Семья Корлеоне меньше своих противников пострадала от такого прорыва на защитных рубежах. Самую прибыльную статью ее дохода составляли азартные игры, и поэтому наиболее чувствительный урон она терпела от гонений на «числа», иначе говоря, подпольную лотерею. Устроителей, продававших билеты, ловили с поличным и, обработав предварительно дубинками, швыряли за решетку. Раскрыли несколько подпольных «банков», или игорных домов; устроили облавы, причинив серьезный денежный ущерб их содержателям, «банкирам». «Банкиры» — люди большей частью с весом — шли жаловаться к caporegimes, те вынесли их претензии на семейный совет. Но ничего нельзя было поделать. «Банкирам» предложили временно прикрыть их заведения. В Гарлеме, самом доходном районе, «банкиров» позволяли подменять местным неграм, которые орудовали порознь, кто где, всяк на свой страх и риск — и накрыть их полиции было трудно.
После гибели капитана Макклоски в печати стали там и сям мелькать сообщения, связывающие его имя с именем Солоццо. Приводились доказательства, что Макклоски незадолго до убийства получал откуда-то наличными крупные суммы денег. Эти сведения исходили от Хейгена, его стараниями попадали на страницы газет. Полицейское ведомство отмалчивалось — не опровергало и не подтверждало сообщения печати, — а между тем они оказывали действие. Через осведомителей, через своих же полицейских, состоящих на жалованье у семьи Корлеоне, в полицию поступали подтверждения того, что Макклоски был мошенник. Ладно бы он брал просто деньги, обыкновенные бесхитростные взятки — это бы, в глазах рядового полицейского служаки, еще полбеды. Но он брал деньги, которые грязнее грязи, — деньги, вырученные от убийства, от торговли наркотиками. А такое, по нравственным представлениям, бытующим в полиции, — грех непростительный.
Хейген понимал, что полицейскому свойственна до смешного наивная вера в законность и порядок. Вера куда более истовая, чем у обывателя, которому он служит. Ведь порядок, законность — это тот волшебный источник, откуда полицейский черпает свою власть — личную власть, услаждающую его точно так же, как услаждает личная власть почти каждого. С другой стороны, в нем всегда тлеет обида на тех, кому он призван служить. Обыватель для него одновременно и подопечный, и жертва. Как подопечный, он неблагодарен, груб, придирчив. Как жертва — увертлив и опасен, полон коварства. Стоит ему попасться в лапы стражу порядка — и то самое общество, которое полицейский охраняет, приходит в движение, чтобы любыми средствами свести его старания на нет. Спешат с подкупами важные должностные лица. Сердобольный суд выносит прожженным громилам условные приговоры. Губернаторы штатов и сам президент не скупятся на помилования, если преступника, стараниями уважаемых адвокатов, уже вообще не оправдали. Со временем полицейский становится умней. Почему бы ему самому не прибирать к рукам денежки, которыми откупается от закона темная публика. Ему они нужнее! Пусть его дети учатся в колледже — чем они хуже других? Пусть жена его ходит за покупками в дорогие магазины. Да и ему не грех прокатиться зимой в отпуск во Флориду, позагорать у моря. Как-никак он рискует жизнью на работе, это вам не шутки!
И все же, как правило, существует граница, которую он не преступит. Да, он возьмет деньги от букмекера и не будет мешать его противозаконному занятию. Он примет мзду от водителя, который поставил машину в неположенном месте или превысил дозволенную скорость. Он согласится, за соответствующее вознаграждение, смотреть сквозь пальцы на девочек, готовых приехать по вызову на дом, — на веселых девиц, которые высыпают по вечерам на панель. Пороки такого рода ведутся искони, они свойственны человеческой природе. Но полицейскому, как правило, не всучишь взятку за попустительство вооруженному грабежу, торговле наркотиками, изнасилованиям, убийствам и прочему, что числится в наборе изощренных злодеяний. Они, по его понятиям, подрывают самые основы его личного всесилия, и мириться с ними нельзя.
