– Итак... – Майор отпил из своей кружки и, не глядя, поставил ее на траву. – Дикон – лишь один из многих, понимаете? – Широкий жест руки, по-видимому, должен был обозначать этих «многих». – Видите ли, в нашей политике произошли изменения: мы теперь меньше стали беспокоиться о проникновении «красной заразы» и о «внутреннем враге». – Он выделил интонацией оба эти выражения, чтобы показать, что считает их довольно глупыми. – Раньше мы старались держать под контролем всех леваков: коммунистов, профсоюзных лидеров, либеральных членов парламента, противников апартеида, а в последнее время еще и защитников природы, хотя я никогда не мог взять в толк, как можно подорвать основы государственности, защищая бабочек. – Он пожал плечами. – Как бы то ни было, в это были вовлечены многие структуры: телевидение, радио и другие средства массовой информации. Но результат, по-моему, получается обратный.
– Нужна дискредитация... – пробурчал Редферн.
– Вот именно. – Майор улыбнулся. – Были люди, которые потенциально могли стать нам полезными. Например, Стефен Уорд – остеопат, лечивший знаменитостей. И их жен – может быть, это даже важнее. Ты слышал о нем?
– Конечно.
– Да. Со временем из него получился бы удобный козел отпущения. Аллардайс тоже был чем-то в этом роде. Мне удалось купить сразу нескольких. И у каждого были важные контакты в той или иной сфере. Это примерно как вербовка парикмахера: у него в кресле люди чувствуют себя в безопасности и высказываются свободно.
– Где вы нашли Аллардайса?
Майор помолчал, припоминая.
– На рауте в Глостершире. Он часто посещал такие сборища. Его приглашали клиенты. Насколько я помню, это был милый и любезный человек.
– Он много давал нам?
– Больше подтверждений, чем новостей, насколько я знаю. Время от времени его спрашивали о выполнении задания.
– Вы?
– Обычно я. Потом я передал его Григу.
– Знаю. Григ организовал дело Лоример.
– Это меня удивляет. Зачем было использовать Аллардайса?
– Нужно было все проделать быстро, даже срочно. Требовался несчастный случай. Им нужен был кто-то, кто смог бы прийти к ней и убить, не дав ей ничего заподозрить, или оказать сопротивление, или хотя бы сказать подруге, что она ждет посетителя. Все должно было выглядеть так, будто в момент смерти она была одна. Фактически она действовала так, словно была одна, – что может быть убедительнее?
– Я думаю, что Григ не вполне справился с этим, – проворчал Майор.
– Вы правы.
– Аллардайс вызвался сам?
– Это совпадение. У Лоример была встреча с Аллардайсом. Позднее в тот же день Аллардайс увиделся с Григом – одна из регулярных встреч. Среди прочих сообщений Аллардайс упомянул о том, что узнал от Лоример, – очевидно потому, что услышанное показалось ему связанным с криминальной деятельностью. Времени на раздумья не было. Григ сказал, что это важно, и спросил, есть ли какой-нибудь способ заставить Лоример молчать. Аллардайс сказал, что есть, но нужно время. Они обсудили это. Появился вариант убийства девушки сначала в теории. Аллардайса это не испугало: похоже, он заинтересовался. Григ осторожно заигрывал с ним, понимаете, обсасывал эту идею будто бы в шутку. Аллардайс все больше и больше сживался с ней. Наконец он открытым текстом предложил это и даже сказал Григу, что может сделать это сам.
– Вы консультировались с кем-нибудь еще?
– К тому времени было решено, что девушка должна исчезнуть. Были и сомнения, но Аллардайс быстро получил «добро». Это не...
– Не очень странно. Помню, однажды мы использовали носильщика в отеле, а потом отправили его «на пенсию» – примерно через год. Хотя в таких делах приходится соблюдать осторожность.
– Да.
– Теперь у вас есть исполнитель, который решил работать на самого себя.
Редферну надоело выслушивать самоочевидные вещи.
– Да, – ответил он. – А почему так важна эта махинация в банке? Майор знал, что на него все еще распространяется действие Закона о государственной тайне, но в нем были четкие инструкции, в которых говорилось, что ему разрешено, а что – нет.
– Нам крайне необходимо найти Аллардайса, – добавил Редферн.
– Я расскажу вам все, что смогу вспомнить. – Майор улыбнулся. – Это объясняется простой любознательностью, – сказал он. – На самом деле меня не очень волнуют дела, в которые влезает служба. Я живу здесь на отшибе и выращиваю цветочки. Для меня все это вчерашний день.
