– Застрелили ее, – ответил Бергер. – Расстреляли всю цистерну. Три выстрела в грудь. Она выпала и осталась гнить на полу, голая и обезображенная. Надеюсь, ты доволен собой, Юхан.
Юхан Дальберг закрыл глаза, и они поняли, что могут застрелить его в любой момент. Возможно, он на это и рассчитывал. Однако его пистолет был по-прежнему плотно прижат к виску Матильды, и никакого способа разрешить ситуацию мирным путем не предвиделось.
Бергер попытался зайти с другой стороны.
– В каком-то смысле все твои убийства даже кажутся простительными, Юхан. Половина – убийства из милосердия, половина по заслугам. Но есть одно исключение. Зеленый «Сааб» с номером ZUG 326. Восемнадцатилетний парень по имени Лукас Гранберг и шестнадцатилетняя Делал Нури. У них вся жизнь была впереди. Ты застрелил их на шоссе. Этому нет прощения.
– Знаю, – удрученно произнес Юхан. – Это было непростое решение. Но они чуть не разрушили мой план.
Бергер покачал головой.
– Ты сам-то себя слышишь? Слышишь, конечно.
Юхан закрыл глаза и кивнул.
– Полагаю, Квива была ирландкой, – пробормотал Бергер.
– Да, так и говорили, а потом я сам нашел имя в Интернете. Я даже не знаю, чем она пригодилась отцу и этому чудовищу, моей матери, которую я сейчас прижимаю к груди, чтобы почувствовать хоть какую-нибудь чертову реакцию, не связанную с пластической хирургией.
– Значит, Квива была последней? – поспешил спросить Бергер.
– Потом мы переехали в Штаты. Там все продолжилось, только на профессиональном и законном уровне. А то, что совсем вне закона, они оставили в Швеции, на Фабрике – приберегли, чтобы вернуться «на пенсии». Но вы должны кое-что для себя уяснить – я не убивал никого из тех людей на пляжах, кроме отца. Их убил он. Они уже были мертвы, пусть и не клинически. Убийца был уже мертв, когда были убиты его жертвы.
В его высказывании читался явно смакуемый каламбур. Как будто в этом и заключался главный смысл произошедшего.
Умерший продолжил убивать.
– Наша теория о том, что кто-то из братьев вступил в конфликт с будущим покупателем, верна? – спросил Бергер. – Кто-то из вас препятствовал сделке? Запросил больше денег?
– Насколько я понимаю, да, – кивнул Юхан. – И Майк, и Фред хотели больше. Думаю, тогда они и приняли решение просто-напросто уничтожить нас всех и вложить всю власть в гладкие и нежные ручки моей матушки.
– Как же вы осмелились вчера собраться в Стэкете? Разве вы не подозревали, что эти монстры следят за вами?
Юхан рассмеялся.
– Я вас умоляю, конечно, подозревали. Но Майк был не только прожигателем жизни, он еще отлично разбирался в технике. Он нашел две камеры, которые они установили на вилле, и замкнул их, а затем постоянно контролировал ситуацию со своего вечного планшета.
Кивнув, Бергер продолжал:
– Все-таки хотелось бы вернуться к той ночи. Сколько тебе тогда было лет, Юхан? Десять?
Он покачал головой.
– Тринадцать. Эрьяну было десять, Фреду девять, Микке семь. Черт возьми, семь лет, и этот ублюдок запускал скальпели ему в мозг.
– Скальпели?
– Для нашего же блага, – произнес Юхан с кривой улыбкой. – Помню, какую безграничную ненависть я ощущал, когда мне удалось посмотреть в сторону. Там сидел Эрьян – я в жизни не видел такого напуганного и беспомощного лица. Он был, несомненно, самым чувствительным из нас всех, та ночь сломила его, сделала его преступником. Сейчас, прокручивая все это в памяти, я понимаю, что именно тогда, когда я увидел лицо несчастного Эрьяна на пляже, я подсознательно решил, что должен убить отца. Мне было тринадцать лет, и судьба моя была предопределена.
– Но каковы были результаты хирургического вмешательства на пляже?
