— Ну так как, Эдвард? Что ты думаешь? — спросила она, нервно смеясь.
— Должен сказать, довольно забавно.
— Забавно! Мой дорогой Эдвард, это нечто удивительное! О господи! — вскричала она, снова беря кота на руки и прижимая его к груди. — Разве не замечательно думать о том, что у нас в доме живет Ференц Лист?
— Послушай, Луиза. Не впадай в истерику.
— Ничего не могу с собой поделать, не могу. А представь только, что он всегда будет жить с нами!
— Прости, что ты сказала?
— О Эдвард! Я так волнуюсь… А знаешь… Всем музыкантам на свете наверняка захочется встретиться с ним и порасспрашивать его о людях, которых он знал, — о Бетховене, Шопене, Шуберте…
— Он ведь не умеет говорить, — сказал муж.
— Что ж… это так. Но они все равно захотят с ним встретиться, чтобы просто посмотреть на него, потрогать и сыграть ему свои произведения, современную музыку, которую он никогда не слышал.
— Он не настолько велик. Будь он Бахом или Бетховеном…
— Не прерывай меня, Эдвард, прошу тебя. Вот что я собираюсь сделать. Извещу всех наиболее значительных из ныне живущих композиторов во всех странах. Это мой долг. Я им скажу, что у меня Лист, и приглашу их повидать его. И знаешь что? Они полетят сюда со всех уголков земли!
— Чтобы посмотреть на серого кота?
— Дорогой мой, какая разница? Это ведь он! Кому какое дело, как он выглядит. О Эдвард, это же феноменально!
— Тебя примут за сумасшедшую.
— Посмотрим.
Она держала кота на руках. Ласково поглаживая его, она посматривала на мужа, — он стоял у французского окна и смотрел в сад. Наступал вечер. Газон из зеленого медленно превращался в черный, а вдали был виден дым от костра, поднимающийся белой струйкой.
— Нет, — сказал он, оборачиваясь. — Я этого не потерплю. Только не в моем доме. Нас обоих примут за круглых дураков.
— Эдвард, что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что уже сказал. И слушать не хочу о том, чтобы ты привлекала внимание к такой глупости. Просто тебе попался дрессированный кот. Ну и хорошо. Оставь его у себя, если он тебе нравится. Я не возражаю. Но мне бы не хотелось, чтобы ты заходила дальше. Ты понимаешь меня, Луиза?
— Дальше чего?
— Я не хочу больше слушать твою глупую болтовню. Ты ведешь себя как сумасшедшая.
Луиза медленно положила кота на диван. Потом разогнулась и шагнула вперед.
— Черт тебя побери, Эдвард! — крикнула она, топнув ногой. — Впервые в нашей жизни случилось нечто необычное, и ты уходишь в сторону только потому, что кто-то может над тобой посмеяться! Так ведь? Ты ведь не станешь этого отрицать?
— Луиза, — сказал Эдвард. — Хватит. Возьми себя в руки и прекрати немедленно.
Он подошел к столику и вынул сигарету из пачки, потом прикурил ее от своей огромной зажигалки. Его жена смотрела на него, и тут слезы поползли у нее из глаз, и два блестящих ручейка побежали по напудренным щекам.
— В последнее время у нас было слишком много подобных сцен, Луиза, сказал он. — Нет-нет, не прерывай. Выслушай меня… Вполне допускаю, что у тебя, возможно, сейчас не самая лучшая пора в жизни и что…
— О господи! Да ты просто идиот! Самоуверенный идиот! Неужели ты не понимаешь, что это что-то другое, что это… что-то чудесное? Неужели ты этого не понимаешь?
Он подошел к ней и крепко взял ее за плечи. Во рту он держал только что закуренную сигарету. На его коже, там, где пот высох, она увидела пятна.
— Послушай, — сказал он. — Я голоден. Я отказался от гольфа и целый день работал в саду, я устал, голоден и хочу ужинать. Да и ты тоже. Иди же теперь на кухню и приготовь нам что-нибудь поесть.
Луиза отступила на шаг и закрыла рот обеими руками.
— Боже мой! — вскричала она. — Я совсем упустила из виду. Он же, должно быть, умирает с голоду. Кроме молока, я ему вообще ничего не давала с тех пор, как он появился.
— Кому?
— Ему, конечно. Сейчас же пойду и приготовлю что-нибудь особенное. Как бы я хотела знать, какие блюда были у него самые любимые. Что, ты думаешь, ему больше понравится, Эдвард?
— Черт тебя возьми, Луиза!
— Послушай-ка, Эдвард, прошу тебя. Я буду поступать так, как сама сочту нужным. Оставайся здесь, — сказала она коту и, наклонившись, легко коснулась его пальцами. — Я скоро вернусь.
