Она повернулась к нему, оставив на себе только практичное женское белье фирмы «Джоки», однако на Эмме даже бумажный мешок смотрелся бы сексуально.
— Куда ты смотришь?
— На тебя.
— Почему?
— Потому что думаю, что заслужил награду. За то, что не пропускал твои слова мимо ушей, когда ты зачитывала мне из путеводителей весь этот исторический хлам.
— Да? Прямо сейчас?
— Конечно. Меня нужно заставить забыть, что в это время мы могли бы наслаждаться красотой Сикстинской капеллы вместо всего этого древнего убожества.
— Тебе просто хочется полюбоваться на изображения обнаженных женщин в капелле.
— Микеланджело разбирался в красоте почти как я.
— Вот как? — Эмма выразительно на него поглядела, словно желая сказать, что он слегка преувеличивает свои достоинства. — Ну ладно. Думаю, тут я смогу кое-чем помочь, — произнесла она, подхватывая его тон и признавая, что награда необходима. — Экскурсию в Рим я тебе устрою прямо сейчас.
— Интересно. Жду с нетерпением.
— Садись на кровать. Нет, не так близко. И чур, не лапать экскурсовода.
Джонатан запрыгнул в постель и подложил себе под спину подушки, а Эмма исчезла в ванной. Через три минуты она возвратилась с распущенными волосами — длинные вьющиеся пряди ниспадали на обнаженные плечи. Грудь ее прикрывало полотенце, а одну руку она держала за спиной.
— Закрой глаза, — велела она. Джонатан повиновался. — Хорошо. А теперь открой.
Джонатан открыл глаза. Эмма стояла у изножья кровати, совершенно нагая. Одной рукой она прикрывала лобок. В другой держала, протягивая ему, блестящее красное яблоко. Это была Ева из Сикстинской капеллы.
— У Адама не было ни единого шанса устоять, — проговорил он. — Интересно, где та грань, за которой начался первородный грех?
Эмма щелкнула пальцами:
— Закрывай глаза снова.
Джонатан подчинился. На сей раз, когда он их вновь открыл, она сидела на стуле, со скорбным видом глядя на мокрую куртку Джонатана, лежавшую у нее на коленях. Глубокое чувство в ее глазах поразило его, затронув в душе какие-то потаенные струны.
— Теперь ты Дева Мария. Из скульптуры «Пьета». Оплакивание Христа, — проговорил он.
— Очень хорошо. — Эмма вскочила со стула. — И еще раз.
Джонатан вновь закрыл глаза. Когда ему было позволено снова на нее взглянуть, она стояла на том же стуле, дерзко водрузив ногу на подлокотник и завязывая волосы на голове в тугой узел.
— Рождение Венеры, — предположил он.
— Не угадал. Она в Лувре.
— Караваджо. Кажется, он что-то написал в Риме?
— Вторая попытка, и снова мимо.
— Тогда не знаю. Я врач. Посвятил жизнь изучению анатомических атласов, а не книг по истории искусства. Сдаюсь.
Эмма запрыгнула в кровать и уютно пристроилась подле него:
— Эмма Роуз Рэнсом. Мисс Февраль. Эксклюзивный шедевр, принадлежащий тебе, и никому больше.
Потом они лежали, обнявшись. Опять пошел дождь и забарабанил по окнам с докучливой назойливостью.
— Почему Белград? — спросила Эмма. — Почему не какой-нибудь другой город? Это несправедливо.
— Мы только летим до Белграда. А уже оттуда поедем в Косово. Это провинция в Сербии. И мы пробудем там всего несколько месяцев.
— Но там ведь опасно. Вообще-то, я устала от пуль и ручных гранат.
— Война закончилась, — объяснил ей Джонатан, приподнявшись на локте. — Мы просто помогаем тамошним жителям встать на ноги. Ведь оттуда уехала половина врачей. Да и мы проработаем там всего три месяца. А затем отправимся в Индонезию, как и планировали.
— Они могли хотя бы дать нам закончить свадебное путешествие. У них все время чрезвычайные обстоятельства. Наверное, без нас какое-то время могли бы и обойтись. — Эмма перекатилась к краю кровати и, встав, направилась в ванную. Через несколько минут она вышла оттуда, полностью одетая. — Пойду прогуляюсь, — объявила она. — Тебе ничего не нужно?
— Под таким-то дождем?
Эмма бросила взгляд за окно:
— Ну, не такой уж он сильный.
— По сравнению с чем? Со всемирным потопом?
