своим детям.
– Что за вещи, папа? – с нажимом повторил я, когда он замолчал.
Он поднял голову и повернулся ко мне.
– Даю слово: придет время, и ты все узнаешь. Нашу семью и Гаскинсов… связывает общее прошлое. Темное прошлое. Пока я не в состоянии объяснить полностью, но должен начать с главного.
Напуганный его словами, я сидел молча.
Отец явно был удручен – он вспотел, руки дрожали.
– Выслушай меня, сынок. Мы должны поймать Коротышку. Мы обязаны. Ты понимаешь? Мы должны поймать его сегодня. В крайнем случае завтра. Мы должны поймать его и покончить с убийствами. Я знаю, это несправедливо по отношению к тебе. И вообще несправедливо. Однако я клянусь памятью своих предков, клянусь памятью своего отца, своей матери… Клянусь жизнью твоих сестер и братьев, жизнью моей дорогой жены… Я не хочу, чтобы причинили какой-либо вред тебе или Андреа. Ты меня слышишь? Тебе ничего не грозит.
Дрожь перекинулась с кистей его рук на плечи и далее, на все тело. Как ни странно, это напомнило мне раннее детство и легкий озноб в предвкушении рождественского утра, который я никак не мог унять.
– Почему так важно поймать его? – спросил я. – Ну, кроме очевидных причин. И что за прошлое связывает наши семьи? Я вообще не знал, что у него есть сын.
Мои последние слова заставили отца сжать кулаки и ударить по своим коленям.
– Он не обязан…
Отец не закончил. Лишь застонал от досады.
Я ощутил нечто… необычное. Будто тонкий покров, всегда скрывавший истинное папино лицо, слегка приподнялся и открыл совершенно другого, незнакомого мне человека.
Папа резко встал, глядя в пол.
– Повторяю, однажды я объясню тебе все. Даю слово. А сейчас тебе нужно всего лишь сидеть смирно и делать, что велят. Мы поймаем этого сукиного сына и покончим со всем раз и навсегда. Если я должен сделать все это сам, клянусь Богом, я это сделаю.
Он прошагал к двери, так и не удостоив меня взглядом.
Я не верил своим ушам. Столько всего недосказанного скрывалось за этими словами! Из горла рвалось множество вопросов, и я выпалил первое, что пришло в голову:
– Так в чем состоит план? Когда ты привяжешь меня на веревочку и забросишь в качестве приманки?
Отец как раз взялся за ручку двери и повернул ее, но, услышав мои слова, застыл на месте и медленно обернулся.
– Сынок, это уже случилось. Думаешь, для чего ты здесь? На каникулах? Нет, ты уже висишь на крючке! – Он сделал паузу, возможно, сожалея о своем хамском тоне. – Прости, Дэвид. Я люблю тебя больше, чем в состоянии выразить словами. Нам просто надо пройти через это.
Он открыл дверь и шагнул через порог.
– Папа, постой! – крикнул я. – Что значит «уже на крючке»?
Он остановился и опять повернулся ко мне.
– Я сказал то, что сказал. У нас нет выбора. Извини за грубую метафору, но мы действительно насадили тебя на крючок. – Он вздохнул. – И теперь осталось закинуть удочку в самое гнилое место болота, как и подобает хорошим рыбакам. А ты делай, что тебе велят.
Дверь захлопнулась, прежде чем я успел раскрыть рот.
Июль 2017 года
1
Я не знал, что делать.
В родном городе убивали людей. Полицейскому перерезали горло у дома моей сестры, где в тот момент спал мой сын. Теперь нас охраняли два копа – один со стороны парадного входа, другой на заднем дворе; а мы сидели дома, в полном бездействии. Мои четверо детей сходили с ума от скуки – невозможно все время думать об ужасах, которые происходят в лесах и на болотах, прямо вокруг нас! Мама старалась изо всех сил, играла с нами в игры, готовила еду, искала что-нибудь интересное по телевизору. Отец находил предлоги, чтобы уйти из дому, а на протесты жены отвечал, что если Дикки Гаскинс вздумает с ним связаться, то еще пожалеет.
В какой-то момент я решил, что вот-вот окончательно свихнусь. Я не знал, чем заняться. Нет, хуже: я знал, что не могу придумать ничего, чем я мог бы заняться. Или должен заняться. Ситуация отличалась от той, в которую я угодил в детстве. Тогда взрослые потеряли рассудок и решили использовать подростка как приманку для серийного убийцы. На сей раз мы поручили это полиции, а самим оставалось только ждать. Было много, очень много вещей худших, чем скука.
Я обнаружил Андреа на кухне, где она делала вид, будто ищет что-то в холодильнике, и припер к стенке. Потому что знал: истинная причина того, что она сбежала из гостиной, – Мейсон, который опять предложил сыграть в монополию.
– Ах, вот где… майонез, – выпалила она, заметив меня. Я стоял, скрестив руки, и понимающе смотрел на нее. Андреа достала полупустую банку и изучила содержимое. – Отлично. Этого мне хватит.
– Неужели? – спросил я. – И что ты собралась делать с майонезом? Мазать на крекеры?
Она закатила глаза и вернула банку обратно.
– Мне нужен перерыв.
– Мне тоже. Дети такие милые, когда они в школе или спят.
– Очень смешно. Дети – это подарки судьбы, скотина ты бессердечная. – Она выдвинула стул из-под стола и уселась, подперев ладонями подбородок. – Признаю, они могут и утомить. Кстати, а кто изобрел монополию? Надеюсь, этот садист сейчас гниет под грудой фальшивых денег.
Я сел рядом.
– Более вероятно, что он гребет лопатой деньги настоящие.
– Да какая разница. Капиталист хренов.
В кухню вошел Уэсли, удостоил нас беглым взглядом, а затем открыл холодильник и принялся шуровать на полках.
– Как дела, отрок? – спросил я.
– Дела? Я только что чуть не выкинул Логана в окно. – Сын достал пачку масла. У меня едва челюсть не выпала. Что он намерен с ней делать? – Если мелкий еще раз захнычет, выкину точно. Разбитое стекло я оплачу. – Он закрыл холодильник и положил масло на стол.
– Уэсли, только не говори, что ты будешь есть масло ножом и вилкой.
– Хотя бы майонезом сначала намажь, – сказала Андреа и рассмеялась собственной шутке. Впрочем, Уэсли ее не понял.
Сын тяжко вздохнул.
– Хочу сделать тосты.
Он произнес эти слова так, словно сообщал, что жить ему осталось три недели. Затем немного постоял, тупо глядя на стол.
Меня пронзило чувство вины – в который раз я подумал, что сыну необходим психотерапевт, консультант, тот, с кем он мог бы поговорить о произошедшем. Я, разумеется, собирался воплотить планы в реальность как можно скорее – после урагана, после возвращения домой, после поимки Дикки Гаскинса. После, после, после…