Луиза вошла в кухню и остановилась на минуту, раздумывая, какое бы особое блюдо приготовить. Может, суфле? Вкусное суфле с сыром. Да, это будет нечто особое. Эдвард, правда, не очень-то любит суфле, но тут уж ничего не поделаешь.
Поварихой она была неважной и никогда не могла поручиться, что суфле у нее получится, однако на сей раз она постаралась и долго ждала, пока плита раскалится до нужной температуры. Пока суфле запекалось и Луиза рыскала повсюду, что бы такое подать к нему, ей пришло в голову, что Лист, наверное, никогда в жизни не пробовал ни авокадо, ни грейпфрут, и поэтому решила предложить ему и то, и другое сразу, приготовив фруктовый салат. Любопытно будет понаблюдать за его реакцией. Правда, любопытно.
Когда все было готово, она поставила еду на поднос и понесла в гостиную. В тот самый момент, когда она входила в комнату, муж как раз возвращался из сада через французское окно.
— Вот и его ужин, — сказала Луиза, ставя поднос на столик и оборачиваясь к дивану. — Но где же он?
Эдвард закрыл за собой дверь в сад и подошел к столику, чтобы закурить сигарету.
— Эдвард, где он?
— Кто?
— Ты знаешь кто.
— Ах да. Ну конечно же. Что ж, я скажу тебе.
Он нагнулся, чтобы прикурить сигарету, и обхватил ладонями свою огромную зажигалку. Подняв глаза, он увидел, что Луиза смотрит на него — на его башмаки и брюки, мокрые оттого, что он шел по мокрой траве.
— Я выходил посмотреть, как горит костер, — сказал Эдвард. И принялся рассматривать свои руки. — Прекрасно горит, — продолжал он. — Думаю, до утра не погаснет.
Однако под ее взглядом он чувствовал себя неловко.
— А в чем дело? — спросил он, опустив руку с зажигалкой.
И только теперь увидел длинную царапину, которая тянулась по диагонали по тыльной стороне руки, от костяшек к запястью.
— Эдвард!
— Да, — сказал он. — Я знаю. Эта все куманика. Весь исцарапался. Постой-ка, Луиза…
— Эдвард!
— Ради бога, сядь и успокойся. Не из-за чего так расстраиваться, Луиза! Сядь же, Луиза!
Скатерть смачивают во время качки, чтобы она не скользила вместе с посудой.
Nunc dimittis — Ныне отпущаеши (лат). От Луки, гл. 2, ст. 29 («Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром»).
Рокингем — Гончарные мастерские в Англии, в Суинтоне, основаны в 1745 г. В 1825 г. продукция получила торговую марку «Рокингем».
Дж. Споуд (1754–1827) — английский мастер гончарного ремесла.
Уотерфорд — место в Ирландии, где производят хрусталь.
Венециан — ткань и тяжелый подкладочный сатин.
Шератон — стиль мебели XVIII в., по имени английского мастера Томаса Шератона (1751–1806).
Чиппендейл — стиль мебели XVIII в., по имени английского мастера Томаса Чиппендейла (1718–1779).
Поммар, монтраше — марки вин.
Дж. Констебль (1776–1837) — английский живописец.
Р. П. Бонингтон (1801/2 — 1828) — английский живописец.
А. де Тулуз-Лотрек (1864–1901) — французский живописец.
О. Редон (1840–1916) — французский живописец.
Эд. Вюйяр (1868–1940) — французский живописец.
М. Смит (1879–1959) — английский живописец.
Тейт — национальная галерея живописи Великобритании.
Н. Хартнелл (1901–1979) английский кутюрье. Шил одежду для королевской семьи.
Ричард Лавлейс (1618–1658) — английский поэт.
Алексис Каррель (1873 1944) — французский хирург и физиолог. Лауреат Нобелевской премии (1912).
К. А. Линдберг — соавтор А. Карреля.
Солевой раствор, близкий по концентрации ионов морской воде; предназначен для продления жизни тканей; изобретен английским физиологом С. Рингером в 1882 г.
Макс Вертхаймер (1880–1943) — психолог.
Анна (1665–1714) — английская королева (с 1702 г). В архитектуре для эпохи королевы Анны характерны здания из красного кирпича.
То есть времени первых четырех Георгов (с 1714 по 1830 г). В архитектуре этот стиль выражался в классической строгости.
Уильям Инс (1760-е?) — английский конструктор мебели.
Томас Мейхью (годы жизни неизвестны) — английский конструктор мебели. Работал вместе с У. Инсом.
