Корбену надоело, что его весь день шпыняют.
— Отстань, гад! — закричал он и, выдернув одну руку, оттолкнул Омара. — Я сам.
Омар прижал его к двери с криком «Имши, ялла!», но Корбен сопротивлялся, и тогда хаким приказал Омару оставить его в покое. Со злостью взглянув на Корбена, тот сунул мешок ему в руки и отошел.
Прижав ухо к двери, Эвелин прислушивалась к шуму в коридоре. Она слышала, как отпирали дверь, и с ужасом думала, что привезли еще одну жертву или, что еще хуже, забирали для очередного мучительного эксперимента ее безумного тюремщика.
Тут она услышала мужской голос, выкрикнувший что-то по-английски с американским акцентом. Соотечественник! Слов она не смогла различить, но, судя по уверенному и сильному голосу, он был в нормальном состоянии.
Потом послышалась какая-то возня, и Эвелин догадалась — мужчину выводят, а он сопротивляется.
Как поступить, лихорадочно соображала она. Подать голос? Тогда человек узнает, что она находится здесь, в одной из камер. Если ему чудом удастся вырваться на свободу, он сообщит о ней. Вместе с тем она боялась подвести соотечественника и навлечь на себя кару за нарушение режима.
Наконец она решила воспользоваться шансом и не думать о последствиях.
— Помогите! — изо всех сил закричала она. — Меня зовут Эвелин Бишоп, я гражданка США. Меня похитили в Бейруте. Прошу вас, сообщите в посольство! — Она стучала кулаками по толстой двери. — Помогите! Помогите мне выбраться! Сообщите обо мне!
Она умолкла и стала прислушиваться, вся дрожа от волнения, отчаяния, надежды и страха пыток.
Но ей ответила полная тишина.
Она сползла на пол и обхватила голову трясущимися руками.
Услышав крики Эвелин, Корбен замер. Он повернулся и бросил взгляд на выходящие по обе стороны длинного коридора двери, пытаясь определить, в какой она камере. Ее голос, казалось, звучал где-то рядом, но приглушенные звуки могли исходить из любой соседней камеры.
Впрочем, сейчас это не имело значения. Ведь он ничего не мог сделать. Он посмотрел на невозмутимое лицо хакима, следившего за его реакцией.
Затем губы хакима скривились в язвительной усмешке.
— Решайте сами, хотите стать героем или предпочтете вечную жизнь?
Корбена бесило, что этот выродок, этот сумасшедший втянул его в свою игру, что он дразнит и искушает его. Он ненавидел хакима и себя самого — за то, что уступил ему. Заключил сделку с дьяволом. Но такого рода сделки не приводят к добру. Если бы у него появилась сейчас возможность как-то переиграть своих тюремщиков, выбить у них мозги и освободить Эвелин и других пленников, сделал бы он это?
Он не был в этом уверен.
И если ему пришлось бы выбирать, признался он себе, вряд ли он на это пошел бы. Слишком много стояло на кону. Слишком высока была цена.
Мрачно посмотрев на хакима, он дал ему ответ, накинув мешок себе на голову. И, оказавшись в темноте, он надеялся — отчаянный крик Эвелин не будет слишком долго его преследовать. Со временем он затеряется в вечности.
Двухтурбинный самолет королевской авиакомпании «Бичкрафт» оставил позади роскошное побережье Средиземного моря и устремился на север, в Турцию.
Миа удалось без особого труда незаметно выскользнуть из отеля и уехать в автомобиле Кирквуда, ждавшего ее за углом. В аэропорту им не пришлось проходить через формальности, их сразу повели к маленькому самолету с уже включенными двигателями. Как только они поднялись на борт, самолет взлетел. Все это доказывало важное положение ООН в Бейруте, тем более несколько тысяч ее миротворцев поддерживали на юге страны спокойную обстановку.
Диярбакыр находился на северо-востоке от Бейрута, и для прямого полета нужно было пересечь Сирию по диагонали, но сирийское воздушное пространство строго контролировалось. Кирквуд предпочел обходной путь, хотя и более дальний. Они летели на север, держась подальше от сирийского неба, пока не достигли турецкого побережья. Там они свернули направо и полетели на восток, вглубь материка, к Диярбакыру.
Миа отвернулась от иллюминатора, за которым уже маячила на горизонте береговая линия, как только Кирквуд вернулся после разговора с пилотами. Он уселся напротив и развернул карту.
— Приятеля Фаруха зовут Абу Барзан, — сообщил он Миа. — Он пересек границу вот здесь, в Заху, и вчера въехал на территорию Турции. — Кирквуд показал на карте место пересечения границы недалеко от точки, где встречались Турция, Сирия и Ирак. — Он находится в Диярбакыре. — И он поставил указательный палец на городок, находящийся на расстоянии примерно пятидесяти миль севернее сирийской границы.
