Но мне не следовало этого делать. Конечно, не следовало. А следовало позволить Полу гнить в тюрьме. Моя семья справилась бы с этим. И тогда, возможно, Джони не переживала бы так тяжело. А маленький Том Бишоп не вырос бы, веря в ужасную ложь о своей матери.
Я предала и его, и свой долг обеспечить ему защиту. Именно поэтому смерть Мэгги Льюис и ее история так сильно повлияли на меня. Именно поэтому последние пятнадцать лет я провела, с опаской озираясь по сторонам. Ведь, как говорил Фрейд, подавленное рано или поздно прорвется наружу, причем в более отвратительном виде.
– Эмили? Вы меня слышите?
– Не беспокойтесь о моих записях по делу, – сказала я.
– А что вы думаете о Майкле?
Блэкли не собирался оставлять этот вопрос без ответа. Думаю ли я, что Майкл расскажет обо мне по существу? Отдаст ли меня на растерзание, как ему следовало бы? Если не присяжным, то репортерам? Напишет ли откровенные мемуары, которые взорвут книжные клубы?
Я продолжала смотреть на озеро. Сегодня оно темнело за окнами аспидно-серыми, гонимыми изменчивым ветром волнами. Я подумала о взаимной любви Майкла и Джони, виденной моими собственными глазами. Безусловно, Майкл играл свою роль. Но ему не все приходилось лишь изображать. Например, он не изображал стремление добиться своей собственной полной картины правды. И любовь к моей дочери. Он действительно влюбился в Джони, даже если вовсе не намеревался. Я убеждена в этом.
– Нет, – сказала я, – не думаю, что Майкл будет свидетельствовать против меня.
– Как вы можете быть так уверены? – с сомнением произнес Блэкли.
– Про уверенность я не говорила.
– Ладно, понятно, что она не будет стремиться к новому процессу по ряду причин. Одна из них – нежелание Майкла давать показания. Но в этом я уверен менее всего.
– В этом как раз вы можете быть уверены. – Мои слова прозвучали убедительно даже для меня самой.
Я не собиралась объяснять Блэкли причины такой уверенности, даже не знала, смогу ли дать ей объяснение. Никто не знал, кроме Майкла и меня, какие чувства мы испытывали, трижды погружаясь в его прошлое. Те чувства принадлежали только нам.
– Отлично, – заключил Блэкли, – тогда продолжайте просто заниматься своими делами. У меня все под контролем. Есть способ закончить все цивилизованным путем – вы никогда даже не увидите зала суда. Я позабочусь о…
– Сколько она требует? Какой иск собирается мне предъявить?
Блэкли промолчал. До меня донеслись приглушенные гудки из Уайт-Плейнс.
– Пятнадцать миллионов, – ответил он.
Я рассмеялась, вернее, у меня вырвался хрипловатый лающий смех.
– С чего она взяла, что у нас есть пятнадцать миллионов долларов?
– Такова начальная ставка. По одному миллиону за каждый год, проведенный в тюрьме. Но, полагаю, они удовлетворятся и десятью. А я опущу сумму еще ниже.
– Насколько ниже? Пол – архитектор, а я – психотерапевт. Мы не миллиардеры.
Я огляделась, представив, что мне придется продать этот дом у озера. Ну, если даже и так, то это лишь малая толика того, что я заслужила.
– А есть ли страховка у Пола? – спросил Блэкли.
Я вообще-то думала о ней.
– Он должен отсутствовать дольше или его должны найти. Но если то или другое случится, то страховка составит два с половиной миллиона.
«И перейдет непосредственно к моим детям».
– Ясно, – с явным облегчением произнес Блэкли, – тогда нам есть с чем работать.
«Нет, не нам, а вам».
Мы еще немного поговорили. Он повторил мне тот же совет, что давал уже дважды: о разумном молчании в присутствии прессы. А при случайном попадании под глазок камеры следовало принимать серьезный и раскаивающийся вид, однако оставаться безучастной. Судья ведь может попасть под влияние общественного мнения, добавил Блэкли, как и присяжные.
– Лора Бишоп, разумеется, еще должна доказать свои домыслы, – напомнил мне Блэкли. – Даже если не откроют новое уголовное дело, она должна – вернее, ее адвокаты должны – убедить судью, что ее осудили несправедливо. И ей придется сделать это без участия ее сына, если он действительно останется на нашей стороне. Первое, что они собираются сделать, вероятно…
– Джон…
– Да? – Он прочистил горло.
