– Теперь мне понятно, почему послали тебя.
– Меня никто не посылал. Я сам вызвался.
Мистер Кам внимательно прислушивался, наверное, старался понять, не собираемся ли мы его укокошить. И чтобы его успокоить, я потрепал его по плечу и сказал:
– Хин лой, – что-то вроде "Извини, парень".
– Что, вспоминается вьетнамский? – спросила Сьюзан.
– Вроде того. Хин лой. Мы говорили "хин лой", когда пускали кого-то в расход. Мол, извини, приятель. Сам понимаешь.
Сьюзан притихла – решала, не едет ли она в одной машине с психопатом. И я думал о том же.
– Ничего. Выброс адреналина в кровь. Со мной все будет в порядке.
Она опять промолчала. Мне показалось, немного испугалась меня. Да я и сам себя испугался.
– Сама навязалась, – заметил я ей.
– Знаю. И нисколько не жалуюсь.
Я протянул ей через плечо руку, и она сжала мне пальцы.
Плоская равнина сузилась до полоски между горами слева и морем справа. Движение на дороге совсем прекратилось, и я держал постоянно сто километров в час.
– Хочешь, поведу? – спросила Сьюзан.
– Нет.
Она начала массировать мне шею и плечи.
– Ты как?
– Прекрасно. Тут впереди есть местечко Бонгсон. Ищи значок Торговой палаты. Я там служил несколько месяцев.
– Сейчас посмотрю на карте. Почему ты мне не рассказываешь, как заработал увольнительную в Нячанг?
– Что там рассказывать?.. Вот доедем до этой самой долины Ашау, и я тебе покажу, где все произошло.
– Согласна. – Она помассировала мне виски. – Помнишь, в "Рексе" я сказала, как полезно говорить о таких вещах?
– Посмотрим, что ты запоешь, когда все узнаешь.
Сьюзан немного помолчала.
– Не исключено, что в этот раз, уехав из Вьетнама, ты оставишь здесь свою войну навсегда.
– Думаю, поэтому я и здесь, – ответил я.
Дальше на север нам попался прибрежный курорт Вунгро с несколькими пансионами и небольшой гостиницей с открытым кафе. Если бы не мистер Кам, мы бы остановились и выпили кофе или чего-нибудь покрепче – я в этом очень нуждался.
За Вунгро дорога отвернула от берега и стала снова пустынной – за окном тянулись темные пространства рисовых полей и каналов да время от времени мелькала редкая крестьянская хижина.
Кам молчал. Он, видимо, понял: если бы его намеревались убить, то давно бы это сделали. Такое прозрение одних успокаивает, а другим приходит в голову мысль, что можно попытаться бежать.
Я продолжал поглядывать в зеркальце – не появятся ли позади фары. Это означало бы крупную неприятность.
– Главная дорога страны – и ни одной машины, – заметил я Сьюзан.
– В провинции редко ездят по ночам, – ответила она. – Разве что случайный автобус. А днем шоссе прилично загружено. Вряд ли разгонишься быстрее тридцати миль в час. Мне говорили, – добавила она, – что полиция прекращает патрулирование шоссе примерно через час после наступления темноты.
– Повезло.
– Не очень. Армейские патрули разъезжают по шоссе всю ночь. Копы останавливают в городах. А военные кого угодно на дороге.
– Какой следующий большой город?
Сьюзан сверилась с картой.
– Здесь есть местечко под названием Кинхон. Но шоссе проходит западнее – так что нам нет необходимости въезжать в сам город.
– Бывший американский госпитальный центр, – заметил я.
– Ты его помнишь?
– Да. Там занимались проблемами, с которыми не могли справиться на госпитальных судах. Лечили также вьетнамцев – военных и гражданских. А за городом был лепрозорий.
– О... я слышала об этом месте. Лепрозорий существует до сих пор.
– У нас был санитар, который настолько перегорел в боях, что вызвался работать в этом лепрозории. А мы после этого шутили: когда дела будут совсем швах, мы все туда подадимся. – Сьюзан не рассмеялась. – Тебе бы там пожить, – добавил я и спросил: – Он далеко?
– Мне кажется, впереди, в нескольких километрах.
– Ты читаешь карту или с ней трахаешься?
– Слова озабоченного.
– Хин лой.
Сьюзан ущипнула меня за плечо. Мистер Кам вытаращил на нее глаза.
– Вот видишь, жена мистера Кама никогда не щиплется, – сказал я. – Надо будет жениться на вьетнамке.
– Они такие послушные – наскучат так, что свихнешься.
