– Только работа?
– Ну, с тобой, конечно, не совсем… И кроме того, он отнимает огромное количество энергии. Мои руки забирают весь негатив и все плохое, что накопилось в тебе за день, а с этим надо как-то справляться. Пару минут – и все. Силы вернутся.
– Какие силы?
– Физические и моральные. Ты не забывай, я же работаю с детьми, а там напряжение совсем не то, что со взрослым человеком. Разные усилия – разная затрата сил. И вообще-то у меня был сегодня тяжелый день.
Последние слова вернули меня в реальность. Я сегодня убил человека. Что я должен чувствовать, что ощущать? Совесть молчала, как мне показалось; душевное равновесие осталось на прежнем уровне. Мне не было жалко этого человека. Там, на небесах, а может, под землей или еще где с ним разберутся по заслугам. Я, конечно, не верил в примитивный рай и ад – наверняка все намного сложнее и в то же время намного проще и понятней, просто нам это не дано знать. Мы живем, как дети, которым сказали: если ты это не сделаешь, то держись! Или: у тебя есть пять минут, чтобы доделать это, а иначе… А чего иначе? Может, иначе дадут конфету, а может и по башке. Никто не может знать точно. Страшна неизвестность, она-то и сдерживает большинство людей. Если бы все точно знали, что после смерти всё будет хорошо и замечательно, независимо от того, как ты прожил свою жизнь, то мир сильно бы изменился. Преступлений было бы море, и еще больше самоубийств. Наступил бы хаос. Человеческое общество держится только на страхе. Страх бывает разного вида, но страх за себя – это самый страшный страх, который может существовать. Ведь даже мать, которая боится за своего ребенка, боится прежде всего за себя, ведь если с ее ребенком что-то случится, то переживать будет она, ей будет плохо, а не сыну или дочке. Ведь все верующие люди верят в то, что есть жизнь после смерти. Тогда почему они все плачут, когда умирает близкий человек? Они должны радоваться – человек наконец-то завершил свой жизненный путь и ушел к Богу. Но нет, люди переживают за себя: «Как мы теперь без тебя, любимый (или любимая), дорогой (или дорогая)». Им плевать, что вам там хорошо, им главное, что вы не с ними…
– Что с тобой?
– А что такое?
– Ты выглядишь как-то отрешенно. Ты со мной или нет?
– Я-я, натюрлих. Где же еще? Просто немного задумался.
– О судьбах вселенных? – с улыбкой спросила Настя.
– Ну, что-то в этом роде.
– А мне сейчас приснился ты.
– Наверное, опять в кошмаре?
– Почти. Ты брел в темноте, один. И никого и ничего вокруг. Ты один в целом мире. Я смотрю на тебя со стороны и не могу докричаться. Ты меня не слышишь, все идешь и идешь… Мне стало так грустно и одиноко, что я проснулась. Мне хотелось убедиться, что ты рядом, что все как всегда, и ничего не изменилось, – она положила голову мне на плечо.
– Интересный сон. Мне бы хотелось побывать в таком. Всегда хотелось узнать, что значит остаться одному во всей вселенной. Ненадолго, так, на чуть-чуть. Но это невозможно, ведь рядом всегда кто-то или что-то есть.
– Я тебя угнетаю? – Настя приподнялась и посмотрела мне в глаза.
– Нет, конечно. Из всех и всего, что могло бы быть со мной, ты самый лучший вариант!
Настя улыбнулась, и ее голова снова оказалась на моем плече.
Как странно – в мире люди умирают тысячами, а тут убил одного, и этот человек поселяется у тебя в голове навсегда. Живет где-то на задворках памяти и вылезает, намекая о себе. Так получается, что я дарую ему жизнь! Пока я живу, память о нем живет, а значит, живет и он сам. Вот так парадокс! Достаточно убить бомжа, о котором все забудут через неделю, а может и через день, и он поселится в твоей голове и будет жить там столько же, сколько и ты! Так хорошее дело я сделал или нет? На этот вопрос у меня ответа не было…
Утро, а точнее, уже день, застал нас в постели. Утреннее занятие любовью заменяет и чашечку чая, и завтрак, и все что угодно. Поэтому до обеденного стола мы добрались только к трем. Дождь на улице кончился уже давно, и в окно радостно заглядывало солнце. Вообще-то до стола добралась Настя, я же еще был в ванной, когда она меня позвала.
– Смотри – кажется, наш мост показывают!
