«Сколько раз уже я слышал такое», – подумал Элдер.
– Вы за себя не боитесь? – спросил он.
Эйнджел помотала головой. По узкой улочке позади них протащился разваливающийся на ходу грузовик, исторгая из выхлопной трубы черный дым.
– Он знает, что вы здесь, что вы беседуете со мной?
– Нет.
– И вы действительно думаете, что он может сам сдаться полиции? Потому что, если он решится, все, что ему надо сделать, это просто прийти в ближайший участок.
– Он этого не сделает.
– Что же тогда делать?
– Он может поговорить с вами.
– Почему со мной? Вы же сами сказали, это я его арестовал и посадил.
– Вам он доверяет. По крайней мере я думаю, что доверяет. Если судить по некоторым его словам. Считает, что вы честный мужик. Для полицейского. Прямой. Он сам так говорил. – Она медленно повернулась к нему, опять заглянула в глаза. – Это правда?
– Ну, я стараюсь. – Элдер поднялся на ноги. – Пойдемте пройдемся еще немного.
Они спустились по какой-то истертой лестнице в самом углу церковного двора и повернули обратно, на Стоуни-стрит. Он все пытался привести в соответствие вот эту Эйнджел с теми данными, пусть и немногочисленными, что Морин получила о ней в социальных службах. Он ожидал встретить девушку, гораздо менее уверенную в себе, девушку, до сих пор не избавившуюся от шрамов, полученных в самом начале своей жизни и до сих пор заметных. Но шрамы в тех местах, где Эйнджел резала себя бритвой и осколком разбитого зеркала, почти все зажили и были скрыты от постороннего взгляда.
«Кого, – раздумывал Элдер, наблюдая, как она переходит через улицу на шаг впереди него, – кого она сейчас пытается спасти в первую очередь – Шейна Доналда или себя?»
В кафе на перекрестке Стоуни-стрит и Хай-Пейвмент Элдер пил кофе и смотрел, как она ест суп, а потом булочку с беконом и томатным соусом.
– Мы с ним должны встретиться, – сказала Эйнджел. – Через несколько дней. Могу вам позвонить и сказать, где и когда.
– Вы можете сказать это прямо сейчас.
– Нет, лучше потом.
– Вы мне не доверяете.
Эйнджел поморгала.
– Вы с ним просто поговорите, ладно? Вы ведь не станете его сразу хватать? Потому что, если попытаетесь, он убежит. Я знаю.
– Понятно.
– Если он откажется идти с вами, вы не станете пытаться его задержать?
– Я больше не полицейский, – сказал Элдер. – И не могу никого арестовывать.
– И там не будет полиции, обещаете?
– Если он действительно захочет со мной поговорить, я приду один.
Элдер записал для нее номер своего мобильного, отошел к стойке и заплатил по счету. Выходя на улицу, он сунул в руку Эйнджел двадцатку и две десятки.
– Так вы мне позвоните? – спросил он.
– Да. Я же обещала.
– А потом – я имею в виду, если он и впрямь захочет сдаться – что вы будете делать?
– Не знаю. Может, вернусь в парк аттракционов. Делла меня всегда примет, я уверена.
Элдер кивнул:
– Что ж, попытайтесь еще раз поговорить с ним. И убедить его.
Они быстро дошли до Броуд-Марш, там он остановился и долго смотрел, как она уходит, засунув руки глубоко в карманы вельветовой курточки, – девочка, выжившая наперекор всему.
Проснулся он с таким ощущением, что голова напрочь забита ватой. Сначала решил, что во сне его тревожили мысли о Кэтрин, потом понял, что это было беспокойство за Эйнджел. Быстро одевшись и явственно ощущая потребность в свежем воздухе и открытом пространстве, он проехал короткое расстояние от квартиры Уилли Белла до Уоллатон-парка и направился мимо домов к озеру. На прилегающих лужайках паслись олени, некоторые парами или по трое просто стояли под деревьями. Если Эйнджел позвонит ему и сообщит местопребывание Шейна Доналда, он не сможет держать это втайне, он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Ему придется сообщить об этом по крайней мере Морин, и когда он это сделает, дело полностью выйдет из-под его контроля.
Элдер ускорил шаг; если ему удастся убедить их разрешить ему первым поговорить с Шейном, у него будет шанс убедить того сдаться полиции. Хлипкий, но все же шанс.
Он проходил первый поворот вокруг озера, откуда открывался вид на Уоллатон-Холл, когда зазвонил его мобильник.
– Это Фрэнк Элдер? – Голос был мужской и такой, какой когда-то называли учтивым. Может, где-то еще и сейчас называют.
