— Тебе вообще знакомы окрестности?
— Какие окрестности? Кроме асфальта, я ничего не вижу.
— Как называется эта местность?
— Понятия не имею.
— Глория!
— У тебя голос совсем как у Клайва. Наверное, акцент такой же. — С этими словами она положила ладонь ему на колено. — Только низкий.
— Если ты не будешь смотреть на дорогу, он станет еще и сердитым. Выходит, ты не имеешь понятия, куда мы едем, так?
Глория, деланным британским акцентом:
— Неужели у тебя нет охоты к приключениям?
— С меня хватит приключений. Я хочу одного — обсушиться и лечь в постель.
— Я тоже.
— Тогда держи руль обеими руками.
Она убрала ладошку:
— Никакой тяги к приключениям.
Он принялся пялиться в стекло. За которым не было видно ни зги.
— Полагаю, эта дорога ведет в Джон О'Гроутс.
— А там есть мотель?
Он с шумом выдохнул:
— Думаю, Клайв-то знает, где этот мотель. Позвоню-ка Стречи.
— Они, должно быть, полумилей впереди нас.
Но тут зазвонил его собственный телефон.
— Что за… — Он поднес его к уху.
— Алло?
Телефон же продолжал звонить. Он отнял его от уха и злобно уставился на него. Потом сунул руку в карман и извлек… второй телефон — который, собственно, и звонил.
— Ч-черт. Я утащил телефон Стречи.
Глория захихикала:
— Вы что — одевались в спешке?
Он выругался и нажал отбой.
— Зашибись. Я позвонил самому себе.
— Ну, у нее ведь есть твой номер? И свой собственный тоже.
— Но нет мобильника.
— У вас тут что — таксофонов нет?
— В городах — есть. А мы — черт-те где. Ты видела хоть одну телефонную будку?
— Она может позвонить из отеля.
— Господи Иисусе.
— О, какой мрачный зайчонок. — Ее рука вновь коснулась его ноги — и на сей раз значительно выше колена. — Ой, извини — нельзя.
— Лучше нам развернуться.
— Зачем? Я же говорила — они опережают нас. Сейчас они могут быть в полумиле отсюда.
— Хотелось бы так.
— Если мы вернемся, первым долгом мы доедем до того самого ресторана. Спросим у Фрэнки, куда они поехали. Заодно подвезем его.
— Не смешно.
— Ему-то точно не до смеха. Впереди какие-то огни. — Она сбавила скорость. — Место вроде незнакомое.
— Удиви меня.
Она остановила машину:
— Дай мне шанс. Я очень постараюсь.
Теперь, когда они остановились, стал слышен приглушенный шум дождя по металлической крыше. Странный, шуршащий звук — так скользит по кровати пуховое покрывало.
Она сказала:
— А я ведь не в первый раз так — ночью в машине с парнем. И тут автомобиль странным образом ломается. Правда, за рулем обычно не я.
— Но мы ведь не сломались.
— А можем притвориться, что сломались.
— Послушай, что ты предлагаешь — мотаться по дороге, пока не найдем какое-нибудь место, которое ты узнаешь?
— Пока не объедем вокруг озера? Я, блин, вся промокла. Разве вон на той вывеске не написано: «Номера с завтраком»?
— Как называется отель, в котором остановился Клайв?
— Это не он.
— Да я уже догадался.
— Не сердись, милый. Мы можем заехать туда и обсушиться.
Тут зазвонил его мобильный. Это могла быть только Стречи. Она могла спросить только:
— Вы где?
— Бог его знает. Вы куда повернули от парковки?
— Налево.
— Просто замечательно.
— А вы — направо?
— Как ты догадалась?
— Да мне стало интересно, почему я не вижу ваших фар в зеркале заднего вида. Как у вас погодка?
— Типично шотландская.
— Ты все еще в той же одежде?
— Ну, с Глорией я меняться не стану.
Стречи рассмеялась:
— Как далеко вы зашли… вернее, заехали?
— Не так и далеко. Плетемся сквозь дождь, как пьяная утка.
— Но ведь все это время вы ехали на машине? Если вы сейчас же повернете и доедете до ресторана… Черт, это вам еще час переться!
— Если не больше.
— Твоя одежда хоть подсохла?
— Издеваешься?
— Ой, прости, Микки. Тут тоже льет как из ведра.
— Замечательно. А твоя одежда как?
— Ну, я… — Она замялась. — Я одолжила кое-что из вещей Глории.
Она не стала говорить ему, что это был купальный халат. А купальный халат Глории являлся отнюдь не теплой фланелькой, предназначенной для холодных шотландских вечеров; но бледно-розовым двухслойным шифоном с обилием всяческих рюшечек и оборочек. Словом, абсолютно не во вкусе Стречи.
Но Клайв заявил:
— Ты потрясающе выглядишь.
На нем самом был халат цвета бургундского вина, который необыкновенно ему шел. Так, что она не удержалась:
— Да и ты неплохо.