Из телевизора доносился жизнерадостный голос журналиста, начало речи которого я, конечно же, пропустил, но все самое интересное успел услышать:
– …моста. Вчера поздно вечером был зверски убит некто Колыванов Сергей Петрович. Он находился в состоянии сильного алкогольного опьянения. Убийца напал на жертву сзади и пытался перерезать ему горло ножом. Характер ранения свидетельствует о том, что работал непрофессионал. Убийца нанес несколько ножевых ранения в шею, смерть наступила очень быстро. У жертвы не было ни одного шанса на спасение. Труп был обнаружен только под утро, когда рассвело и прекратился дождь. На лежащего мужчину долго не обращали внимания, считая того просто пьяным. Трудно оценить, сколько человек успело побывать на этом месте, практически сводя к нулю поиск возможных улик. Мотивы преступления пока неясны. Милиция отказывается комментировать происшествие, идет работа по поиску убийцы. Если у кого-нибудь есть какая-то информация, просим сообщить ее по телефону, который вы видите на экране, или по номеру 02. С вами был …»
Дальше было уже неинтересно, и я пошел дочищать зубы.
– А ты не видел вчера этого человека? – спросила, заглядывая ко мне, Настя.
– Нет, я же шел другой дорогой, пришлось покупать программу на следующую неделю, так что мне вчера повезло.
– Да, а то на его месте мог оказаться ты.
– Это вряд ли. Я всегда на своем месте, а не на чьем-то другом.
Мысли опять вернулись ко вчерашнему вечеру. Мозг начал перебирать все, что помнилось и мнилось. Забыл я там что-нибудь, не потерял ли какую-нибудь улику, по которой меня можно будет вычислить? А вдруг следы не были смыты дождем до конца, и по ним меня скоро найдут? Теперь я понял, почему преступники возвращаются на место преступления: проверить, все ли было сделано правильно…
Меня самого удивляло, насколько легко я отнесся к смерти человека. Значит, я выбрал правильный путь. Теперь смысл жизни стал для меня понятен. Мир должен стать чище, спокойнее и добрее. Может ли родиться добро через зло? Пока на этот вопрос я не мог себе ответить.
– Ты какой-то задумчивый сегодня. Точно ничего не случилось?
– Да нет, все нормально.
– Нормально – это ничего не обозначающее слово.
– Но зато это правда. Дела всегда идут нормально.
– Даже если все вокруг плохо?
– Конечно, ведь всегда может быть хуже, и в то же время всегда может быть лучше.
– Все время ты со своими приколами.
– Это не прикол, это правда. Я всегда говорю только правду.
В голову из самых глубин подсознания ко мне забралась чертовски поганая мысль: «Меня видела вчера консьержка!» А ведь милиция может проверить все окрестные дома и все, что возможно, выспросить. Но сделанного не воротишь, так что, затолкав эту подленькую мысль обратно (ведь именно из-за самонакручивания многие преступники проваливают казалось бы, беспроигрышные преступления), я бросил себя мучить бесполезными мыслями.
– Ты не хочешь сходить за молочком? – нежно проворковала Настя.
– Ну, если, конечно, надо, то схожу, – стараясь подавить уныние в голосе, ответил я.
– А где молочко, там и заварное с кремом, – намекнула Настя.
– Вообще-то они в разных магазинах… Ну да ладно, может еще что нужно?
– Нужно-то много чего, но я сейчас не помню.
– Если что вспомнится, пиши на мобильный.
Я пошел по магазинам. Не люблю я их, они забирают слишком много энергии. Ага, уже вижу ваши скептические ухмылки. Да, я верю в энергию, потому что очень часто ощущаю ее воздействие. Любому скептику желательно заняться массажем, чтобы понять это. Почувствовать, как весь негатив, вся гадость переливается из тела массируемого человека в массажиста. Может и поэтому тоже я не люблю массировать взрослых.
Но на удивление, настроение у меня было вполне приличное, и я решил купить Насте чайную розочку. Почему-то захотелось сделать ей приятное. Наверное, такой уж я добрый человек (ухмыляться пришлось самому себе). Честно говоря, все мое существо не одобряет покупку срезанных цветов. Я всегда представляю, как они стоят в вазе и умирают. Женщина, в квартире которой во всех вазах стоят срезанные цветы, уподобляется хоспису. Цветы медленно увядают – умирая, возможно, они даже кричат или стонут, только мы этого не слышим, пока что не научились. Но Настя никак не хочет поддерживать мои взгляды. Поэтому вначале я дарил ей цветочки в горшочках, но их когда ставить стало уже некуда, пришлось перейти на умирающие растения. Мне их очень жаль, но все же будет намного лучше, если их куплю я, а не кто-то другой, я о них позабочусь. Некоторые, особенно розы, очень часто дают в вазах корни, и я потом не знаю, что с ними делать – бабушкина деревня скоро превратится в розовый сад.
И все-таки как же меня тянет посмотреть, что сейчас творится на месте убийства! Желание довольно сильное, но преодолимое.
