– Надо собирать группу. Есть и другие, кто хочет бежать. Радж, Салли…
Йоханн мотает головой.
– А ты им доверяешь? Готова вверить в их руки жизнь Ал? Потому что мы тоже хотели взять с собой где-то с полдюжины человек, а кто-то нас предал. Все открыл Айзеку. Конечно, он мог убить нас обоих, однако этого ему было мало. Ему хотелось увидеть, как я страдаю. Хотел посадить на цепь, и чтоб я пресмыкался перед ним как верный пес. «К ноге!», «Сидеть!», «Лежать!..» Он от такой игры тащится. Линна такая же. Ты знаешь, это ведь она сказала Фрэнку, что ты на него глаз положила?
– Да ты что?..
– Ага. Айзек как-то раз приказал мне его разговорить… ну, прощупать настроения… так он возьми да все выложи. Мол, Линна убедила его вести себя поагрессивней, а то ты больно-де застенчивая, сама в жизнь не подойдешь… Короче, Эмма, впредь смотри, кому доверяешь. В оба смотри.
Порыв ветра доносит барабанный перестук с дворика. Слышны и другие инструменты: гитары, губные гармошки, дудки, тамбурины. Я ищу глазами Линну, но сейчас там пляшет и кружится такая толпа, что толком ничего не разобрать. Зачем она так поступила? Она же не могла знать, что он попытается меня изнасиловать? Наверное, думала, что он сделает это на публике, вгонит меня в краску, поставит в неловкое положение… Так, ради дешевой потехи. Для нее самой и для Дейзи… Я вновь перевожу взгляд на Йоханна.
– Я не доверяю никому.
– А мне?
– Не знаю.
Он смотрит на меня несколько долгих секунд, затем кивает, словно вполне удовлетворен моим ответом.
– Ладно. Пошли искать Ал.
* * *
Мы держимся периметра, двигаясь гуськом вдоль ограды.
– Если кого встретим, – Йоханн тормозит, оборачиваясь на меня через плечо, – скажем, что делаем обход. А начнут намекать, что вы, должно быть, только что перепихнулись где-то в сарае, возражать не будем; подыграем.
Я просто киваю. Ладонь после углей вся в волдырях и дико ноет. При всем желании не смогу произнести и слова.
Дорогу к главному корпусу преодолеваем быстро.
Веди себя как ни в чем не бывало.
Кто-то дико визжит, и у меня сердце уходит в пятки, потом раздается взрыв хохота и громкая матерщина Паулы. Йоханн и не почесался. Напротив, он продолжает вымеривать шагами периметр ограды, минуя ворота, затем дровяную кучу, где резко сворачивает и ныряет в тень дома. Скользнув под окно Айзекова кабинета, замирает и глядит, где я: не отстала ли?
– Порядок? – одними губами шепчет он, когда я занимаю место рядом, прижавшись спиной к стене и силой воли пытаясь утихомирить бешено стучащее сердце.
Впрочем, Йоханн не ждет моего ответа, а сразу выразительно тычет вверх указательным пальцем. Окно-то, в принципе, закрыто, зато фрамуга – нет. Правда, от земли до нее метра два с половиной, да и щель неширокая, но все же это путь внутрь.
Йоханн сплетает пальцы опущенных рук и кивает: сначала мне, затем на окно.
– Ты думаешь, Ал там? – шепчу я.
Он опять-таки кивает, потом глазами показывает: ставь ногу, подсажу. Я сбрасываю тапочки, кладу руки ему на плечи и вставляю правую ногу словно в стремя. Йоханн вновь кивает.
Раз.
Два.
Три.
И я в воздухе.
Опираюсь на подоконник, и Йоханн, крякнув, подбрасывает меня еще выше. Все идет отлично, только не хватает полметра, чтобы уцепиться за фрамугу.
– Вставай левой ногой мне на голову, – натужно шипит Йоханн. – Как на лесенку!
Он опять подбрасывает меня, я размахиваю ногой, будто балерина – и попадаю мыском во что-то твердое и умеющее стонать. Ступня соскальзывает.
– Послушай, – мрачно говорит Йоханн, – в следующий раз, когда я тебя подкину, ты давай-ка сама тоже подтягивайся. Ну, готова? Раз, два… три!
Он вновь меня подбрасывает, а я выкидываю вверх правую руку. До фрамуги добираюсь, но сунуть туда плечо все же не получается, и я съезжаю вниз, нещадно обдирая локоть о подоконник.
– Тьфу, зараза!
Йоханн бережно опускает меня на землю, обвив руками за ноги. Жестом показывает не сходить с места, а сам скользит вдоль стены и заглядывает за угол. Через пару секунд возвращается.
– Похоже, народ начинает разбредаться. Надо спешить.
– Окно придется разбивать. – Я смотрю на дровяную кучу. – Звук, я думаю, можно заглушить, если прижать к стеклу что-нибудь мягкое.
С дворика тем временем доносится очередной взрыв смеха, Киран еще громче заводит свою песню. Не дожидаясь ответа, я бросаюсь к дровам, хватаю что попалось под руку и бегу обратно к окну.
