— При чем тут Франциск Ассизский?
— На протяжении последнего года жизни у него постоянно кровоточили руки и ноги. Кровь проступала изнутри. Или этот, как его звали?
Нильс спрятал лицо в ладонях, вспоминая ту передачу.
— Такой маленький, толстый монах. Итальянец вроде? В честь него поставили даже статую под водой. Падре Пио! Ты о нем слышала? Он жил в наше время. Он больше пятидесяти лет страдал кровотечениями из рук. Наше тело способно на самые неожиданные реакции, именно с этим мы сейчас и имеем дело. Иначе в этом нет никакого смысла.
— Почему ты заговорил о смысле?
Нильс не отвечал, но Ханна не сдавалась:
— Кто говорит, что в этом обязательно должен быть смысл? Разве в том, что планеты вращаются вокруг Солнца по эллипсу, есть какой-то смысл? Или в том, что…
— Ханна, я не религиозен. Поэтому я уверен, что всему есть какое-то естественное объяснение.
— Ну да, и мы нашли это естественное объяснение. Мы просто его не понимаем — именно так и начинается любое открытие.
Он покачал головой.
— Смотри на это так: феномен ведет себя как физический закон.
— Физический закон?
— По определению, физический закон — это хорошо обоснованное доказательство связи между физическими величинами. Короче говоря, физический закон невозможно изменить. Ты можешь делать все что угодно, Нильс, но ты не можешь изменить физический закон. Посмотри на меня.
Он послушался, не произнося ни слова.
— Почему ты не можешь себе представить, что феномен может следовать определенным схемам?
— Как это может быть возможно?
— Точно как в математике. Там царит хаос, ты не можешь найти никаких зацепок. Но вдруг — когда ты отходишь на расстояние и взламываешь код, — вдруг перед тобой открывается закономерность. Закономерность вырастает из хаоса. Случайности растворяются у тебя на глазах. Вещи… цифры собираются вместе, их можно сложить в формулу. Каждый математик знает это состояние.
— Ханна…
Она тут же его перебила:
— Все это выглядит случайным, Нильс. То, как это дело попало тебе в руки. Томмасо. Встреча со мной. Но все сходится. Все подчиняется единой закономерности. Физическому закону.
— Это слишком. Слишком. — Нильс вслух разговаривал сам с собой, тряся головой.
— Никто из вас не может путешествовать, — продолжила она. — Вы как мачты, которые стоят и ждут, пока их приведут в действие. И вдруг вы что-то предпринимаете. И за этим поступком стоит что-то большее.
— Что-то большее?
— Как солдат, который отпустил пленного и тем самым пробудил в пленном веру в…
— Да, но это только один пример, — перебил ее Нильс. — А как насчет русского?
— Он спас в театре мать и детей. Кто знает, что они потом совершат? Или тот мальчик, который выжил благодаря запрещенному лекарству.
Нильс молчал. Ханна продолжила:
— Вы как маленькие островки, Нильс. Вы привязаны к определенному месту, здесь вы защищаете окружающих.
— Защищаете! — воскликнул Нильс, презрительно глядя на нее. — Да я даже себя самого не могу защитить!
— Нет, неправда. Ты сам рассказывал: тебе звонят, когда люди чувствуют, что не могут больше и собираются покончить собой. Это точно то же, что и в случае с остальными тридцатью пятью. Они врачи, правозащитники — или вспомни о русском в театре, который подставил себя под пулю вместо молодой матери и ее детей. Ты делаешь то же самое. И ты с самого начала воспринял всерьез эту угрозу — ты и только ты один.
Он заметил, что она крепко сжимает его руку, и она немного ослабила хватку, но все-таки не отпустила совсем.
— Есть такая старая пословица: самым гениальным шагом дьявола было…
— …убедить людей в том, что он не существует, — закончил за нее Нильс.
— Самая большая ошибка, которую мы можем допустить, — это поверить в то, что мы все просчитали. Те мои знакомые, которые больше всех сомневаются, которые меньше всех уверены в том, как устроены мир и Вселенная, являются в то же время самыми одаренными. Самыми гениальными.
Он снова поднял на нее взгляд.
— «Бога не существует. Все началось с большого взрыва. Мы можем повышать и понижать температуру, как на термостате…» — Она покачала головой и улыбнулась ему. — Железная уверенность — она для дураков. Нужна определенная степень одаренности, чтобы признать, как мало мы знаем.
— Поэтому мы и не можем знать, что со мной сейчас происходит.
