Аркадий разгладил бумагу. Рывком надорвал уголок конверта и осторожно, поддев пальцем, открыл его до конца; не удивился бы, если бы отец прикрепил там бритву. А впрочем, бритвой будет само письмо. Какие еще оскорбительные слова ему доведется услышать?
Аркадий подул в конверт и вытащил из него пол-листа папиросной бумаги. Разгладив ее, поднес к свету.
Почерк был неровным, неустойчивым. Не письмо, а последнее «прости» со смертного одра. По всему видно, что генерал едва держал ручку. Ему удалось всего одно слово: «Ирина».
26
Ночное движение на Леопольдштрассе представляло собой сверкающую мешанину яркого света автомобильных фар, витрин магазинов и уличных кафе.
Сидя за рулем, Петер закурил.
— Приношу извинения за камеру. Нужно было поместить вас куда-нибудь, где вас не могли бы достать Майкл и Федоров. Во всяком случае, вы их здорово уделали. Можете гордиться. Они никак не поймут, как вы подменили телефоны. Без конца показывали мне: вот машина, вот корт, вот машина…
Он подал рычаг вперед и, маневрируя, обошел другие автомобили. Местами Аркадию казалось, что Петер едва сдерживается, чтобы не выехать на тротуар, лишь бы только вырваться вперед.
— Видно, у Майкла специальный телефон, с микширующим устройством, обеспечивающим секретность. Он расстроился, потому что пришлось бы заказывать новый в Вашингтоне.
— Выходит, он нашел свой аппарат? — спросил Аркадий.
— В том-то все и дело. Он воспользовался вашим советом.
Когда Федоров ушел, Майкл натянул штаны, набрал свой номер и пошел прогуляться. Проходя мимо мусорного ящика, услышал, как оттуда тихо звонит его телефон. Нашел, как котенка.
— Значит, никаких обвинений?
— Вас видели выходящим из гаража, где был похищен первый аппарат, но, когда я закончил допрашивать служителя, он уже был не в состоянии разобраться, какого вы роста, блондин вы или брюнет. Если бы ему подсказать, он, возможно, дал бы более точное описание. Главное, что вы все еще здесь и должны меня благодарить.
— Спасибо.
Петер расплылся в улыбке.
— Собственно говоря, это не составило труда. До чего же русские чувствительны!
— Вы считаете, что вас недооценили?
— Не приняли во внимание. Хорошо, конечно, что американцы и русские ладят между собой, но это совсем не значит, что они могут отправить вас в Москву, когда им захочется.
— Почему вы не взглянули на факс Майкла, когда я вас просил?
— Я уже знал его. Я позвонил по этому номеру, когда погиб ваш приятель Томми. Ответила женщина. Я так устроен, что, если кого-то убивают, я становлюсь особенно любопытным, — он передал Аркадию пачку сигарет. — Знаете, мне понравилась ваша авантюра с телефонами. Мы, должно быть, похожи. Если бы вы не вкручивали мне мозги, мы могли бы стать хорошими напарниками.
На скоростном шоссе Петер, сияя от удовольствия, вышел на полосу обгона.
— Согласитесь, что вы придумали историю о «Бауэрн-Франконии» и Бенце. Почему вы выбрали банк моего деда? Почему позвонили именно ему?
— Я видел письмо, которое он написал Бенцу.
— У вас есть это письмо?
— Нет.
— Вы его прочли?
— Нет.
Мелькали километровые столбы. Сверху грохотали эстакады.
— А в Москве у вас нет напарника? Нельзя ли ему позвонить? — спросил Петер.
— Его нет в живых.
— Ренко, не кажется ли вам иногда, что где вы, там несчастье?
Петер, должно быть, следил за дорогой, потому что вдруг переключил скорость и затормозил у подножия пандуса, темный цвет которого постепенно переходил в светло-пепельный. «Трабанта», принадлежавшего Томми, не было.
Петер медленно подал свой «БМВ» назад.
— Видите, бетон не просто обгорел, он раскололся. Я удивлялся, как мог слабый, крошечный «Траби» ударить с такой силой. Дверцы прогнуло и заклинило. Рулевое колесо согнулось. Остались только следы его протекторов. Следов битого стекла не видно. Но, когда вернемся на дорогу, посмотрите тормозной путь.
На дороге по направлению к пандусу протянулись две темные запятые.
— Отдавали на анализ?
— Да. Низкокачественная углеродистая резина. Такие шины нельзя ни восстановить, ни отдать в переработку. Шины «Траби». Следствие считает, что Томми уснул и потерял управление. Труднее всего воспроизвести аварию со смертельным исходом, если в ней была одна машина с одним человеком. Если только, конечно, в аварии было не две машины, и если машина покрупнее не ударила сзади и не разбила «Траби» о пандус. Если бы у Томми была семья или он имел врагов, следствие не было бы еще закончено.
