– Я буду тебя там ждать, обещаю. – Она крепко поцеловала его и отступила назад, зная, что надо уходить прямо сейчас, если она вообще собирается уходить.
Водитель тяжелого грузовика с прицепом как раз залезал обратно в кабину.
– Подвезти? – спросил он, видя, что Эйнджел стоит в полном одиночестве.
– Ага, – ответила она. – Спасибо. Подождите, я только сумку возьму.
Шейн наблюдал за ней некоторое время, потом отвернулся.
Радуясь, что удалось отвлечь внимание средств массовой информации от истинного направления расследования, полиция и пальцем не пошевелила, чтобы поколебать уверенность репортеров в том, что Шейн Доналд по-прежнему остается основным подозреваемым в убийстве Эммы Харрисон. Пресс-отдел организовал для СМИ интервью с Элдером, дал согласие на его выступление по местному телевидению, поставив условием, что при этом не будет задано ни одного вопроса, способного поставить под угрозу предстоящий суд над преступником. И Элдер почтил своим присутствием программу «Мидлендс тудей», за минуту и сорок секунд кратко, но вполне компетентно ответив на все вопросы о Шейне Доналде, а затем снабдил молодого журналиста из «Пост» достаточным количеством информации для статьи на половину газетной полосы и плюс еще для двойной колонки комментариев, в которых основное место занимало нераскрытое исчезновение Сьюзен Блэклок.
Газеты с фото Шейна и Эйнджел на первых полосах занимали все витрины в газетных киосках. Парочка опасных молодых преступников на свободе.
«Бонни и Клайд XXI века» – так обозвал их какой-то редактор, хотя всем прекрасно было известно, что для этого им надо бы ограбить хоть один банк или хотя бы помахать пистолетом. К процессу подключились даже те полосы «Индепендент», которые обычно посвящались культуре и искусству, – на них были напечатаны кадры из фильмов о парочках преступников в бегах: Джон Дэлл и Пегги Каммингс из «Помешанных на оружии», Фэрли Гренджер и Кэти О'Доннел из «Живущих только ночью», Мартина Шина и Сисси Спейсек в качестве кинематографических двойников Чарлза Старквезера и Кэрил Фулгейт[35] из фильма Теренса Малика «Опустошенные земли».
И все это время велись активные поиски Адама Кича: со всей возможной оперативностью отслеживались и допрашивались его родственники, друзья, приятели.
Элдер быстро преодолел небольшое расстояние до Кру и побеседовал с Евой Брэнском, чьи ранения, к счастью, оказались не столь серьезными, как представлялось сначала. Она говорила тихо, лицо круглое, нездорово-одутловатое, а когда речь зашла об Эйнджел, в голосе ее зазвучала настоящая тревога и озабоченность: хорошая девочка, просто сбилась с пути. Когда он спросил о Шейне Доналде, глаза ее наполнились слезами, но это были слезы ярости и страха; рассказывая о том, как он напал на нее, она даже дернулась, словно он опять ударил ее по щеке, а потом пнул ногой в бок.
– Это он ее убил, правда? Эту бедную девочку, Эмму, так, кажется, ее звали?
– Мы пока не знаем точно, миссис Брэнском, – ответил Элдер.
– Если бы Эйнджел не оттащила его от меня, он бы и меня убил.
– Где ты был? – спросила Морин, когда Элдер вернулся в кабинет. – Я пыталась до тебя дозвониться по мобильному.
– Извини. Я его отключил.
– Очень практично.
– А в чем дело?
– Эйнджел Райан звонила.
– И что?
– Три раза звонила. Хочет с тобой встретиться.
– Почему именно со мной?
Морин ядовито усмехнулась:
– Ты ж у нас таким известным стал в последнее время…
Эйнджел сидела на скамейке на автобусной остановке на улице Броуд-Марш в Ноттингеме, опустив голову. Курила сигарету. Ее синие джинсы были испачканы маслом и почти до дыр вытерлись на коленях; на ногах – грязные кроссовки, под незастегнутой мужской джинсовой рубашкой – тонкая хлопчатобумажная майка, а поверх – короткая вельветовая куртка ржавого цвета, мокрая, словно ее недавно выловили из реки.
Элдер, выйдя из подземного перехода, подошел к ней, и она подняла на него глаза.
– Эйнджел Райан?
В последний раз затянувшись, она бросила сигарету на землю.
– Узнали меня, да?
Элдер оглянулся по сторонам: влево, где сидели, сгорбившись над банками пива, двое мужчин, вправо, где изможденная женщина изо всех сил пыталась утихомирить четверых маленьких детей и пресечь их попытки выскочить на мостовую перед подъезжающими автобусами.
