Биг Т. Бюргер намеревался уже вонзить свои мощные челюсти в огромный кусок сочного бифштекса, как вдруг услышал чей–то голос:
– Энтони!
Он в полном изумлении отложил вилку. Вот уже тридцать с лишним лет никто не называет его так – «Энтони». Старый вояка подошел к окну и оглядел заросший пожелтевшей травой квадрат, который он именовал своей лужайкой. Чертов прожектор, способный якобы противостоять любой непогоде, опять вышел из строя, и возле дома царила почти непроглядная тьма. Вновь раздался все тот же голос – нежный, певучий:
– Энтони…
Биг Т. Бюргер наполовину высунулся в окно – ночь казалась совершенно спокойной. Вдруг что–то шевельнулось справа, в траве. Повинуясь выработанному за долгие годы службы рефлексу, он мгновенно отскочил от окна – и тут ему почудилось, будто там, снаружи, раздался едва слышный, полный разочарования вздох. Бесшумно попятившись назад, вглубь комнаты, Биг Т. добрался до старого сундука, доверху набитого военными реликвиями, выудил оттуда длинноствольный карабин 22–го калибра, зарядил его, стараясь орудовать при этом как можно тише, и вернулся к окну.
Лужайка уже не выглядела безлюдной. В самом дальнем ее конце, на опушке леса, смутно виднелась какая–то фигура. Женская фигура. Вспомнив о жутком убийстве Сибиллы, Биг Бюргер подумал о том, что, может быть, этой женщине грозит опасность и поэтому она попыталась позвать его на помощь. Но откуда ей знать его имя?
– Энтони…
Голос звучал нежно, но настойчиво.
– Кто там?
– Ты не узнаешь меня? – прошептал голос, в нем звучала бесконечная нежность.
Биг Т. Бюргер вздрогнул. Не мог здесь сейчас звучать этот голос, ведь он умолк навеки почти тридцать пять лет назад. Что–то тут не так. Все чувства старого десантника мгновенно обострились до предела. Если это – шутка, то довольно мерзкая. Его мама давно умерла и покоится на кладбище в доброй тысяче километров отсюда. В мозгу старого вояки словно замигала светящаяся надпись:
«Западня». Он прицелился, причем запястье его оказалось снаружи, за окном.
– Немедленно сматывайтесь отсюда, или я стреляю. Считаю до трех. Раз… два…
Совсем рядом тихо треснула сухая ветка. Биг Т. молниеносно развернулся вправо и выстрелил. Яркая вспышка выстрела на мгновение разорвала тьму: никого. Но Биг Бюргер почувствовал, как что–то холодное пробежало по коже, словно царапая ее. Он взглянул на руку. На левом запястье красовался длинный порез, из которого на кафель пола капала кровь. Женщина за окном со смехом не спеша растаяла во тьме, плавно покачивая бедрами. Что еще за цирк, черт побери? Несмотря на жару, он закрыл окно и в задумчивости медленно вернулся к столу.
Жирный черный таракан деловито ползал по бифштексу. Ни на секунду не задумываясь, Биг Т. Бюргер не спеша поднял ружье, прицелился и выстрелил. Таракан вместе с тарелкой разлетелся на мелкие кусочки – словно на стрельбище. В глубине души старый вояка испытал некоторое удовлетворение. Затем он взглянул на закрытое окно. Определенно, в городе творится что–то ненормальное. Сначала малышка Дженингс, а теперь еще и это. Спать этой ночью он решил не раздеваясь и не расставаясь с оружием. На своем веку он пережил три войны. Не хватало еще, чтобы он попался на старости лет как какой–нибудь желторотый новобранец.
Шеф Уилкокс, четвертый раз подряд перечитав доклад доктора Льюиса, наконец отложил его в сторону. Сожрана живьем… Уверен, что этот жалкий сопляк Том на такое не способен; нет, абсолютно исключено. Внезапно он вспомнил о том, что недавно вечером Мосс рассказал ему о каких–то полоумных мотоциклистах, пытавшихся устроить полный бардак в его заведении. Этакие волосатые, сплошь покрытые татуировкой «Адские Ангелы», направлявшиеся в Неваду. Почему бы не они? Уилкокс записал на клочке бумаги: «пров. Нев.». Но даже до предела накачавшиеся наркотиками какие бы то ни было «Адские Ангелы» вряд ли стали бы жрать девчонку. Убить, изнасиловать, расчленить труп – да; но сожрать? Однако, как бы там ни было, ведь кто–то же сделал это – так почему бы не те самые мотоциклисты?