– Мы можем продолжить разговор позже?
– Конечно. Конечно, – сразу согласился он, осторожно спросив: – С вами все в порядке?
– Я собиралась немного полежать.
– Хорошо. Послушайте… Все будет хорошо. Успокойтесь. Мы сможем поговорить позже, в любое время.
Поблагодарив его, я отключила телефон и бросила его на кухонный островок. Потягивая красное вино, прошла вместе с бокалом к окну и постояла там, задумчиво глядя на озеро. Потом улеглась на диван, вдруг показавшийся мне особенно мягким. На мгновение я ощутила, что готова расплакаться, но слезы так и не появились. Я была опустошена.
Как-то незаметно я соскользнула в сон. Мне приснился дом Бишопов и кровь на полу кухни. Только голова была разбита у Майкла. А за столом, где сидела его мать и пила вино, сидела Джони. А в дверном стекле – мое отражение. За ним падали белые снежинки. В моей руке был молоток.
* * *
Что-то разбудило меня.
Первым делом я заметила, как изменился свет. Наступал вечер. Озеро серебрилось, отражая цвет неба.
Я услышала шум. Пронзительное жужжание. Оно доносилось в дом снаружи.
Я узнала этот звук.
Медленно и тихо я поднялась с дивана, взяла телефон с кухни и подошла к боковой двери. Оттуда был виден гараж. В нем горел свет. Что-то или кто-то двигался там, отбрасывая длинную тень на гравийную дорожку. В следующее мгновение жужжание возобновилось.
Шлифовальный станок Пола. Кто-то работал над лодкой.
Я сняла свитер с вешалки и, накинув его на себя, открыла дверь и направилась к гаражу под жужжание инструмента.
Когда жужжание прекратилось, я стояла всего в двух ярдах от открытого гаражного отсека. В воздухе клубилась древесная пыль. Стоявший там человек, размахивая рукой, разгонял пылевое облако. Ссутулившись, он стоял спиной ко мне. Погладив ладонью гладкий борт, он отложил шлифовальный станок, отряхнул руки и выпрямился. Наконец он обернулся и взглянул на меня.
– Привет, милая, – сказал Пол.
Глава 68
Небритое лицо. Грязные жирные волосы. Он выглядел исхудавшим, посеревшая тонкая кожа обтягивала скулы. В улыбке обнажились потемневшие зубы. На нем была странная одежда, не такая, в какой я видела его в последний раз – джинсы и серая футболка с эмблемой футбольной команды «Сиракьюз Оранджмен», – но на ногах его обычные мокасины. Все покрылось грязными пятнами; и штаны, и футболка порваны. Напоследок я заметила, что его руки тоже потемнели от грязи. Или засохшей крови…
Пол шагнул ко мне, а я отступила назад, спросив:
– Что ты делаешь?
Он перевел взгляд с меня на лодку, показывая, что это очевидно.
– Заканчиваю. Давно пора.
– Тебе звонили с работы, – я постаралась сохранить спокойствие. – Не могли до тебя дозвониться, позвонили мне. Но сейчас…
– Я планирую вернуться как можно скорее. – Пол прищурился. – Может, в конце этой недели. Но мне подумалось: раз уж я здесь, то успею нанести на нее последний слой лака. – Он кивнул в сторону лодки. – Правда, сначала нужно кое-где закончить шлифовку.
Несколько мгновений мы взирали на детище Пола.
– Выглядит неплохо, – заметила я, слыша легкую хрипотцу в его дыхании.
Все еще разглядывая лодку, он спросил меня:
– Шон очнулся?
– Нет. Пока нет.
– А Джо? Где она? – Голова Пола медленно повернулась ко мне. – Она все еще с ним?
– Не знаю. Но, думаю, с ним.
– А она? Они с ней?
Теперь он имел в виду Лору.
– Я думаю, они поехали на Лонг-Айленд. К Бликерам. Возможно, и она там… Она подала на нас в суд, – выдержав намеренную паузу, добавила я.
Пол что-то проворчал. И покачав головой, топнул по гравию.
– Чертова стерва…
