— Что теперь? — Спрашивает Джером.
— Думаю, нужно идти домой к Сауберсам. У нас был крошечный шанс не ввязывать в это дело его родителей, как просила Тина, но, по-моему, он только что приказал долго жить.
— Они, наверное, уже догадываются, что это был он, — говорит Джером. — Ну, то есть, они же одна семья.
Ходжес хочет сказать на это: хуже любого слепого, тот, кто не хочет видеть, но только пожимает плечами.
Холли пока в разговор не вмешивалась, а просто сидела за рулем своего четырехколесного линкора, сложив руки на груди и слегка постукивая пальцами по плечам. Теперь она возвращается к Ходжесу, который развалился на заднем сиденье.
— Ты спросил Пита о блокноте?
— Не было возможности. — Холли просто помутилась на этой записной книжке, и ему нужно было спросить, хотя бы для того, чтобы ее успокоить. Только на самом деле ему даже в голову это не пришло. — Он принял решение уйти и быстро свалил. Даже мою визитку не взял.
Холли указывает на школу.
— Думаю, нам следует поговорить с Рикки-хиппи. — И, когда никто не отвечает: — Дом Питера никуда не денеться. Не улетит и в землю не провалится.
— Думаю, это не повредит, — говорит Джером.
Ходжес вздыхает.
— И что мы ему скажем? Ваш ученик нашел или украл кучу денег и стал выплачивать родителям ежемесячную помощь? Родителям об этом должно стать известно раньше, чем учителю, которому, наверное, невдомек ни о чем. И рассказать им должен сам Пит. Для начала, его сестра сможет наконец успокоиться.
— Но, если он попал в какую-то беду, и не хочет, чтобы они об этом узнали, но все равно хочет с кем-то поговорить … с кем-то взрослым… — Сейчас Джером на четыре года старше, чем был, когда помог Ходжесу раскрутить дело Брейди Хартсфилда, он достаточно взрослый, чтобы голосовать и легально покупать алкогольные напитки, но и достаточно молод, чтобы помнить, как это быть семнадцатилетним и неожиданно понять, что ты вляпался в большие неприятности. Когда такое случается, у тебя возникает желание поговорить с кем-то, кто много пережил на своем веку и много видел.
— Джером прав, — замечает Холли и снова поворачивается к Ходжесу. — Давай поговорим с учителем и узнаем, не советовался ли Пит с ним о чем-нибудь. Если он спросит, зачем нам это нужно …
— Конечно, спросит, — говорит Ходжес. — И я не могу требовать, чтобы он никому не говорил о нашей беседе. Я же не адвокат.
— И не священник, — добавляет Джером, от чего легче не становится.
— Можешь сказать ему, что мы друзья семьи, — твердо говорит Холли. — И это правда. — Она открывает дверь.
— У тебя есть предчувствие? — Спрашивает Ходжес. — Угадал?
— Да, — говорит она. — Посланное с небес.
— Это Холли-чуйка. Теперь пойдем.
25Пока они поднимаются по широким ступеням парадной лестницы и проходят под лозунгом «ОБРАЗОВАНИЕ — ЭТО СВЕТ ЖИЗНИ», дверь «Редких изданий Эндрю Халлидея» снова открывается, и в магазин заходит Пит Сауберс. Он шагает по главному проходу, потом останавливается, насупившись. Мужчина за стойкой не мистер Халлидей. Во многом его даже можно назвать противоположностью мистера Халлидея. Бледный, а не румяный (кроме губ, они у него странно красные), седой, а не лысый, и худой, а не толстый. Почти худой. Святый Боже, Пит ожидал, что его сценарий провалится, но не настолько быстро.
— Где мистер Халлидей? У меня с ним назначена встреча.
Незнакомец улыбается.
— Да конечно. Только он не назвал мне твое имя. Сказал, просто молодой парень. Он ждет тебя в своем кабинете. — И это правда. В определенной степени. — Просто постучи и заходи.
Пит немного расслабляется. Можно понять, почему Халлидей не хочет проводить такую важную встречу здесь, где любой, кому нужна старая копия «Убить пересмешника», может зайти и прервать их. Он осторожен, думает наперед. Если Пит не будет делать то же, исчезнет и тот малый шанс выйти сухим из воды, который у него еще есть.
— Спасибо, — говорит он и проходит между высокими книжными шкафами вглубь магазина.
Как только он проходит мимо стойки, Моррис встает, тихо и бесшумно идет к двери, переворачивает табличку с «Открыто» на «Закрыто».
Затем запирает их.
26Секретарша Нортфилдской средней школы с интересом смотрит на троицу поздних посетителей, но ничего не спрашивает. Возможно, она решает, что это родственники какого-нибудь недобросовестного ученика пришли защищать своего увальня. Кем бы они ни были, это головная боль Гови Рикера, а не ее.
