- Случайно не знаешь, где находится деревня Ивантеевка?
- Случайно знаю, - ответил тот, - Ивантеевка рядом с Покровкой. Той Покровкой, в которой монастырь. Только Покровка налево, а Ивантеевка направо.
- Останови машину… пожалуйста… - попросил Миша.
- Что случилось? Плохо стало?
- Ничего, ничего… – задыхаясь, проговорил Миша, - сейчас пройдет. Просто выпил лишнего. Сейчас пройдет.
Он вышел из машины, глотнул холодного сырого воздуха. Постоял минуту, пытаясь справиться с головокружением. «Она вернулась, вернулась, - в висках пульсировала болью одна единственная мысль. – Она вернулась в тот дом. Вернулась…»
Он сел в машину, пристегнулся.
- Отвези меня в Покровку. Плачу по двойному тарифу. Если довезешь часа за полтора - по тройному.
Ехали быстро. Водитель оказался опытным. Миша всматривался в темноту за окном и все более отчетливо вспоминал ту поездку в старой девятке, и свое волнение и свое отчаяние, и то мгновенье, когда, прижимаясь коленом к теплой коленке Жанны, он краем глаза успел прочесть на промелькнувшем мимо дорожном указателе «д. Покровка».
- Останови здесь, - попросил он, когда они проехали центральную деревенскую улицу и достигли холма, сразу за которым стоял дом. Этот дом он вспоминал почти каждую ночь. Много раз на протяжении этого года хотел приехать сюда. Но что-то удерживало. Страх удерживал. Воспоминание о сдавившей горло веревке.
Он походил вдоль забора, подошел к калитке, осторожно откинул жалобно звякнувшую щеколду.
Дом стоял темной горой, и только в одном окне, в самой глубине отражающего ночь стекла, горел слабый свет. Такое мерцающее колеблющее свечение дает зажженная свеча.
Он подошел к входной двери, чуть приоткрытой, словно приглашающей его, и даже не удивился тому, что тот, кто находится в доме, не запер дверь. Он был уверен – здесь его ждали. Задержав дыхание, прислушался. Было так тихо, что он услышал гулкий стук собственного сердца, отдающий в уши и в голову, вдруг ставшую тяжелой от прилившей крови. Он закрыл глаза, перевел дух и толкнул дверь. Потом разулся и осторожно на цыпочках пошел на свет.
Она сидела за столом, на котором горела свеча и что-то писала, наклонившись к столу.
- Жанна, - позвал он тихо, - Жанна.
Больше всего на свете ему хотелось сейчас увидеть ее лицо, освещенное дрожащим пламенем свечи так же, как в ту ночь, когда они были вместе, когда любили друг друга. Он стал забывать это лицо, и с каждым днем его черты становились все более размытыми, неопределенными, словно кто-то стирал ластиком рисунок, когда-то отчетливый и яркий, а теперь тающий на глазах, безвозвратно исчезающий с равнодушно белого листа.
- Жанна!
Она обернулась, вскочила, и только тогда он увидел, что длинные волосы, рассыпанные по плечам, светлые. Светлые. И глаза, уставившиеся на него, не карие, а голубые. Этого он сейчас не видел, слишком тусклым было освещение, но он помнил, помнил, что у этой, другой девушки, глаза голубые. Голубые и прозрачные.
- Миша?! - воскликнула она. - Как вы здесь оказались?
Он закусил губу, разочарование оказалось настолько сильным, что несколько секунд он не мог говорить. Казалось, весь мир рухнул, все потеряло смысл вместе с этой надеждой, такой маленькой, но такой внятной. Ах, если бы эта девушка оказалась Жанной!.. Он обнял бы ее, прижал к себе сильно-сильно, и никогда больше не отпустил. Никогда.
- Я дверь не закрыла! – всплеснула руками голубоглазая девушка. - Вот балда! Совершенно вылетело из головы. Как же вы меня нашли? Поняла, поняла! Вам, наверное, в нашем Центре сказали адрес? Вы решили помочь, я не ошибаюсь? Теперь, когда вы так богаты…
- Оля, - устало выдохнул он, - как вы здесь оказались?
- Я? - переспросила девушка и засмеялась. – Ничего не понимаю. Значит, вам не в Центре сказали? А как же вы узнали?.. Вы не из-за меня здесь. Вы кого-то другого надеялись здесь увидеть.
- Надеялся… проговорил Миша, - вот именно, надеялся… кого-то другого… Того, кому этот дом принадлежит.
- Дело в том, что этот дом принадлежит мне.
- Этого не может быть.
- Я правду говорю. Мне. Со вчерашнего дня.
- Со вчерашнего дня. Вы шутите?
- Нет, не шучу. Сама бы не поверила. Если бы собственными глазами не увидела дарственную.
- Какую еще дарственную?