— А разве мы не увлеклись сегодня библейской тематикой?
— Когда говорит сама Ева, спорить трудно. — Джонатан, усмехнувшись, откинул одеяло и поднялся с постели. — Погоди-ка, миссис Рэнсом, я с тобой.
Эмма подошла к нему поближе и поцеловала:
— Оставайся здесь. Я вижу, что ты устал. Почему бы тебе не вздремнуть?
— Не-а, я тоже хочу подышать свежим воздухом.
— Нет, правда, — настаивала она. — Гулять под дождем — скучное занятие. Лучше займись чем-нибудь полезным. Позвони в авиакомпанию и подтверди вылет. А еще лучше, подыщи нам подходящее местечко для ужина.
Джонатан взглянул на Эмму. В ее глазах он заметил что-то такое, чего прежде никогда не видел. Она явно не желала, чтобы он к ней присоединился.
— Пожалуй, это хорошая мысль. Позвоню в авиакомпанию, а потом закажу столик в лучшем ресторане города.
— Мне хочется чего-нибудь декадентского, например спагетти карбонара с теплым хлебом и маслом, а на десерт сабайон. — Затем она скривилась. — Между прочим, что там едят, в этом Косове?
Эмма вышла. Джонатан принял душ и оделся. Как и просила Эмма, он позвонил в авиакомпанию, чтобы подтвердить вылет. По мнению консьержа, лучший ресторан в городе — это «Траттория Родольфо». Джонатан был уверен, что цены там взвинчены до небес, ну и черт с ними. В сербской глубинке их с Эммой едва ли ждут трехзвездочные рестораны.
Довольный тем, что не ударил в грязь лицом и выполнил все поручения, он достал книжку и принялся читать, поглядывая на часы каждые пятнадцать минут. Когда прошел час, он отложил книгу и подошел к окну. Дождь припустил еще сильнее, чем прежде: было похоже, что хляби небесные воистину разверзлись. Он улыбнулся себе под нос. Ну вот, подумалось ему, еще одно библейское изречение. И, натянув куртку, спустился по лестнице.
— Скузи, простите, — сказал он консьержу, — вы не видели моей жены, синьоры Рэнсом?
Консьерж ответил, что видел. Он даже вышел из-за конторки, чтобы показать Джонатану, в какую сторону та пошла, покинув гостиницу. Джонатан надел кепку-бейсболку, а сверху натянул капюшон. Отважившись наконец выйти на улицу, он зашагал вниз по холму, в направлении порта, держась поближе к стенам домов и ныряя под любое встречающееся на пути укрытие. Дождь лил как из ведра, и мощенные булыжником улицы стали скользкими. Он все глаза проглядел, высматривая Эмму, но уже после пяти минут поисков решил, что с него довольно, и зашел в ближайший магазинчик, чтобы передохнуть. Пересмотрев кучу почтовых открыток, он выбрал одну, с видом какого-то античного амфитеатра, а потом еще и другую, с катакомбами, которые они осматривали утром.
— Три евро, — сказал продавец.
Джонатан порылся в кармане и выудил из него несколько монеток. В ожидании сдачи он бросил случайный взгляд в окно. На другой стороне улицы открылась дверь гостиницы, и ему стало видно, что делается в вестибюле. Это было уходящее вдаль, тускло освещенное помещение со стойкой регистрации из полированного дерева и, как ни странно, с копией английской телефонной будки красного цвета у задней стены. По вестибюлю, погруженная в беседу с каким-то мужчиной, шла Эмма. Не вызывало сомнений, что спутники прекрасно знают друг друга. Незнакомец держал ее под руку, а Эмма внимательно его слушала. Человек этот шел повернувшись к Джонатану спиной, и тот успел заметить только зеленый саржевый плащ и подобранную в тон мягкую фетровую шляпу. В следующий момент дверь гостиницы захлопнулась.
Джонатан с минуту постоял, смущенный увиденным. Он тут же вспомнил, с каким упорством Эмма настаивала, чтобы он остался в номере. Взяв открытки, он пересек улицу, стараясь не ускорять шаг и не казаться расстроенным. Он был уверен, что существует некое разумное объяснение тому, почему жена ушла из гостиницы на тайную встречу с другим мужчиной. Но когда он вошел в вестибюль, Эмма и человек, с которым она только что так увлеченно беседовала, успели уйти.
Джонатан осмотрел примыкающий к вестибюлю паб (который объяснял наличие английской телефонной будки), а также небольшой ресторан и читальный зал, но тщетно. Эммы нигде не было.