— Значит, следствие прекратили?
— В Германии столько дорожный аварий, страшных аварий на скоростных магистралях, что мы не в состоянии расследовать все. Если хочешь убить немца, делай это на дороге.
— А внутри машины были следы возгорания, какие-либо признаки поджога?
— Нет.
Петер задним ходом разогнал машину и одним ударом по тормозу повернул ее на сто восемьдесят градусов, так что она приняла нормальное положение. Аркадий вспомнил, что он летал на реактивных самолетах. В Техасе, где было меньше возможностей врезаться во что-нибудь в случае падения.
— Когда Томми горел, вы сказали, что видели такой пожар раньше. Кто горел?
— Рэкетир, — ответил Аркадий и уточнил: — Банкир Руди Розен. Он сгорел в «Ауди». Она тоже хорошо горит. После гибели Руди был получен факс с аппарата, который я видел на станции.
— Выходит, тот, кто посылал, думал, что он жив?
— Да.
— Что за пожар был там? Замыкание электропроводки? Столкновение?
— Непохожий на этот. Там был поджог. Бомба.
— Непохожий? Тогда еще один вопрос. Перед гибелью Розена вы были вместе с ним в его машине?
— Был.
— Почему я только сейчас начал верить тому, что вы говорите? Ренко, ведь вы до сего момента обо всем остальном говорили неправду. Итак, это дело касается не только Бенца. Кого еще? Помните: самолет на Москву вылетает завтра. Вы все еще можете оказаться в нем.
— Мы с Томми кое-что разыскивали.
— Что?
— Красную «Бронко».
Впереди вдоль обочины протянулась цепочка габаритных огней. На придорожной площадке виднелись очертания съехавших с дороги машин. Петер свернул туда и, проехав немного по инерции, остановился. Стоявшие на пути машины люди отскочили в сторону, загораживая глаза руками. Петер достал из приборного ящика фонари Аркадию и себе. Когда они вышли из машины, их встретили несколько мужчин, недовольных вторжением в интимную обстановку площадки. Петер двинул одному, убедительно рявкнул на другого, и тот моментально укрылся за спинами приятелей. Аркадий подумал, что в Петере Шиллере проявляются черты истинного арийца и дух вервольфа — ничего другого.
Петер занялся женщинами, ожидавшими клиентов, а Аркадий двинулся вдоль машин, которые отъехали в дальний конец площадки, чтобы заняться делом. Поскольку он не знал, как выглядит «Бронко», ему приходилось читать марку каждой машины. Может быть, слово «бронко» означает «покрывать кобылу»? Нет, не то звучание. Похоже скорее на удары по сырому барабану.
Ни одной красной «Бронко» как на грех не оказалось, но вернувшийся с другого конца площадки Петер сказал, что одна только что отъехала и что ее владелицу зовут Тима. Его это нисколько не смутило. Разве что на обратном пути он гнал несколько быстрее.
Аркадий представил, как позади них шлейфом вьется ночь. Остальной Мюнхен жил разменной жизнью — в полном соответствии с заведенным порядком: съедал свой «месли» (фруктовый салат со сливками), ездил на велосипеде на работу, платил за секс. Петер же был как бы заведен на большее число оборотов в минуту.
— Думаю, что, когда вы ждали Томми в «Трабанте», вас кто-то увидел. Потом бедняга Томми отправился домой, и этот «кто-то» последовал за ним. Это не авария. Это — чистой воды убийство, но убийца считал, что убивает вас.
— Вы собираетесь кататься, пока кто-нибудь не попытается убить нас?
— Нет, просто хочу проветрить голову… Так вы преследуете кого-нибудь из Москвы? Или кто-нибудь преследует вас?
— В данный момент я готов преследовать кого угодно. Выбрать одну звездочку и целиться в нее.
— Вроде моего деда?
— Честно говоря, я не знаю. Ваш дед, может быть, замешан, а может быть, и нет.
— Вы когда-нибудь видели Бенца?
— Нет.
— Говорили ли вы с кем-нибудь из тех, кто видел Бенца?
— С Томми. Притормозите, — попросил Аркадий. Вдоль обочины шла девушка в красной кожаной куртке и сапожках. Проезжая мимо, он разглядел черные волосы и круглое лицо узбечки. — Стоп!
Она была сердита и решительно отказывалась от того, чтобы ее подбросили. Ее немецкий был скорее диалектом русского.
— Этот засранец выкинул меня из моей машины. Убью!
— Какой у вас автомобиль? — спросил Аркадий.
Она топнула ножкой.
— Вот дерьмо! Там все, что у меня есть.
— Может быть, мы ее найдем.
— Фотокарточки, письма.
