Напились все и, как обычно случается в чисто мужской компании, изрядно, при этом каждый (за исключением мирно посапывавшего переводчика) думал, что именно он тут самый трезвый. Говорили много, размахивали руками.
— Слушай, старик, спросил Богданов напрямик, — а твой шеф и правда с президентом на короткой ноге?
— Врет, — поморщился Процент. — Есть, конечно, свои люди в команде, без этого никак, а чтобы лично… Ну, может, встречался, но чтобы дружбу водить… хм… это пре-у-ве-ли-че-ни-е.
Богданов, несколько успокоенный таким ответом, решил поделиться добытыми сведениями с Уилфредом Шарпом.
— Мз-э-э, — многообещающе начал майор и продолжал не менее решительно: — Э-э-э… Мистер Шар-кун-офф, босс… зе босс ов мистер Каз-лофф из э френд ов президент Йелтсин.
В ответ на что американец разразился длинной фразой, в которой несколько раз упоминался все тот же президент и, конечно же, Шаркунов, из чего приятели сделали вывод — гостю очень нравятся оба. Богданов в очередной раз убедился, что употребление алкоголя способствует у него повышению восприимчивости к английской речи. Он понимал все, что говорил американец, ну или почти все.
— Никакой он ни хрена не Шаркунов, — мотнул лысой головой Козлов. — Думаешь, он Борис Николаевич, да?.. Э! Он, братишечка, Барух Шаевич… Клянусь, не вру. Что вытаращился-то? Ха-ха-ха! И фамилия у него знаешь какая?.. — Богданов, конечно, не знал, но уже начинал догадываться, а Роман, решив больше не томить друга, с гордостью заключил: — Кац.
— Почему Кац стал Шаркуновым? — глуповато улыбнувшись, поинтересовался майор.
Процент оказался доволен произведенным эффектом и с удовольствием объяснил:
— По первой жене. Пришлось, иначе бы кафедру не получил, в семидесятые с этим строго было.
— Кафедру?
— Ну, кафедру, а чего тут особенного-то? — как ни в чем не бывало ухмыльнулся Козлов. — Он ведь ученый. Изобретатель бывший, блин…
— И что же он изобрел?
Козлов сделал паузу, обдумывая ответ. Тем временем майор, бросив мимолетный взгляд на Шарпа, прочитал в глазах старика вопрос и понял, что следует перевести.
— Мистер Шар-ку-нофф из э сайнтист, хи из… формер инвентер[51], - вымолвил Валентин.
— Oh, well, well, — старательно закивал Шарп. — I know that, he told me. He’s name is rather famous in the pharmacy world. Mister Sharkounoff is a very fabulous man[52].
«Фармакология? — удивился Валентин. — Так, так, так».
Тут наконец-то дозрел Процент.
— Я точно тебе не скажу, — услышал Богданов довольно безразличный голос товарища. — Какие-то лекарства он изобрел… Этим всем Карамурзаев занимается.
«С Карамурзаевым я, пожалуй, говорить не стану, а вот деда этого не худо бы расспросить, — решил Валентин. — Жаль, английский у нас с ним на разном уровне!.. Стоп! Надо поговорить с этим кретином. — Он скосил глаза на Костика, на губах которого играла блаженная улыбочка. Переводчику снилось нечто очень приятное. — Шарп же сказал: «Не told me». Что он имел в виду? Что Шаркунов говорил ему, и ничего больше. А рассказывать что-либо Шарпу Ромкин начальник мог, скажем, при помощи Костика… Или Зинаиды? Стоп… не все такие серые, Шаркунов ученый, он может знать языки!»
— Ты что зажурився, Богдан? — толкнул майора в плечо Козлов и, пьяно улыбнувшись, предложил: — Давай еще врежем!
Богданов кивнул, они выпили, и Роман произнес, обращаясь к Шарпу:
— Мы были в армии вместе… Переведи ему, Вальк!
Майор ткнул пальцем себе в грудь, потом показал на Процента и проговорил:
— Уи воз… то есть вё ин зе арми тугеза[53].
Американец радостно кивнул и заявил:
— Oh yeh! Great! I was a soldier, too, when young. A marine. I fought in Korea.
Из фразы Богданов уяснил, что в молодости их с Козловым собеседник также служил в армии и даже воевал в Корее, одного только не понял майор, что такое «marine». Впрочем, это к делу не относилось. Решив воспользоваться тем, что Роман не понимает английского, Богданов, как бы продолжая разговор на тему армейской службы, спросил Шарпа, старательно выбирая слова:
— Ю сэд, ю рэд уоркс ов… м-м-м, му фрэндс чиф?[54]
Ответ Шарпа был обескураживающе прям:
— I don’t remember I told you I had, but I can tell you now. As a matter of fact, the thing he invented is… is a chemical hallucinative preparation, a kind of drugs[55].
Шарп говорил довольно быстро, однако от внимания Валентина не могло ускользнуть слово «драге». Оно оказалось знакомым даже и Козлову.
