах хрена. Этот же маленький, опрятненький, костлявый, и от него вообще ничем не пахнет, разве что мятными леденцами, которые он сосет ради пациентов, чтобы дыхание было свежим.
— Смотри, что я купил, — сказал муж, поднимая стеклянный мерный стакан. — Теперь я могу наливать вермут с точностью до миллиграмма.
— Дорогой, как это разумно.
Нужно мне все-таки подумать о том, чтобы он иначе одевался. Словами не выразить, как смешны его костюмы… Было время, когда ей казалось, что они замечательны, эти пиджаки с высокими лацканами на шести пуговицах, теперь же они казались попросту нелепыми. Да и эти узкие брюки дудочкой. Чтобы носить такие вещи, нужно иметь особое лицо, у Сирила же ничего особенного в лице нет. Оно у него длинное и худое, с узким носом и немного выдающейся челюстью, и когда видишь его лицо торчащим над наглухо застегнутым старомодным пиджаком, вспоминаешь карикатуры Сэма Веллера.[37] Сирилу же, наверное, казалось, что на нем костюмы от Бо Браммела.[38] И пациенток в своем кабинете он неизменно встречал в незастегнутом белом халате, чтобы они могли увидеть под халатом его амуницию… Это явно должно было создать впечатление, будто он тоже немного пес. Однако миссис Биксби не проведешь. Все это оперение сплошной обман. Ничего-то оно не значит. Он напоминал ей стареющего ощипанного павлина, с напыщенным и самодовольным видом шествующего по траве… Иногда он был похож на какой-нибудь самоопыляющийся цветок вроде одуванчика. Одуванчик не нужно опылять, чтобы он дал семена, и все эти яркие желтые лепестки — пустая трата времени, хвастовство, маскарад. Как это биологи говорят? Бесполый. Бесполый одуванчик. Как и рои мошек, кружащиеся летом над водой, если уж такой пошел разговор. Невольно вспомнишь Льюиса Кэрролла, подумала миссис Биксби, — мошки, одуванчики и зубные врачи.
— Спасибо, дорогой, — сказала она, беря мартини и усаживаясь на диван с сумочкой на коленях. — А ты чем занимался вчера вечером?
— Остался в кабинете и приготовил несколько пломб. А потом привел счета в порядок.
— Слушай, Сирил, я думаю, тебе уже давно пора другим поручать делать за тебя черную работу. Это ниже твоего достоинства. Почему ты не заставишь техника готовить пломбы?
— Я предпочитаю делать это сам. И очень горжусь своими пломбами.
— Знаю, дорогой, и думаю, они просто замечательны. Это лучшие пломбы на всем свете. Но я не хочу, чтобы ты истязал себя. А почему Палтни не занимается счетами? Это ведь отчасти ее работа, не так ли?
— Она занимается ими. Но мне сначала приходится самому составлять на все расценки. Она не знает, кто богат, а кто нет.
— Прекрасное мартини, — сказала миссис Биксби, ставя свой стакан на столик возле дивана. — Замечательное.
Она раскрыла сумочку и достала носовой платок, будто собралась высморкаться.
— Кстати! — воскликнула она, увидев квитанцию. — Я забыла тебе кое-что показать. Я только что нашла это в такси. Тут есть номер, и я подумала, что это, наверное, лотерейный билет, поэтому оставила у себя.
Она протянула клочок плотной коричневой бумаги мужу, он взял его и начал тщательно осматривать со всех сторон, будто вызывающий подозрения зуб.
— Знаешь, что это такое? — медленно спросил он.
— Нет, дорогой, не знаю.
— Это закладная квитанция.
— Что?
— Квитанция, выданная в ломбарде. Тут есть и фамилия оценщика, и адрес — где-то на Шестой авеню.
— О, дорогой, я так разочарована. Я-то думала — выигрышный билет.
— Для разочарования нет причин, — сказал Сирил Биксби. — По правде, это весьма любопытно.
— А что тут может быть любопытного, дорогой?
Он начал объяснять ей в подробностях, что такое закладная квитанция, особо отметив то обстоятельство, что тот, кто является обладателем билета, имеет право требовать вещь. Она терпеливо слушала, пока он не закончил лекцию.
— Думаешь, стоит ее потребовать? — спросила она.
— Во всяком случае, стоит узнать, что это. Видишь, здесь стоит сумма в пятьдесят долларов? Знаешь, что это означает?
— Нет, дорогой, а что это значит?
— Это означает, что вещь, о которой идет речь, почти наверняка представляет собой что-то ценное.
— То есть она стоит пятьдесят долларов?
— Наверное, больше пятисот.
— Пятьсот долларов!
— Разве ты не понимаешь? — спросил он. — В ломбарде никогда не дают больше десятой части настоящей стоимости.