– Да.
– Это Стивен Брайан. Вы оставили мне свой номер и просили позвонить.
С тех пор произошло столько событий, что Элдеру потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить это имя.
– Да, – сказал он в конце концов. – Совершенно верно. Несколько дней назад.
– Я был в отъезде.
– Это по поводу Сьюзен Блэклок. Вы с ней, кажется, в школе вместе учились. В Честерфилде.
– Стало быть, она так и не объявилась, не так ли? – С каждым новым словом местный акцент, вначале скрывавшийся за привитым правильным произношением, выпирал все сильнее и сильнее.
– А должна была?
– Зависит от того, какого стиля придерживаться.
– Простите?
– Какому стилю следовать – пессимистическому или сентиментальному. Дэвид Линч или Стивен Спилберг. Или, если угодно, Джордж Элиот или Шарлотта Бронте.
– Это же не кино и не литература, – сказал Элдер. – У нас этого выбора нет.
На другом конце линии раздался смех.
– Вы все еще хотите поговорить? Если так, то, боюсь, у меня очень мало времени. Послезавтра мне надо ехать в Эдинбург.
– Тогда как насчет сегодня после обеда?
Брайан объяснил ему, как к нему ехать, и Элдер записал указания на тыльной стороне ладони.
* * *
Кларендон-парк располагался недалеко от центра, в той части Лестера, где селились хорошо оплачиваемые учителя, психотерапевты или университетские преподаватели. Викторианские виллы с по-прежнему целыми витражными окнами над дверью, электроплиты «Бош» из матовой нержавейки в перестроенных кухнях, внутренние стены покрашены дорогой краской фирмы «Фэрроу энд Болл».
Дом Стивена Брайана был одним из двенадцати террасных домов, стоявших отдельной группой, с более высокими «полуотдельными» виллами по обоим ее концам. С их верхних этажей можно было разглядеть за деревьями железнодорожный вокзал.
«Стивен Мейкпис Брайан» – значилось черным курсивом на карточке, прикрепленной рядом с входной дверью. Для человека, которому только тридцать или около того, подумал Элдер, этот Брайан неплохо устроился.
Нажав на кнопку звонка, Элдер удостоился настоящего взрыва оркестровой музыки, вибрирующей и пронзительной.
– Прошу прошения, – сказал Брайан, почти немедленно открыв дверь. – Это Бернард Херманн, музыка из фильма «Психоз» Хичкока. Предназначена для отпугивания этих ковбоев из газовой компании и баптистов, рыщущих в поисках новых прозелитов.
На Брайане были темно-синие джинсы и цветастая рубашка, словно из дешевого магазина пятидесятых годов. Ноги босые.
– Полагаю, вы не из тех и не из других.
– Фрэнк Элдер. Я вам звонил.
Брайан пожал ему руку и отступил назад:
– Заходите.
Элдер последовал за ним в длинный узкий коридор, одна сторона которого была почти полностью заставлена картонными коробками и чем-то набитыми пластиковыми мешками.
– Жильцы, – объяснил Брайан. – Одни въезжают, другие выезжают. Всю жизнь мне отравляют, кстати, но по большей части это единственный способ оплачивать все счета. Этот дом мне тетка завещала, и я к нему так прикипел… Даже при том, что временами возникает ощущение, что у меня тут половина студентов университета Де Монфор проживает.
На противоположной стене висели афиши Берлинского и Тельюридского кинофестивалей, а еще – потрясающая черно-белая фотография молодого красавца, освещенная лампой.
– Красавчик, верно? – спросил Брайан.
– Джеймс Дин?[36]
– Монтгомери Клифт.[37] Это из «Места под солнцем».
Брайан провел Элдера через дверь до подножия лестницы.
Перегородка между двумя большими комнатами первого этажа была снесена, от чего здесь образовалось одно огромное помещение с квадратной аркой посредине. Полки от пола до потолка были заставлены книгами, видеокассетами и дисками; переднюю часть занимал большой телевизор с широким экраном и стоящими на полу динамиками; в задней части стоял старомодный письменный стол, приспособленный под компьютер и монитор; принтер размещался на небольшом столике рядом. Над камином висела картина в раме, живая и яркая, на каминной полке – ваза дымчатого стекла, полная цветов, на низком столике еще цветы, отгороженные невысокими стопками книг.
– Могу предложить йоркширский чай, никарагуанский кофе или чистую воду. Выбирайте сами.
Элдер покачал головой:
– Спасибо, не нужно.
– Не возражаете, если сам я выпью чаю?