— Нет — но мы можем видеть закономерность. Это как, например, с силой тяжести. Мы понятия не имеем, почему все работает именно так, но мы точно знаем, что мяч снова упадет на землю, если мы подбросили его в воздух. Что бы ты ни делал, Нильс, как бы там ни было, но через шесть дней ты окажешься в Королевской больнице. В пятницу.
Нильс завел мотор, не говоря ни слова. В гуле, разрезавшем тишину, было что-то освобождающее.
— Куда мы едем? — спросила Ханна, отпуская его руку.
Он наконец-то взглянул на нее:
— В отпуск. Мне очень нужен отпуск.
На запад
Как только они выехали из Копенгагена, началась метель. Сначала они направились на север: многоквартирные дома сменились частными, на смену частным домам пришли виллы, виллы превратились в дворцы, а за дворцами наконец-то начались пейзажи.
— Нет. Поедем на запад.
Нильс свернул на шоссе в сторону Оденсе. Они должны уехать так далеко, как только возможно. По радио взволнованные голоса говорили о провале климатического саммита. Обама улетел. Некоторые уверены, что скоро наступит конец света.
— Может быть, мы вообще не заслуживаем того, чтобы здесь находиться. Люди. Разрушители… — слова вылетали из радио, как снег за окнами.
— Ты только посмотри, — тихо сказала Ханна, обращаясь главным образом к самой себе, восхищенно глядя на миллиарды снежинок, сквозь толщу которых они ехали. — Интересно, так ли ощущается, когда летишь в космосе?
Фары машины заставляли светиться покрытые снегом поля вокруг.
— Давай лучше музыку послушаем, — сказал Нильс, перебирая стопку дисков. «Милли Ванилли» и Нина Хаген в разбитом футляре.
— Следи за дорогой.
— У тебя нет «Битлз»? Или Дилана? Хоть чего, лишь бы было записано до 1975 года.
— У меня есть только та музыка, которую я никогда не слушала, пока Йоханнес был жив.
Он взглянул на нее.
— Это проект?
— Ага. Ты следи за…
Машину занесло, и на мгновение — всего лишь на короткое мгновение — Нильс потерял над ней контроль.
— Я же просила следить за дорогой.
Нильс улыбнулся. Ханна закурила две сигареты, протянула ему одну и опустила стекло.
— Спасибо, — сказал он, включая музыку. Монотонный попсовый ритм даже как-то приличествовал моменту. — Но вообще говоря, это все равно.
— Что именно?
— Занесет машину или нет. Врежусь я во что-то или нет. Ты же говоришь, что по физическому закону я окажусь в пятницу в Королевской больнице. Что бы я ни делал.
— Это не я говорю, это закономерность. Математика. Но обо мне-то она ничего не говорит. И неизвестно, готова ли я к тому, чтобы… — Она запнулась.
Нильс внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Я тоже не уверен, готов ли я.
* * *
Они проезжали маленькие городки, похожие друг на друга как две капли воды. За окном сменялись одинаковые виды: уличные фонари, железнодорожные станции, супермаркеты, пиццерии, магазинчики — проект одного архитектора, который разработал все провинциальные города в стране. Без работы он явно не сидел.
Они остановились на красный свет. Вокруг не было ни души. Ни одно окно не горело, ни в зоомагазине, ни в медпункте, ни в аптеке, ни в пабе при торговом центре.
— Зеленый.
Нильс не трогался с места.
— Нильс?
Он съехал на обочину.
— Что случилось? Где мы?
— Где-то.
— Где-то?
— Хорошее название для этого города, а?
— Нильс, зачем мы тут остановились?
Он внимательно посмотрел на нее.
— Чтобы перехитрить твою математику.
Где-то на острове Зеландия
Катрине любила говорить, что бывает два вида людей: те, кого визит к врачу успокаивает, и те, кого он, наоборот, приводит в ужас. Нильс принадлежал к последним. Он делал все возможное, чтобы избегать врачей, где бы они ни служили: в медпунктах, больницах или частных клиниках. Он откладывал встречу с ними до самого последнего момента. Шесть лет назад это едва не закончилось печально: обычное воспаление легких, которое можно было бы победить за пару дней мягким антибиотиком, чуть не стоило ему жизни. Пока он бездействовал, инфекция распространилась на плевральную полость и ткани легких, так что, когда Нильс наконец-то согласился лечь в больницу, он был настолько ослаблен, что врачи считали, что имеют дело с агрессивным раком легких. Катрине была в ярости: «Почему ты не пошел к врачу раньше?» — «Я просто не из тех, кто сразу бежит к врачу».