— И здесь он встретится с покупателем?
Кирквуд кивнул.
— Там нас встретят два частных охранника, они отвезут нас к нему.
Все происходило слишком быстро. Миа не знала, как воспринимать неожиданный поворот событий.
— Как вам удалось его выследить?
Кирквуд замялся, затем ответил, складывая карту:
— Это было несложно. По сравнению с Багдадом Мосул маленький городок, а он повсюду хвастался, что заключил очень выгодную сделку.
— И как вы думаете получить у него книгу?
Казалось, Кирквуду не нравятся ее настойчивые вопросы.
— Он сам отдаст нам книгу и остальные вещи, лишь бы мы не отправили его назад, в Ирак, где он может оказаться под судом за контрабанду.
— А его покупатель? — не унималась Миа. — Ведь он может оказаться из этой банды!
Кирквуд покачал головой.
— Скорее всего это просто еще один торговец древностями из Лондона или Франкфурта, — решительно ответил он. — Вряд ли он представляет для нас интерес. Нас интересует только книга, которая даст нам возможность вернуть Эвелин.
Миа озабоченно задумалась. Со времени ее телеобращения она ничего не знала о бандитах, и ей не нравилось, что у нее нет связи ни с посольством, ни даже с Корбеном.
— Мы так и не знаем, объявились ли похитители, — заметила она.
— Ничего, объявятся, не сейчас, так позже. Мы устроим еще одну пресс-конференцию, сообщим о поимке контрабандистов и с помощью книги подцепим их на крючок. Не волнуйтесь, они обязательно позвонят. Я об этом позабочусь.
Машинально кивнув, Миа опять уставилась в иллюминатор и отдалась тревожным размышлениям.
Через минуту голос Кирквуда вывел ее из задумчивости:
— В чем дело?
Миа повернула к нему утомленное лицо.
— Просто не верится, что мы имеем дело с такой необыкновенной идеей… Что это вообще возможно! — Она тряхнула головой. — Похоже на кольцо Фродо. Искушать человека своей властью над природой, обещанием вечной жизни. Играть с нашими сердцами, так легко поддающимися совращению!
Кирквуд задумчиво поджал губы:
— Я бы вовсе не назвал это совращением. Смерть отнимает у человечества множество талантливых людей. И мудрых.
Пока самолет летел сквозь облака, они разговорились о последствиях предполагаемого продления жизни на сотни лет, о катастрофических сдвигах, которые могут произойти на земном шаре. Ясно, что сразу же возникла бы проблема перенаселения Земли. С первого появления гоминида потребовалось восемьдесят миллионов лет, чтобы в 1800-х годах население достигло миллиарда человек. Более чем через сто лет, в 1930-м году, оно достигло уже двух миллиардов, но с тех пор приблизительно каждые пятнадцать лет увеличивалось на целый миллиард! Рост происходил в основном за счет менее развитых стран; в более развитых странах рождаемость едва обеспечивала существующую численность населения. Но когда на Земле станут одновременно жить пять поколений каждой семьи, им потребуется гораздо больше природных ресурсов, продуктов питания и жилья. На социальное и пенсионное обеспечение потребуются трудно представимые средства. А главное — коренным образом изменятся отношения между людьми.
Брак — сохранит ли этот институт прежнее значение, если никому и в голову не придет жить с одним и тем же партнером пару сотен лет? Дети — как они будут воспитываться, как будут относиться к родителям? Те же проблемы возникнут и с работой. Что станет с такими понятиями, как карьера, пенсионный возраст? Придется ли человеку трудиться всю его долгую жизнь? Наверное. Но сумеют ли они свыкнуться, смириться с этой мыслью? В старых фильмах часто возникала тема молодежи, которая не может найти себе место в обществе. А что ждет молодежь в воображаемом будущем? Сможетли молодой человек хоть когда-нибудь продвинуться по служебной лестнице, если представители старшего поколения так долго будут сохранять трудоспособность? Или взять судебную систему. Удержит ли человека от преступления перспектива провести в заключении тридцать лет, когда средняя продолжительность жизни будет составлять лет двести — триста?
Чем дольше они обсуждали эту тему, тем яснее становилось Миа: если идея долголетия осуществима, то буквально каждый аспект современной жизни должен будет подвергнуться кардинальному пересмотру. До сих пор она рассматривала эту идею лишь с теоретической точки зрения, но сейчас, когда она думала о ней как о реальной, ей представлялись поистине пугающие перспективы.