- Дарственную от неизвестного лица на мое имя. Пришло на адрес Центра. Юридически заверенное. Все по правилам, абсолютно законно. Мне подарили этот дом. Просто так. Представляете? Я от счастья чуть с ума не сошла. Сразу же сюда рванула. Только рассвело, а я уже была здесь! Целый день ходила по саду, по дому. Окрестности все облазила. У меня ведь никогда, никогда не было ничего своего, - она прижала руки к груди, засмеялась. - А теперь свой дом, свой сад. Но только вы не подумайте, что я все это хочу только для себя. У меня такие грандиозные планы! Я вот сейчас сидела, записывала. Во-первых, конечно, провести свет. Во-вторых, газ. В-третьих, соорудить во дворе детскую площадку. Ведь этот дом будет для детей. Летом – речка, грибы, ягоды. Зимой – лыжи, санки. Ведь у большинства опекаемых нами детей нет возможности выезжать на отдых, и на каникулах они остаются в душных городах. А теперь столько места! Каждый месяц можно по двадцать детей принимать! Ой, простите, я здесь тараторю, вам неинтересно?
- Нет, - сказал Миша, - неинтересно.
- А зачем же тогда вы приехали?
- Но ведь я вам уже объяснил. И если бы вы помолчали немного, объяснил бы еще раз. Я ищу женщину, которой раньше принадлежал этот дом.
- Дарственная была от неизвестного лица, - растерянно сказала Оля.
- Значит, вы не знаете, от кого получили этот подарок?
- Знаю. Я сходила в сельсовет, и председатель рассказал мне, что этот дом полтора года назад купила молодая женщина. Ее имя – Надежда Ермилова. Но она не жила здесь, приезжала всего несколько раз, да и то ночью. Ее толком и не видел никто. И где она сейчас, председатель не знает. Уведомление о том, что дом передан мне, он тоже получил по почте. Я эту женщину искать не собираюсь, хотя, конечно, можно было бы спасибо сказать. Но мы должны уважать ее желание остаться неизвестной. Я думаю, она не ради благодарности сделала этот подарок.
- А ради чего? – спросил Миша, которого царапнуло это имя: Надежда Ермилова. Оно было чужим. Чужим и опасным. В отличии от другого имени, которое он любил, которое шептал ночами, призывая в свои сны.
- Она знала, что если подарит этот дом мне, он обязательно будет приносить пользу бедным людям, обездоленным детям. Она знала, что благотворительность – дело всей моей жизни, и что именно через меня добрый поступок, который она совершила, принесет свои плоды. Вы тоже могли бы внести посильный вклад. Честно говоря, когда я узнала, что ваша жизнь кардинально изменилась, я обрадовалась. Звонила вам, несколько раз записывалась на прием. Считала, вы не откажитесь помочь нам, раз уж у вас появилась такая возможность. К сожалению, меня к вам не пустили.
- Я сам отдал приказ вас ко мне не пускать.
- Почему? - она искренне удивилась.
- Потому что я не занимаюсь благотворительностью. Считаю это пустой тратой времени и денег.
- Неужели вы говорите серьезно?
- Серьезнее не бывает. И прошу вас впредь не звонить мне, и не искать встреч.
Быстрым шагом он направился к выходу. Все напрасно, думал он. Все напрасно. Она приезжала сюда только для того, чтобы избавиться от дома. Не имеет смысла искать ее здесь. И нужна ли ему эта женщина, Надежда Ермилова? Убийца, преступница? Прочь, прочь из этого дома! Пусть эта Оля остается здесь со всеми своими униженными и оскорбленными. А с него довольно!
- Вот уж никогда бы не подумала, что вы станете таким!
- Каким? - он резко повернулся, не в силах сдержать раздражение, - Каким?
- Таким бирюком. Самым настоящим буржуем.
- Недорезанным, хотите вы сказать?
- Не я это сказала, заметьте, - сказала она насмешливо, и этим окончательно вывела его из себя.
- Вы, наверное, очень гордитесь собой? – спросил он, еле сдерживая нарастающую злость, которая пришла на смену разочарованию, разъедающему его изнутри. Ведь он и предположить не мог, что женщина, освещенная зыбким магическим пламенем свечи, горевшей на столе в одиноко стоявшем у темного леса доме с незапертой дверью, окажется не ожидающей его Жанной, а этой наивной девчонкой, так нелепо и смешно рассуждающей о любви к ближним.
- Горжусь собой? Что вы хотите этим сказать?
- А то и хочу сказать, что вы носитесь со своей благотворительностью как с писаной торбой. Вот, мол, люди добрые, посмотрите, какая я хорошая и великодушная. Помогаю обездоленным, не жалею себя, отдаю последнее. А нужна ли этим обездоленным ваша помощь? Может, это у них доля такая - быть обездоленными? Может, они на свет божий родились, чтобы понять, осознать что-то важное? А вы своим глажением по головке им жизненные карты путаете, мешаете замыслу, в который вас не просили соваться! Думаете, мне денег жалко? Не жалко! Просто каждый получает в жизни то, что заслужил. Они привыкают к тому, что им все вокруг должны, и уже без стеснения ходят, просят. Создают свои попрошайнические фонды!