— О господи! Никогда этого не знала.
— Ты многого не знаешь, моя дорогая. А теперь послушай меня. Имея в виду, что здесь нет фамилии и адреса владельца…
— Но что-то ведь указывает на то, кому это принадлежит?
— Нет. Так часто делают, когда не хотят, чтобы знали, что человек был в ломбарде. Этого стыдятся.
— Значит, ты полагаешь, мы можем оставить ее у себя?
— Разумеется, оставим. Теперь это наша квитанция.
— Ты хочешь сказать — моя, — твердо проговорила миссис Биксби. — Это ведь я нашла ее.
— Моя дорогая, какое это имеет значение? Главное — мы теперь вправе пойти и выкупить вещь, когда пожелаем, всего лишь за пятьдесят долларов. Как тебе это нравится?
— О, как интересно! — воскликнула миссис Биксби. — По-моему, это страшно любопытно, особенно когда не знаешь, что это такое. Это может быть все что угодно, не правда ли, Сирил! Абсолютно все что угодно!
— Конечно, хотя, скорее всего, либо кольцо, либо часы.
— А если это настоящее сокровище, как будет замечательно! То есть что-то по-настоящему старое, как, например, красивая старинная ваза или римская статуя.
— Это может быть все что угодно, моя дорогая. Нам нужно лишь набраться терпения, а там посмотрим.
— Потрясающе интересно! Дай мне квитанцию, и я в понедельник прямо с утра помчусь туда и все узнаю!
— Думаю, лучше мне это сделать.
— Ну уж нет! — вскричала она. — Позволь это сделать мне.
— Я думаю иначе. Я заберу ее по дороге на работу.
— Но это же моя квитанция! Прошу тебя, позволь мне, Сирил. Почему ты думаешь, что только тебе хочется повеселиться?
— Ты не знаешь оценщиков, моя дорогая. Тебя скорее всего обманут.
— Не обманут, честное слово, я этого не допущу. Дай мне ее, пожалуйста.
— К тому же, хорошо бы тебе еще и иметь пятьдесят долларов, — улыбаясь, заметил он. — Нужно выплатить пятьдесят долларов наличными, иначе вещь тебе не выдадут.
— Понимаю, — сказала миссис Биксби. — Я подумаю об этом.
— Я бы предпочел, чтобы ты не занималась этим, если не возражаешь.
— Но, Сирил, ведь я нашла ее. Что бы там ни было, квитанция моя, разве не так?
— Разумеется, твоя, моя дорогая. И не нужно так волноваться.
— А я и не волнуюсь. Просто мне интересно, вот и все.
— Полагаю, тебе и в голову не приходило, что это может быть что-то чисто мужское — карманные часы, например, или набор запонок. Ты же знаешь, не только женщины ходят в ломбард.
— Тогда я подарю тебе эту вещь на Рождество, — великодушно сказала миссис Биксби. — С радостью. Но если вещь женская, я возьму ее себе. Договорились?
— Что ж, справедливо. Почему бы тебе тогда не пойти со мной, когда я буду брать ее?
Миссис Биксби уже собралась было ответить «да», но вовремя спохватилась. У нее не было никакого желания обнаруживать себя в качестве старого клиента в присутствии мужа.
— Нет, — сказала она. — Думаю, с тобой я не пойду. Видишь ли, будет гораздо интереснее, если я подожду, чем это кончится. Я так надеюсь, что это не будет что-то такое, что никому из нас не нужно.
— Тут ты права, — сказал он. — Если мне покажется, что вещь не стоит пятидесяти долларов, я ее и брать не стану.
— Но ты же сказал, что она будет стоить пятьсот.
— Совершенно уверен, что так и будет. Не беспокойся.
— О, Сирил, я сгораю от любопытства. Разве это не интересно?
— Просто забавно, — сказал он, пряча квитанцию в карман жилета. Забавно и больше ничего.
Наконец настал понедельник. После завтрака миссис Биксби проводила мужа до двери и помогла ему надеть пальто.
— Не работай так много, дорогой, — сказала она.
— Хорошо, не буду.
— Вернешься в шесть?
— Надеюсь.
— У тебя будет время зайти в ломбард? — спросила она.
— Боже мой, да я совсем забыл. Возьму такси и сейчас же туда заеду. Это по дороге.
— Квитанцию не потерял?
— Надеюсь, нет, — ответил он, пощупав карман жилета. — Нет, она здесь.
— А денег у тебя хватит?
— В самый раз.
— Дорогой, — сказала миссис Биксби, поправляя ему галстук, который был завязан просто отлично. — Если это что-то красивое, что-то такое, что, по-твоему, может мне понравиться, позвонишь мне, как только приедешь на работу?