– Чисто формально этот гад был прав. Когда раны зажили, нам стало гораздо проще доставать до оранжевого камня. Мы могли дольше плавать под водой, задерживать дыхание, стали быстрее думать и лучше планировать. Но у нас появилась дрожь, стало сложно сдерживать эмоции и сосредотачиваться, строить отношения с людьми и любить. Не говоря уже о немыслимый нервозности. И неумении верно оценить ситуацию. На Эрьяна та ночь повлияла сильнее, чем на других. Его мучили кошмары, искажающие его личность. Дедушка спас его, забрав в Швецию. Эрьяну удалось изменить судьбу, стать полицейским. Но не думаю, что он смог жить нормальной жизнью. Мы почти не общались.
– Но что это был за эксперимент?..
– Новейшие опыты, – перебил его Юхан. – Не более того. Новейшие научные опыты середины девяностых. Какое-то хирургическое вмешательство типа лоботомии, которое в совокупности с тяжелыми внутривенными препаратами и правильно подобранным сочетанием света и давления должно было расширить возможности мозга. Наш милый Уолтер был уверен на сто процентов. По меньшей мере месяц он внушал нам это каждый день. Все будет хорошо, сынок, ты станешь другим человеком, гораздо лучше, тебя ждет счастливая жизнь. И так далее, и тому подобное.
– А в ту ночь?..
– Как только настала темнота, нам завязали глаза, посадили на пластиковые стулья на пляже. Вокруг нас установили какие-то приспособления. В ту июльскую ночь, с наступлением сумерек, была достигнута оптимальная комбинация давления и света. Мы должны были двигаться от тьмы к свету, под конец с нас должны были снять повязки. Все это в идеально подобранных условиях. А я был так зол, просто невероятно зол. Я видел Эрьяна, сидевшего рядом со мной, он был мертвенно бледный от страха. И когда он потом стал членом криминальной банды, он крикнул отцу, что это было самым страшным предательством, какое только можно вообразить.
– Вернемся к той ночи, – сказал Бергер.
– Они чего-то ждали, я понятия не имел чего. А потом понял, что должны были подвезти раствор для капельниц – лекарство, которое вводится одновременно с хирургической операцией. Его должны были доставить в последнюю минуту. И привез его Конни Ландин на резиновой лодке.
– Вот как, на резиновой лодке, – произнес Бергер.
– Да, я довольно быстро понял, что если уж мстить, то резиновая лодка должна обязательно стать частью сценария. Управлять ею оказалось чертовски сложно. Первым делом он – воплощение зла, сам Абаддон, Аполлион, со своим назидательным голосом, который наконец заглохнет, а потом и его жертвы – все они будут разложены на пляжах пятого числа каждого месяца, это как выставка трупов. А пятого июля ожидалась кульминация – уничтожение этой проклятой, чудовищной женщины.
Он еще сильнее сжал тело Тилли.
– Ты ведь помнишь тот вечер, мамочка? Ты же помнишь, как стояла у воды и смотрела на нас? Помнишь, как участвовала в лоботомии своих четырех сыновей?
Матильда закашлялась, а потом выдавила из себя:
– Уолт был прав, вы стали гораздо успешнее. Блестяще учились в школе. Возможности мозга увеличились в разы. Вы стали гениальными.
– Почему тогда никто из нас ничего не добился? Если мы были такими гениями? Почему мы работали на мелких должностях в компании отца, вместо того чтобы получить хорошее образование? Почему Эрьян связался с преступниками? Почему Фред уехал на Аляску и стал рыбаком? А Майк сбежал в Нью-Йорк и начал баловаться наркотиками?
– Вы были слишком умны для этого ограниченного мирка, – прохрипела Матильда. – Что такое Уилмингтон? Жопа мира. А вы – гении, черт возьми.
– Белые богатые отцы в США устраивают будущее своих сыновей-идиотов, – сказал Юхан. – Это в духе нации. Даже при минимальных способностях. Уолту даже в голову не пришло что-то сделать для сыновей, в чьих мозгах он покопался. Fuck.
– Спокойно, Юхан, – умиротворяюще произнес Бергер. – А ты сам чем занимался? Какую жизнь вел?
Юхан повернулся к нему с опустошенным взглядом. На несколько секунд закрыл глаза.
– Я вступил в секту, – ответил он наконец. – В пустыне Аризоны. Мы были без ума от оружия и идеологии пролайф. Я проповедовал и колол дрова в огромном количестве, лучше всех работал топором. Это все, что я могу сказать. Пару лет назад я проснулся и начал думать, в чем смысл моей дурацкой жизни. И увидел лишь желание моих родителей жить вечно. На этом все. Количество превыше качества.
