Я в тот день очень мало спала, за целый день не успела даже поесть, сил было так мало, тем более их было трое, и всё же, судя по их виду, если ты помнишь, отпор всё же был, остальное господь предоставил тебе.
– А что я, всего лишь позвал на помощь.
– Да, позвал, и спрятался как последний герой, – сказала она, встав ему за спину, обняв за грудь, просунув свои руки через его подмышки, – чтобы остаться в живых, – добавила она, лицом своим, окунувшись в густые волосы его затылка.
– Соня, – немного протяжно сказал он, потихоньку выпутываясь из её объятий, – осторожнее с этим, ведь это не только твоё решение.
– Друзья, друзья, много было друзей в моей жизни, но ведь ты мой лучший… – замолчала она на конце слова, будто бы перестав дышать.
– Но я и её лучший…
– Ты про Оксану?
– Да, так что прости, – сказал он, повернув к ней своё лицо, насколько это было возможно, – ничего более сочувствия, и всей той лишь дружеской помощи и любви, я не могу тебе оказать.
– Ладно, – сказала Соня успокоившись, и выпустив его из объятий, – и на том спасибо, главное приходи ещё, не оставляй меня, иначе я просто сойду с ума.
– Конечно Сонь, мы тебя не оставим, за это не беспокойся, – сказал Андрей, допив свой остывший кофе.
***
Наступила зима. Покрылись снегом дома, зелёная трава, поля, нечищеные проулочки и нехоженые дворы. Московская квартира Софьи и Альфреда обогревалась, как и любая другая в доме их элитного района. Но Соне все ровно было холодно и одиноко в ней, даже при живом и вполне присутствующем в её жизни муже, больше уже участвующий в её бытии, как символ, нежели что-то родное, и тёплое, как горячий душ. Они уже и разговаривали меньше, и когда всё же разговор доходил до них, ничего важного он не терпел, по крайней мере, со стороны Альфреда.
Она пыталась и дальше любить его, и каким бы то ни было способом заставить задуматься о многом. Но Альфред либо смотрел на неё пустыми глазами, либо заявлял, что очень устал, и не хочет об этом говорить. А проблем накопилось не мало, что никак не могла решать одна жена. Стали они уже спать с отдельными одеялами, немного отодвинувшись друг от друга.
С каждым утром у Софии хотели навернуться слёзы, ведь она вспоминала их медовый месяц, это и кофе в постель, и совместная чистка зубов, множество всяких мелочей, и другого, что теперь ни как не было в её жизни, а так неистово хотелось её душе, но видимо, как сама она думала, безвозвратно было утрачено. Но она не плакала, нужно было идти на работу, в свою собственную фирму, сложенную этими самыми руками, которыми она умывалась каждое утро. Они уже слегка тряслись, когда она вновь думала обо всём этом. И казалось вот-вот и эти руки кто-то подхватит и согреет своим страстным теплом, но нет, этого не случалось. Альфред либо ещё дрыхнул в постели, либо уже обеими ногами был в своём театре.
У Софы наступил очередной выходной. Проснувшись по привычке в девять утра, она вышла на кухню. Альфред с самого раннего утра, целый день должен был быть в своём тик ток театре – готовил последнюю репетицию перед премьерой.
Соня решила сделать WOK, и отнести ему на работу. Приготовив лапшу, и позавтракав сама, она сложила порцию Альфреда в контейнер, и качественно прихорошившись, оделась в классическое платье и черное пальто. Ехать на своей машине ей совсем не хотелось, поэтому она вызвала такси.
Спустя полчаса она была на месте, и забравшись по парадной лестнице здания, более напоминающего мажорный торговый центр, что как раз и приходился тем самым тик ток театром, оказалась у ресепшен.
– Как это вы не можете меня пропустить? – удивленно, даже немного озадачено, спросила София консьержа после объявленного ей: «Альфред Павлович приказал ни кого не впускать из посторонних», – Да вы хоть знаете кто я?
– Да, знаю, вы его супруга, София Сергеевна, насчёт вас он дал особые распоряжения, сказав: «Если придёт жена, не спускать в первую очередь».
– Да какие распоряжения, вы чё, совсем оборзели, не мог он такого сказать, – разоралась она.
– Я вас понимаю, ситуация в действительности неприятная складывается, хотите я позову охранника, он передаст ему о том, что вы пришли.
– Да какого охранника, я его жена, а не курьер, – заявила Соня, уже не крича, а будто ей и вовсе было обидно.
– Успокойтесь, всё хорошо, – заявил ей, подошедший охранник, мужчина лет шестидесяти, в классическом костюме, с плакеткой на верхнем кармане пиджака, вежливо усадив Софию в ближайшее от ресепшен кресло, – вы здесь побудьте, я сейчас сбегаю, скажу ему о вас, и он вас примет.
Через минуту после ухода, тот вернулся, объявив ей: «Он сказал, что придёт через пять минут».
– А почему я должна ждать, этого он вам не сообщил?
– К сожалению, нет, – ответил охранник, вернувшись на своё место.
Через десять минут ожидания Соне всё это окончательно надоело, и она быстрым шагом направилась через турникет.
– Подождите! – вскликнула взбудораженная консьерж.
– Вам же сказали, – схватив её за плечо, жалобно простонал охранник, на что Соня хватко заломила ему руку за спину.
– Хоть пальцем меня тронете, я с вами сама не знаю, что сделаю, – выдала она недовольно, чуть ли не шепотом, отпустив охранника, что уже корчился от невыносимой боли, и пошла дальше.
– Это лишь наша работа… – также жалостно крикнул ей в след охранник, когда та уже скрылась на лестничной площадке.
Забравшись на второй этаж и выйдя в длинный коридор, что выходил своими панорамными окнами на улицу, как раз на лицевой фасад здания, она наконец столкнулась лицом к лицу с Альфредом прямо в дверях ведущих в зрительский зал.
– Соня, что ты здесь делаешь? – как-то мило засмущавшись, спросил он её.
– Это ты что тут такое делаешь?
– Работаю, – развел он руками, держа в одной из них свой сценарий.
– Я не об этом, что ты там такое делаешь, что я, твоя собственная жена, не могу пройти в твой собственный театр, а?
– Прости Сонь, просто там для тебя сюрприз.
– Сюрприз? – удивлённо возмутившись, произнесла она, – какой ещё от тебя мне может быть сюрприз?
– Придёшь на премьеру, всё узнаешь.
– Ладно, – вроде остыв, и придя в себя, согласилась она, – скажи честно, ты мне не изменяешь?
– Честно? – даже не дрогнув, а как бы обидевшись на данный вопрос, переспросил он её.
– Да, честно, – сверля его взглядом,