– Это нетрудно, – сказал он, протягивая руку: – Фрэнк Элдер.
– Вы ведь не из полиции?
– Не совсем. Я там больше не служу.
Несмотря на то что было совсем не холодно, Эйнджел вдруг принялась застегивать свою куртку. Застегивать, потом расстегивать, очень нервно.
– Хотите поговорить? – спросил Элдер.
Эйнджел пожала плечами.
– Тогда пошли. Нет смысла здесь сидеть.
Она последовала за ним через торговый центр, потом они поднялись на эскалаторе на улицу Лоу-Пейвмент и пошли по узким улочкам, что тянулись между старыми викторианскими фабричными зданиями, ныне постепенно перестраиваемыми и переделываемыми в роскошные двухэтажные квартиры и маленькие модные магазинчики, где, как казалось Элдеру, торговали такими вещами, которые он никогда в жизни не стал бы покупать, да и едва ли смог бы себе такое позволить.
Пока они шли, Элдер болтал о том о сем, ни о чем серьезном, стараясь, чтобы Эйнджел чувствовала себя свободнее. На углу Стоуни-стрит и Хай-Пейвмент он указал ей на скамейку во дворике церкви Святой Марии:
– Давайте посидим там.
В церкви кто-то упражнялся на органе: сначала играл гаммы, потом зазвучала какая-то мелодия – что-то похожее на Баха, решил Элдер.
– Вы хотели поговорить со мной? – спросил он, когда они сели.
– Да, наверное.
– О Шейне?
Эйнджел взглянула на него, потом снова опустила глаза к земле.
– Да.
– Где он сейчас?
– Не знаю.
– Правда?
– Не знаю, где он сейчас.
– Но вы же можете как-то связаться с ним. Если захотите.
– Может быть. Да, может быть.
Эйнджел снова быстро взглянула на него. Старый уже, возраст, наверное, как у ее отца, решила она. Красивые руки. Не подгоняет ее, это ей понравилось. Притворяется, что настроен вполне дружески. Она помнила таких же социальных работников, некоторых из них. И психологов тоже. Интересно, можно ли ему доверять – больше, чем она доверяла тем? При условии, что кому-то вообще можно доверять. Включая и ее самое.
– Что будет, если он сам явится в полицию? – спросила Эйнджел. Голос ее звучал тихо, словно она сама не желала слышать то, что сказала.
– А он хочет явиться?
– Так что будет, если он явится? – повторила Эйнджел.
– Ну, это зависит от целого ряда обстоятельств.
– Эта девушка, про которую писали в газетах, Эмма какая-то, он не имел к этому никакого отношения. Могу поклясться.
Элдер кивнул, думая о том, что это действительно правда.
– Ему придется вернуться в тюрьму, так ведь? – продолжала спрашивать Эйнджел.
– Этого никак не избежать. Он же фактически незаконно находится на свободе. Его досрочное освобождение будет аннулировано, и ему придется досиживать весь остаток срока – по меньшей мере. Плюс новые обвинения, я так думаю. Нападение на эту женщину в Кру – Еву, кажется? И вероятно, нападение на инспектора тоже. Похоже, ему светит большой срок.
Эйнджел отвернулась.
– Вы с ним говорили об этом? – спросил Элдер немного погодя. – С Шейном?
Эйнджел покачала головой:
– Нет. Ну, не совсем… Я пыталась. Пробовала заговорить с ним об этом, но он не стал… Он… И я боюсь… – Она снова взглянула на Элдера, все еще пытаясь прочесть что-то в его глазах. – Я боюсь, что если он так и будет… Если мы… – Она заморгала. – Я боюсь, что он может потерять над собой контроль, выйти из себя, убить кого-нибудь… Сам того не желая, только вот…
– Понимаю.
– Правда?
– Наверное. Думаю, да.
– Это же вы арестовали его в прошлый раз.
Элдер кивнул.
– Он тогда совсем мальчишкой был.
– Мальчишка, который помогал убивать человека.
– Это же был тот, Маккернан, который убивал. Не Шейн.
– Присяжные с этим не согласились.
– А вы?
Элдер сразу не ответил. Помолчав, сказал:
– В самом лучшем случае он стоял рядом и не мешал, когда это произошло.
– И за это он почти половину жизни провел за решеткой?
– Таков закон.
– Ублюдочный закон!
Супружеская пара японцев оглянулась на них, направляясь ко входу в церковь. Органист, кажется, завершил свои экспромты и упражнения, а может быть, просто решил отдохнуть.
– По отношению к вам он когда-нибудь агрессию проявлял?
– Нет. Ну, не совсем.
– Это точно?
– Он ни за что не причинил бы мне боль.