– Вот и хорошо.
– Я рада, что ты приободрился, – улыбнулась Сьюзан.
– Меня немного тревожит водитель того грузовика.
– Но он не знает, что мы иностранцы. Наверняка подумал, что свои же удирают от полицейских. А больше ничего не видел.
– Будем надеяться.
Мы проехали поворот на Кинхон. На перекрестке стояло несколько строений, в том числе бензозаправочная станция. Но она оказалась закрытой.
– Как ты считаешь, хоть одна бензозаправка сегодня работает? – спросил я у Сьюзан.
– С какой стати?
– И то верно. Но, боюсь, на одном баке мы до Хюэ не дотянем. Даже с канистрами.
– Выключи фары – экономь бензин. Мистер Кам тебе бы то же посоветовал.
Я посмотрел на указатель и прикинул в уме. Получалось, что на том, что оставалось в баке, мы могли проехать двести или двести пятьдесят километров, смотря по тому, сколько литров умещалось в баке и каков расход. Десять литров в канистре увеличивали запас хода еще на пятьдесят – шестьдесят километров.
– Спроси-ка мистера Кама, где он ночью покупает бензин, – попросил я Сьюзан. Она перевела ответ:
– Он не знает. Он никогда не заезжал так далеко на север. И редко водит машину ночью.
Я рассмеялся.
– Где же он собирался заправляться?
– Он явно не собирался везти нас в Хюэ, – ответила Сьюзан.
– Это понятно. Вот так ему и скажи.
Сьюзан сказала. Вьетнамец опять оробел. А она повернулась ко мне:
– Помнится, ночные заправки есть в Дананге.
– А до Дананга далеко?
Она заглянула в карту.
– Около трехсот километров.
Я посмотрел на указатель.
– Надеюсь, дорога под гору. Иначе никак не дотянем. Может, выкинуть из машины косоглазого?
– Он нам нужен, чтобы качать бензин. И о чем мы только думали, Пол?
– Я думал, что у этой машины бак больше, а расход меньше. Если дойдет до крайности, остановимся, подождем дня и найдем работающую заправку.
Впереди, над плоским горизонтом, возникло марево света.
– Это что, Бонгсон?
– Должно быть, – отозвалась она.
Я снизил скорость и огляделся. Пустынный пейзаж показался мне знакомым.
– Вот здесь я видел слона, – сказал я скорее себе, чем Сьюзан.
– Какого слона?
Несколько секунд я молчал.
– Это такое выражение. Так говорят те, кто первый раз видел сражение: "Я видел слона". – Я посмотрел по сторонам шоссе: именно здесь я впервые видел настоящий бой – утром в ноябре 67-го, на следующий день после Дня благодарения[59].
– Что это значит?
– Не знаю. Но к Вьетнаму не имеет никакого отношения. Может быть, восходит ко временам Рима, когда Ганнибал перешел со слонами Альпы. Я видел слона, – повторил я.
– Звучит почти мистически, – заметила Сьюзан.
Я кивнул:
– Самые большие мистики, самые верующие и самые суеверные люди на свете – это солдаты. Я видел, как перед боем мужики крестились и целовали распятие... клали в чехол каски патрон от "АК-47" – считалось, что это та самая пуля, которая должна была в них попасть. Прикрепляли к каскам туз пик, потому что у вьетнамцев это символ смерти. Да мало ли было всяких талисманов и ритуалов... И все, конечно, молились.
Сьюзан на мгновение притихла.
– Так здесь ты видел своего первого слона?
– Да, здесь я видел слона.
Она подумала и сказала:
– Мне кажется, когда нам стреляли в спину, я тоже различила слона.
– Тебя леденил страх, ты почувствовала, как пересохло во рту, сердце вырывалось у тебя из груди?
– Да.
– Значит, ты видела слона.
Впереди показался мост через реку Анлао. За ним раскинулся городок Бонгсон.
Сьюзан надела темные очки.
– Я похожа на местную?
Я посмотрел на нее в зеркальце заднего вида: расчесанные на прямой пробор длинные волосы, очки – в несущейся машине она могла сойти за вьетнамку. Я повернулся к мистеру Каму: он тоже мог сойти за вьетнамца, потому что и был вьетнамцем. Проблема была во мне.
Я снова посмотрел на Кама, и у меня возникло ощущение, что он собирается рвануть из машины, как только мы въедем в город.
Пришлось остановиться и обернуться к Сьюзан.
– У меня в чемодане есть кроссовки. Сними с одной шнурок и принеси сюда.