— Чего он там про наркоту говорит? — спросил Роман.
— Говорит, что наркотиками баловался, когда воевал, и считает, что это — яд, — не моргнув глазом заявил майор. — Наш друг за здоровый образ жизни. Я бы удивился, если бы услышал что-нибудь другое.
Процент пьяно кивнул, мол, понятное дело, мы тоже за, но вдруг спросил:
— А он правда воевал? Он вроде не такой старый?
— В Корее, я ж тебе перевел, — спокойно ответил Богданов, а Шарп с восторгом прибавил:
— Yeh, sure! In Korea against Kim II Sung’s communistic hordes[56].
Богданов решил сделать американцу комплимент:
— Май фрэнд сэз ю лук со йанг фор э персон ху воз ин вор[57], - проговорил майор и вытер пот со лба.
— In the war[58], - строго поправил Шарп, но, не желая обидеть майора, заверил его: — Your English is good[59]. — Далее он добавил, обращаясь уже к Роману: — Thanks, mister Kozloff. I’m not old I suppose. I’m only sixty four…[60] — признался он и вдруг запел неожиданно чистым, приятным, хотя и слабеньким тенорком: — When I’ll get older, losing my hair, many years from now. Will you still be sending me a Valentine, birthday greeting — bottle of wine… — Он пропел всю песенку до конца, закончив бодро, точь-в-точь как у «Битлз»: — When I’m sixty four[61].
И хотя ни хозяин кабинета, ни его друг фонами ливерпульской четверки не являлись, они от души похлопали певцу. Он поблагодарил.
Когда скончалась очередная бутылка, Роман посмотрел на часы и проговорил что-то насчет того, что ему пора. Вечер был закончен. Козлов вызвал такси. Втроем они с трудом растолкали доблестного переводчика и проводили гостей к машине. Улыбаясь, будто говоря на прощание американцу какие-нибудь дежурные, подходящие к случаю слова прощания, Богданов спросил:
— Ай уонт ту оск ю сомтинг? Ин прайвит? Мэй Ай контакт ю сомхау?.. Гуд бай [62].
— I’ll contact you soon after you return, mister Bcgda-noff. Be glad to buy you a drink… See you around, mister scientist[63].
— Чего он тебе сказал? — спросил Процент с некоторым подозрением.
— Говорил, мол, рад был знакомству и все такое, с удовольствием, мол, выпью еще.
Роман кивнул и, как-то не очень весело усмехнувшись, изрек:
— Все на халяву рады… Ладно, погнали.
И по дороге домой, и на лестнице Валентин, не раз недоумевая, вспоминал:
«Что он имел в виду, говоря после вашего возвращения? Может, я что-то не так понял? А, черт! Языком надо заниматься, а не водку трескать. Какой тут язык? У меня даже словаря нет дома… Дома?»
Поразительно, как немного времени понадобилось, чтобы чужая квартира стала домом, а родной дом… Где он, тот дом? Богданов поморщился, вспомнив последний телефонный разговор с Верой, которая убеждала его вернуться, грозя разводом и судом. Отвратительный разговор. Неужели жена не понимает, что он не вернется, пока не…
«Пока не — что? — Этого майор не знал. — Скорее бы, что ли, воскресенье!»
Богданов твердо решил не выпивать ничего крепче чая до возвращения с Чукотки, однако… сему благому намерению не суждено было сбыться.
Теперь Славика мучил и еще один вопрос: кто тот любопытный мужик, который говорил с ним? Тот он или не Тот? Самый простой ответ, приходивший на ум первым, выглядел так: конечно, не Тот, потому что, если бы он был Тот, я бы его узнал. Но что-то, вероятно, то, что за дело взялся дед Осип, подсказывало Славику: не все так просто.
Устав от этой головоломки, мальчик решил спросить об этом у камня. Большой — величиной с хороший булыжник — грязный кусок стекла (магический изумруд, который мама даже порывалась выбросить, никак не желая верить в то, что все описанное в книжке, купленной у старика-ханыжки, правда) не отвечал. Тогда Славик нарисовал краской прямо на паркете пантакль, положил свое сокровище в его центр, уселся рядом, сложив нога по-турецки, и принялся шептать слова заклинания.
На сей раз он не просил Зеленых демонов показать ему «кино», даже не спрашивал, кем был приходивший к дяде Лёне здоровенный мужик, похожий на милиционера (к слову сказать, мальчик не возражал и против того, чтобы Тот оказался даже милиционером, кем угодно, все равно). Славик только хотел, чтобы он поскорее пришел.
Зеленый свет залил комнату, сделав невидимыми все находившиеся в ней предметы. Впрочем, не так, разговаривая с камнем, мальчик сидел с закрытыми глазами и все равно ничего вокруг не видел. Просто на сей раз дед Осип появляться не стал, видимо полагая, что достаточно и устного общения, а может быть, Славику просто не хватило сил или же он что-то сделал неправильно, одним словом, пришлось ограничиться аудиорядом.