– Снимай свою маечку и бери у меня полено. Аккуратней, там есть гвозди. Ржавые. – Жду, пока он скинет футболку, отдаю деревяшку, а сама разворачиваю материю и прикладываю ее к стеклу. Барабанный рокот нарастает, Киран тянет высокую ноту, кто-то из девок визжит от восторга… – Давай!
Раздается глухой треск, затем легкий перезвон осыпающихся осколков. Что ж, вполне приличное отверстие. Йоханн молча забирает свою футболку, обматывает ею предплечье от запястья до локтя и принимается выщупывать шпингалет. Секундой позже створка распахивается, и он одним махом заскакивает на подоконник, а оттуда – в комнату.
* * *
Одним глазом я смотрю на окно, другим слежу за углом дома. Всякий звук внутри кабинета Айзека кажется усиленным, будто в мегафоне, а Йоханн к тому же взялся отодвигать письменный стол, нещадно скрежеща ножками по деревянным половицам.
Ну, давай же, давай…
Слышу звук сворачиваемого ковра, щелканье засова. Наверное, уже забрался в люк.
Быстрей, Йоханн!
Я слышу чьи-то шаги, и едва блондинистая голова шведа высовывается из окна, до меня доносится запах табачного дыма, а мгновением позже появляется Гейб.
– Гейб! – кидаюсь я ему на шею, едва он сворачивает за угол. Инерции моего тела как раз хватает, чтобы он отшатнулся назад и потерял окно из виду.
– Эмма? – Гейб отталкивает меня на расстояние вытянутой руки, чтобы оглядеть от пят до макушки. Уголок рта ползет вверх в кривой ухмылке. – Ты чего? Надралась, что ли?
Я кладу ладонь ему на грудь, ковыряя большим пальцем одну из дырок в прохудившейся майке, и улыбаюсь.
– М-можбыть.
– Говорят, ты руку в костер сунула?
– Ага. На спор. Выиграла!
– Ну, понятно.
Он делает шаг в сторону, чтобы меня обойти.
– Слушай, у меня идея, – одновременно с ним шагаю и я, перегораживая путь. Ладонь с груди Гейба не снимаю, даже подаюсь вперед, пока между нашими лицами не остается лишь несколько сантиметров. – А давай поболтаем? В сторонке… ну, в тех сарайчиках, к примеру?
– А прямо здесь не получится? Туда-то зачем?
Его руки змеями обвиваются вокруг талии, он притягивает меня, упираясь пахом в низ моего живота, пока его толстый и мокрый язык ищет мои губы.
Мы целуемся на ходу, отступая из-под ярких фонарей главного корпуса в темноту, где я натыкаюсь на дровяную кучу и падаю на поленья навзничь. Гейб наваливается сверху, залезая рукой мне под подол; ищущая рука лезет вверх. Я замираю, когда он хватается за резинку трусов. Накатывает паническая волна.
Я не могу, не могу, не могу так…
Ворочаюсь, извиваюсь под ним, но чем сильнее хочу выбраться, тем больше он заводится. Гейб уже вовсю лапает мою грудь, другой рукой стягивая трусы.
Да где же Йоханн с Ал?!
Вжикает расстегиваемая «молния», я слышу кряхтение, а затем уже знакомый звук: будто кто-то хорошенько наподдал по футбольному мячу. Только на этот раз раздается еще и хруст, словно тесак мясника смачно вошел в кость. Гейб обмякает, скользит губами по моей шее, оставляя за собой дорожку слюны. Не успела я дернуться в сторону, что-то сказать или хотя бы взвизгнуть, как Йоханн хватает Гейба за плечи и сдергивает в сторону. Тот съезжает по поленьям, оседая на грунт с мягким, грузным шлепком.
Йоханн что-то бросает на обмякшее тело. Это полено; то самое полено, с помощью которого мы справились с окном. Три торчащих гвоздя на одном торце сочатся кровью.
Надо мной кто-то склоняется. Кто-то с побелевшим лицом, перепуганными глазами и пергидролевой, прилипшей ко лбу челкой.
– Он мертв, – повторяет Ал. – Гейб мертв…
– Ну же! – Йоханн лихорадочно возится с замком. – Да открывайся же ты, скотина!
Я украдкой кидаю взгляд на Ал, которая стоит рядом. У нее не зрачки, а блюдца с тушью; щеки багровые, на бровях скопились капли пота. Она не сводит глаз с кучи поленьев, которую мы навалили поверх трупа. Делает туда шаг, но я оттаскиваю ее за руку, и в этот миг створка ворот издает скрип, а Йоханн ворчит себе под нос что-то шведское.
– Живей! – подгоняет он нас наружу и тут же закрывает ворота. – Вперед!
Сделав небольшой крюк, чтобы нас не было видно со стороны главного корпуса, мы углубляемся в темноту, разбирая дорогу лишь благодаря бледному сиянию месяца. Я успеваю в последний раз оглянуться на «Эканта-ятру» и выцветшие тряпки, которыми украшены все ее окна. Молитвенные флаги трепещут и хлопают на ветру, но для них нет спасения: они прибиты на совесть.