Она проверяет магнитную доску, покрытую разноцветными ярлыками, и говорит:
— Он еще у себя в классе. Триста девятый кабинет на третьем этаже, только сначала, пожалуйста, загляните в окошко, проверьте, не занимается ли он с кем-то. Сегодня у него конференция в четвертой, и в конце учебного года многие ученики идут к нему за помощью с годовыми работами или просят дополнительно позаниматься.
Ходжес благодарит ее, и они поднимаются наверх. Их шаги эхом разносятся по пустой лестнице. Слышно, как где-то внизу квартет играет «Зеленые рукава». Наверху громкий мужской голос радостно восклицает: «Ты продул, Мэлоун!»
Кабинет 309 находится посередине коридора на третьем этаже. Здесь мистер Рикер в пестрой узорной рубашке с расстегнутым воротником и приспущенным галстуком разговаривает с девушкой, которая театрально размахивает руками. Рикер поднимает глаза, видит, что к немупосетители, и снова сосредотачивается на девушке.
Посетители стоят у стены, завешанной объявлениями о летних кружках, летних семинарах, летних лагерях, выпускном бале. По коридору вприпрыжку проходят две девочки, обе в бейсбольных кофточках и кепках. Одна из них перебрасывает из руки в руку кетчерскую перчатку, как печеную картофелину только из костра.
Подает голос телефон Холли: звучат несколько зловещих нот с главной музыкальной темы фильма «Челюсти». Не замедляя ход, одна девочка говорит:
— Тебе понадобится большая лодка, — и обесмеются.
Холли смотрит на телефон, потом прячет его со словами:
— Сообщение от Тины.
Ходжес поднимает брови.
— Ее мать знает о деньгах. Отец тоже узнает, как только вернется с работы. — Она кивает на закрытую дверь кабинета мистера Рикера. — Теперь нет смысла откладывать.
27Первое, что чувствует Пит, открыв дверь темного кабинета, — это ужасный запах. Одновременно металлический и органический — стальная стружка, перемешанная с гнилой капустой. Затем он слышит звук — тихое жужжание. «Мухи», — думает он, и хотя ему не видно, что находится в кабинете, вонь и звуки у него в голове складываются вместе с гулом шкафа, который падает. Он разворачивается, чтобы сбежать.
Под одним из шаров, свисающих с потолка и освещающих внутреннюю часть магазина, стоит продавец с красными губами. У него в руке какой-то веселенький красно-черный пистолет с золотыми завитками. Первая мысль Пита: он не настоящий. В фильмах они всегда выглядят настоящими.
— Выше голову, Питер, — говорит продавец. — Не делай глупостей и не пострадаешь. Это просто разговор.
Вторая мысль Пита: «Ты лжешь. Я вижу это по твоим глазам».
— Вернись, сделай шаг вперед и включи свет. Выключатель слева от двери. Затем заходи в комнату, только не пытайся закрыть дверь у меня перед носом, если не хочешь получить пулю в спину.
Пит делает шаг вперед. Внутри у него все, от груди и ниже, обрывается и приходит в движение. Он надеется, не обмочится, как младенец. Вероятно, это не так уж страшно — наверное, он не первый, кто напрудит в штаны, когда на него направлен пистолет, — но для него это страшно. Пит водит рукой в темноте, находит выключатель и щелкает. Он пытается кричать, увидев то, что лежит на промокшем ковре, но мышцы диафрагмы не работают, и все, что выбрасывается, это какой-то водянистый стон. Мухи вьются и садятся на то, что осталось от лица мистера Халлидея. А осталось немного.
— Знаю, — сочувственно произносит продавец. — Не слишком приятное зрелище, да? Наглядные уроки редко бывают красивыми. Он меня разозлил, Пит. Ты хочешь меня разозлить?
— Нет, — отвечает Пит тоненьким, дрожащим голосом. Он больше похож на голос Тины, чем на него. — Не хочу.
— Значит, ты получил важный урок. Заходи. Двигайся медленно, но, если хочешь, обойди эту грязь.
Пит входит в комнату, не чувствуя ног, и продвигается налево, вдоль одного из книжных шкафов, стараясь не ступать мокасинами на пропитанные кровью участка ковра. Таких немного. Панику, которая охватила его сначала, закрыл зеркальный экран ужаса. Он все думает об этих красных губах. Все представляет, как большой и страшный серый волк говорит Красной Шапочке: «Чтобы крепче поцеловать тебя, дитя».
Я должен думать, говорит он себе. Должен, иначе умру в этой комнате. Может, все равно умру, но, если я не смогу думать, то умру точно.