Убийство капитана полиции, с точки зрения полицейского служаки, равносильно цареубийству. Но когда стало известно, что Макклоски застрелили в обществе махрового контрабандиста, промышлявшего наркотиками, стало известно, что его подозревают в соучастии с зачинщиком покушения на человеческую жизнь, — страсть к отмщению начала утихать в полицейских сердцах. К тому же, как ни крути, жизнь берет свое — нужно платить по закладным, и вносить деньги за купленную в рассрочку машину, и ставить на ноги детей… Чтобы сводить концы с концами без приварка по «реестру», полицейский был вынужден вертеться, как уж на сковородке. Ну, наскребет себе на завтраки с лоточников, торгующих без официального разрешения. Ну, набежит кой-какая мелочишка от любителей парковать машины в неположенном месте — а дальше что? С отчаяния иные принимались вытряхивать прямо в участке задержанных по подозрению в гомосексуализме, оскорблении действием или изнасиловании. Кончилось тем, что в полицейских верхах смягчились. Накинули себе цену и допустили семейные синдикаты к обычному промыслу. Вновь застучали на машинках посредники, составляя «реестры» по участкам, с подробным перечнем местных властей и указанием, кому какой кус причитается ежемесячно. Вновь воцарилось некое подобие общественного порядка.
Мысль поставить в критическую минуту частных сыщиков на охрану больницы, где лежал дон Корлеоне, принадлежала Хейгену. Потом их, разумеется, сменили куда более грозные часовые из отряда Тессио. Но и это не устраивало Санни. К середине февраля, когда дона уже не опасно было трогать с места, его перевезли на санитарной машине в парковую резиденцию, домой. В особняке приготовились к его приезду — спальня преобразилась в больничную палату, оснащенную самоновейшим медицинским оборудованием на случай непредвиденных осложнений. У постели больного круглые сутки дежурили тщательно отобранные, проверенные сиделки; доктора Кеннеди, не без содействия неслыханного гонорара, убедили поселиться при этом домашнем санатории в качестве лечащего врача. По крайней мере до той поры, когда дона не страшно будет оставлять под присмотром одних лишь медицинских сестер.
К имению в парковой зоне стало невозможно подступиться. Обитатели особняков, не занятых семейством, разъехались по итальянским деревушкам отдохнуть за счет дона Корлеоне на родимой земле. На их место водворились снайперы Санни и Клеменцы.
Фредди Корлеоне отослали в Лас-Вегас приходить в себя, а заодно прощупать, какие возможности таит в себе для деятельности семейства строящийся там комплекс роскошных отелей и казино. Лас-Вегас принадлежал к империи Западного побережья, пока что нейтральной, и дон, возглавляющий эту империю, поручился за безопасность Фредди на своей территории. Пять нью-йоркских семейств не имели желания наживать себе новых врагов, выслеживая Фредди в Лас-Вегасе. У них хватало своих забот в Нью-Йорке.
Доктор Кеннеди запретил вести в присутствии больного беседы о делах. С запретом, однако, и не подумали считаться. Дон в первый же день по приезде домой потребовал, чтобы состоялся военный совет, и вечером у него в комнате собрались Санни, Том Хейген, Пит Клеменца и Тессио.
От слабости дону Корлеоне было еще трудно разговаривать, но он желал все слышать и в случае надобности воспользоваться правом вето. Узнав, что Фредди послали в Лас-Вегас знакомиться с постановкой дела в казино, он одобрительно наклонил голову. Со вздохом, укоризненно покачивая головой, принял весть о расправе семейства над Бруно Татталья. Но сильнее всего его расстроило сообщение, что Майкл застрелил Солоццо и капитана Макклоски и вынужден был бежать на Сицилию. Услышав это, дон подал знак рукой, чтобы все вышли, и продолжать совет пришлось без него, в угловой комнате, заставленной книгами по юриспруденции.
Санни Корлеоне развалился в огромном кресле за письменным столом.
— Я полагаю, старика лучше не тормошить пару недель, покуда врач не скажет, что ему можно заниматься делами. — Он помолчал. — И хотелось бы привести их в порядок к тому времени, как он поправится. Полиция дала «добро» — стало быть, запускаем машину. Первое — надо брать назад «числа» в Гарлеме. Порезвились черные ребятки, пора и честь знать. Дров наломали крепко, это уж как водится. Сплошь да рядом зажимают выигрыши. Заявятся на «Кадиллаке» и объявляют игрокам, что с выплатой будет задержка, либо платят лишь половину того, что выиграно, — и будь здоров. Мне не нужно, чтобы «банкир» выставлял напоказ перед клиентами свой достаток. Чтобы он одевался с иголочки и ездил на шикарной машине. Мне совершенно не нужно, чтобы он обсчитывал выигравших. И хватит с нас кустарей-одиночек, они марают наше имя. Том, двигаем это дело не откладывая. Дай людям знать, что колпак сняли, — остальное приложится.