Он просиял:
— И как только я мог отпустить тебя, Стречи?
Улыбка мигом слетела с ее губ.
— Чертовски запросто. Ты не просто отпустил меня — ты меня бросил. Прямиком в девонширскую грязь.
— Мне очень жаль…
— Ничуть тебе не жаль. Ты ушел от меня.
— Любовь моя! — Он решительно подался вперед. — Да, я скотина — но мы все еще вместе — во всех смыслах этого слова.
— Вместе, как же!
Он стоял близко — совсем близко, и обнять ее ему ничего не стоило.
— Мне нужна только ты.
Она сопротивлялась — но никогда в жизни она не сопротивлялась так вяло. Чем большей сволочью он был, тем меньше у нее оставалось сил, чтобы его оттолкнуть. Ей не следовало оставаться с ним наедине. Не следовало приходить в его комнату. Не следовало принимать ванну, и уж тем паче не следовало напяливать чертов сексапильный халатик этой Глории. Все это было ясно, как Божий день. Но она растаяла в его объятьях.
— Убери от меня руки, — пробормотала она, но он воспринял эти слова с точностью до наоборот.
Его пальцы в ее волосах. Его губы — на ее веках. Его дыхание — на ее щеке…
Она сказала:
— Сволочь ты, Клайв.
Его пальцы — на ее подбородке. Его губы — на ее шее. Его дыхание — на ее плече…
Она подняла лицо и поцеловала его в губы.
Он развязал поясок пресловутого халатика. Тот скользнул к ее ногам.
Хозяйка отельчика «Байд-Эвей» с ужасом обозрела их промокшую одежду.
— Вы что — решили искупаться в Лох-Ломонде? — ошарашенно спросила она.
Сделав замечание, что уже очень поздно, она тут же поправилась, что в такую ужасную ночь она просто не имеет права никому отказать. У нее есть славная теплая спаленка, а там, снаружи, так сыро, что она, как добрая христианка, даст им чашечку супа с кусочком питательного черного хлеба — заметьте, с маслом, а не с маргарином, — а в спаленке есть обогреватель; правда, она вынуждена попросить их не вешать на него мокрую одежду, дабы не испачкать ее обои. И вообще, если они разложат ее где-либо помимо диванчика, намокнет ковер, так что лучше всего бедной уставшей паре будет сложить одежду в кучку, которую она за скромную плату может положить в сушилку. Кстати, есть ли при них багаж? Нет, конечно, ничего страшного нет, но в этом случае ей придется выписать счет заранее — они ведь понимают?
Клайв лежал в полумраке комнаты, пялясь в потолок. Несмотря на хмурую погоду, сквозь шторы проникал тусклый оранжевый свет уличного фонаря. Там и сям в комнате мерцали красные огоньки — пульт от телевизора, подставка для чайника, выключатель на стене, электронные часы, пожарная сигнализация на потолке возле двери. Слышался какой-то слабый звук — но то был не дождь, а всего-навсего жужжание кондиционера. Дверь была заперта снаружи.
Рядом с ним на кровати мирно спала Стречи — рука ее лежала на его груди, а волосы спадали на его лицо. От этого было щекотно и свербило в носу. Он попытался отодвинуть ее голову, а когда ему это не удалось, стал с величайшей осторожностью отодвигаться от нее. Она пошевелилась, пробормотала что-то во сне — ему пришлось на пару секунд замереть в одном положении, чтобы она успокоилась. Потом он снова пошевелился. Она засопела. С необыкновенной нежностью он приподнял ее голову, легонько поцеловал ее и уложил на подушку.
Рука ее продолжала покоиться на его груди, и пальцы этой руки легонько сжались — точно она не хотела отпускать его. Тогда он осторожно разжал ее пальчики своими. Откатился в сторону и пристроил ее руку на теплой простыне, где только что лежало его тело.
Теперь он был свободен. Он прислушался, и вскоре дыхание Стречи стало ровным и мерным. Клайв Лейн любил одиночество. Он обожал возвышаться над бушующим миром, точно цапля на обрывистом речном берегу, когда она неподвижно смотрит на быстротечные воды, выжидая момента, в который можно будет нырнуть и ухватить серебристую рыбку. В последнее время ему так редко удавалось побыть в одиночестве. В течение трех месяцев в Америке цапля по имени Клайв Лейн то и дело совершала дерзкие рыболовные вылазки, чтобы затем вернуться в уютное гнездышко — съемную комнатку, где ждала его верная Стречи. Славная девушка, она очень нравилась ему — но больше того он любил свободу. Стречи не виновата — да и никто не виноват. Вот и Глория — она тоже ни в чем не повинна, просто в тот момент Стречи с ним не было. Он искренне надеялся, что она — такая же цапля, как и он: ухватит рыбку и — общий привет! — возвращается в родимое гнездо. Но она пожелала остаться с ним. Впрочем, как и все остальные.