Он провел рукой по своим густым, серовато–металлического оттенка волосам, пригладил усы и направился к автомату, чтобы налить себе стаканчик кофе. Санитарная команда поработала на славу: в помещении до сих пор воняло инсектицидом, хотя все окна были распахнуты настежь. Санитары обнаружили здесь больше тысячи насекомых – они сожгли их в специальной переносной печи. Хорошенькое дело. Как будто лето и без того не предвещало быть достаточно тяжелым – так нет же, надо вдобавок к этому тараканьему нашествию случиться. Эти твари в один прекрасный уик–энд просто–таки наводнили всю округу. И теперь кишмя кишели в кухнях, гаражах, погребах, карабкались по стенкам мусорных бачков, толпами лезли в коридоры и даже в спальни. Такое в здешних местах случалось не впервые – столь же внезапные нашествия город переживал два–три раза в столетие, хотя явление это для всех оставалось полной загадкой. Впрочем, Сибилле Дженингс теперь уже глубоко наплевать на всех этих тараканов. Уилкокс перелистал стопку записок, оставленных ему Бойлзом. Звонки возмущенных граждан, какие–то нелепые доносы – такое разве что в сортире сгодится. Дважды звонили родители Сибиллы, один раз – мать Тома Прыща, а Лесли Андерсон из муниципального совета даже лично нанес визит. Уилкокс смял листки, скатал из них шарик и запустил его в корзину для бумаг. Дело дрянь. Ну что он может сказать этому болвану Лесли Андерсону?
Он быстро выпил кофе и посмотрел на часы: двадцать минут первого. Пора спать. Завтрашний день может оказаться и похуже. Да, да – это одно из тех правил, которые совсем нелишне вбить себе в башку: завтра всегда может быть еще хуже, чем сегодня. Герби Уилкокс никогда не был оптимистом; должно быть, это у него от матери – будучи по своему происхождению из племени навахо, она работала проституткой; потом один славный парень – рабочий металлургического завода по имени Т. С. Уилкокс – в конце концов женился на ней; полгода спустя, подарив миру младенца Герберта, она умерла, – наверное, для нее это было нечто вроде передозировки счастья.
А тем временем во мраке, в непроглядной ночи, голова ангела в старинной часовенке тихонько покатилась сама по себе. Проржавевшая решетка дрогнула, сотрясенная глухим ударом. За ним последовал второй, сопровождавшийся каким–то металлическим смешком. Легкий ветерок поднялся и побежал меж тихих могил – насыщенный миазмами, слегка подрагивающий, похожий на чей–то насмешливый шепот. Золоченые буквы на надгробии Мартинов мигали в лунном свете, словно неоновая вывеска.
Никакой школы, никаких уроков! То была первая мысль, пришедшая Джему в голову при пробуждении. Никаких уроков, а вдобавок еще Сибиллу Дженингс сожрали живьем. Он быстро вскочил с постели, как попало умылся и устремился в кухню. Дед сидел во дворе и читал газету, устроившись на старой чугунной печи, которую никто – даже какой–нибудь истосковавшийся по своим деревенским корням житель Нью–Йорка – ни за что не захотел бы купить.
Джем быстро проглотил завтрак, выпил стакан апельсинового сока и попытался было незаметно улизнуть через заднюю дверь. Однако голос Деда словно пригвоздил его к месту:
– Джем! Ты должен зайти к Даку: нужно заказать мазута. А еще я составил список покупок, так что бери мой велосипед и – вперед.
Джем с ненавистью глянул на старый облупившийся велосипед с обтрепанным сиденьем. С такой развалиной на гонки не сунешься. Прислонившись к газовой плите образца 1958 года, он просмотрел список покупок, сунул его в карман и сел на велосипед. Ладно хоть Лори живет совсем рядом со станцией Дака, а Дед вовсе не приказывал вернуться тотчас же.
– И не шляйся где попало, теперь не самое подходящее время для этого, – не поднимая головы от газеты, добавил Дед.
– Я, может быть, только к Лори заскочу ненадолго, мы с ним собирались кое–что посмотреть.
– В «Плейбое» или «Пентхаузе»? – поинтересовался Дед, и его громкий смех раскатился по всему дому.
Дед намекал на тот случай, когда он застукал их с Лори однажды в сарае, – они втихаря просматривали журналы, которые им удалось незаметно стянуть у Тоби Робсона.
Дед тогда ничего не сказал, но оба они внезапно почувствовали себя до безобразия маленькими. Джем невольно покраснел и быстро уехал, изо всех сил нажимая на педали. В конце концов Дед был всего лишь стариком, причем плохо воспитанным – почти босяком каким–то, чудом сохранившимся обломком древних времен и ровным счетом ничего не мог понимать в душевных страданиях современной молодежи.
Июльское утро было просто прекрасным; Джема мигом охватила беспричинная радость. В воздухе витал аромат жимолости. Наконец–то каникулы: бесконечный бег по каньонам, купание в реке. Внезапно в душу Джема вкралось опасение, что в связи с убийством Сибиллы, ужасным убийством, всякие игры в окрестностях реки будут запрещены. В задумчивости он забыл подать сигнал о повороте и тут же вздрогнул оттого, что совсем рядом кто–то яростно нажал на клаксон.