Воспоминания майора помогли не очень. Впрочем, Редферн и не ждал многого, в теперешней ситуации это было лучше, чем ничего. За домом и конторой Аллардайса следили. И там, и там вскрыли телефоны и поставили подслушивающие устройства, но безрезультатно. Один раз человеку, следящему за «жучками» в конторе, показалось, что он слышит звук закрывающейся двери, а потом тихий шелест, который мог означать, что кто-то ходит по комнате. Двое парней поднялись на лифте на четвертый этаж и вошли в маленький номер, снятый Аллардайсом под офис, но это была ложная тревога. Сидящие в здании напротив люди с камерами и полевыми биноклями могли бы сообщить им, что они зря теряют время. В это утро приходили и уходили около тридцати человек – сотрудники, посетители, курьеры. Но никто из них не был похож на Аллардайса.
Проверявшие источник шума парни вернулись через восемь минут и отрапортовали: никого, кроме швейцара, охранника и нескольких людей в коридоре, спешащих по своим делам. Среди них была и высокая женщина с длинными черными волосами в персиковом платье. Но об этом они докладывать не стали. С какой стати? Они едва заметили ее.
Дикон добыл-таки спиртное и даже не один раз приложился к бутылке. Следующую ночь он провел на кладбище у реки. Там не было церкви, только обширный некрополь с улицами из положенных строгими рядами могильных плит. Проснувшись, он обнаружил, что лежит рядом с Имодженом Сеймуром (1851 – 1935). Он всего лишь заснул.
–Где я? – пробормотал Дикон и поднялся, опершись руками о камень.
Бутылка, купленная вчера на остатки денег, стояла прислоненная к стальной ограде последнего пристанища Имоджена. Дикон сделал глоток и посмотрел бутылку на свет: на две трети пуста, осталось на пару раз. Грустно. Он перелез через кладбищенскую стену, пересек мост, забитый стремящимися в город машинами, и пошел на юг. Выхлопные газы рвали ему ноздри. Дикон допил бутылку и снова заснул – до тех пор, пока машины не поехали в обратную сторону. Он не ел уже больше двух суток.
Ни денег, ни выпивки. Дикон решил проблему просто: войдя в небольшой винный магазин, он спросил бутылку виски. Когда хозяин поставил ее на прилавок, Дикон сказал:
– Я не буду платить за нее.
Хозяин протянул руку, чтобы забрать свою собственность, но когда увидел каменное лицо Дикона, его рука застыла в воздухе. Дикон вышел. После его ухода хозяин поднял трубку и набрал номер, но, не дождавшись и первого гудка, отказался от своего намерения. Как расскажешь о случившемся, не выставив себя полным кретином?
Лаура провела большую часть дня и ночи, объезжая окрестности, пока не поняла, насколько это бессмысленно. Ей ничего не оставалось, как сидеть дома наедине со страхом: она боялась за Дикона и за самое себя.
* * *
Он прошел около мили, но еще не откупорил бутылку. Самочувствие было паршивым, но не из-за похмелья и плохого сна. И не из-за Мэгги. И даже не из-за того, что одно наложилось на другое.
Его мозг сверлил назойливый вопрос. Время от времени он мотал головой из стороны в сторону, словно ворот рубашки натирал ему шею. Он пытался избавиться от задающего вопросы инквизитора, который становился невыносимо настойчив. Дикон не хотел его слушать, потому что знал: инквизитор говорит его собственным голосом.
Пара глотков приглушила бы въедливый голос. Еще пара сделала бы его чуть слышным. Несколько последних довершили бы дело – он перестал бы слышать голоса, как действительные, так и воображаемые.
«Что?..»
Дикон резко мотнул головой.
«Что ты?..»
Он ускорил шаг, словно надеясь убежать от голоса.
«Что ты сейчас?..»
Он отвинтил колпачок с бутылки, потом повернулся и прислонился лбом к стене, вдоль которой шел.
– Прошу тебя, – начал он. – Я не хочу...
Секунду спустя он выпрямился и направился к стоявшей неподалеку скамейке. На ходу он уронил бутылку и ушел от нее. Потом сел и услышал голос:
«Что ты испытываешь?»
– Отчаяние. Утрату. Злость.
«Так ли это?»
– Конечно. А что я должен испытывать? Я узнал, что женщина, которую я боготворил, изменяла мне в то самое время, пока я, идиот, думал, как все распрекрасно, как все у нас идет по-особому.Дьявольщина! Я строил на этом всю свою жизнь, а ты спрашиваешь...
«Боготворил?»
– Конечно! А как, черт побери, можно это назвать по-другому? Или это слишком нежное слово? Разве эти слова придуманы не для того, чтобы люди их использовали?
