На парковке, всего несколько часов назад тихой и пустой, теперь не осталось свободных мест, в одну из самых строго охраняемых тюрем Швеции пришло утро. Гренс поставил машину на лужайке возле каменной ограды. Дожидаясь Сундквиста, он позвонил Мариане — та третий день собирала материал по делу об убийстве на Вестманнагатан. Днем дело надо передать прокурору, чтобы тот решил, будет ли оно и дальше считаться делом первоочередной важности.
— Отложи-ка ненадолго то, чем ты сейчас занимаешься.
— Огестам вчера был здесь. Он хочет забрать материалы сегодня после обеда.
— Херманссон!
— Что?
— Огестам получит резюме, когда ты его напишешь. Отложи его. Сделай список всех исходящих звонков из Аспсосской тюрьмы в промежуток от восьми сорока пяти до девяти сорока пяти утра и в промежуток от половины второго до половины третьего дня. Потом отследи эти звонки. Я хочу знать, о каких мы можем забыть, а какие сделал некто, кто мог звонить из кабинета при мастерской.
Гренс ожидал, что Мариана станет возражать.
Но она не стала.
— Хоффманн?
— Хоффманн.
В прогулочном дворе было полно заключенных — первая половина дня, весеннее солнце; зэки сидели кучками, смотрели в небо, их щеки понемногу краснели. У Гренса не было охоты выслушивать глумливые реплики тех, кого он когда-то давно выслеживал и допрашивал, и он выбрал подземный путь, коридор с бетонными стенами и воспоминания о другом расследовании, о котором ни Гренс, ни Сундквист не говорили, но думали. Пять лет назад они тоже шли вот так, бок о бок; в тот раз отец прикончил убийцу своей дочери, и его приговорили к долгому тюремному заключению. Картины того расследования то и дело всплывали в памяти Гренса, доводя его до остервенения. Случаются и такие расследования.
Гренс и Сундквист вышли из подземелья; на лестнице корпуса «В» их оглушила тишина. Грохота, бесившего Гренса, больше не было. Они прошли изолятор строгого режима — «В1», обычные отделения в «В2»; везде было безлюдно. Заключенных эвакуировали в корпус «К», и они останутся там, пока здание, в котором еще гудело эхо взрыва, будет огорожено лентой: место преступления, часть расследования.
Четверо криминалистов ползали по сгоревшему помещению, исследуя пятна сажи на некогда белых стенах. Запах солярного масла въелся намертво; густой и острый, он напоминал о том, что еще вчера здешним воздухом можно было отравиться. Нильс Кранц оторвался от фрагментов смерти, сосредоточенный и серьезный. Ни Эверт, ни Свен никогда не видели, чтобы он смеялся. Кранц был из тех, кто управляется с микроскопом лучше, чем с бокалом коктейля.
— Идите за мной.
Кранц ушел к окну, откуда было видно внутренний двор тюрьмы, сел на корточки перед стеной, в который виднелась дыра размером с грейпфрут, повернулся и показал на другую сторону помещения.
— Значит, выстрел пробил окно вон там. Это окно, которое вы видели с колокольни и которое Хоффманн выбрал, чтобы светиться перед полицейскими. Зажигательные и разрывные снаряды, начальная скорость — восемьсот тридцать метров в секунду. От выстрела до попадания — три секунды.
Нильсу не случалось присутствовать при совершении преступления, он никогда не видел, как просто место превращается в место преступления. Но смысл его работы был именно в этом: явиться на место преступления и заставить других увидеть его таким, каким оно было в момент совершения преступления.
— Снаряд с огромной силой пробил окно и черепную кость. Он сплющился, скорость снизилась, и наконец он вот здесь — видите эту большую дыру? — попал в другую стену.
Кранц обхватил рукой длинный металлический стержень, торчащий из дыры. Стержень показывал угол выстрела и сидел не прямо — выстрел был сделан с точки, расположенной выше окна.
— Боеприпас, которым было заряжено оружие, имеет в длину почти десять сантиметров. Но из ствола вылетает только его часть, и если отминусовать гильзу, то останется сантиметра три — три с половиной; этот снаряд пробил стену и упал в тюремный двор. А пуля, которая последовательно пробила стекло, человеческую голову и толстую бетонную стену, основательно сплющивается и больше всего напоминает потом старинную монету восемнадцатого века.
Гренс и Сундквист посмотрели на воронку в стене, оба слышали, как Якобсон описывал звук, похожий на свист плетки, удар был невероятной силы.
— Она где-то там, на улице. Мы пока не нашли, но скоро найдем. У меня там несколько полицейских из Аспсосского округа, ползают по камням и в траве, ищут.
Кранц пересек мастерскую и остановился у окна, где стоял Хоффманн. Красные и белые флажки на стенах, на полу, в потолке. Их стало больше, чем Гренсу запомнилось с ночи.
— Мне пришлось создать свою систему. Красные — для кровавых пятен, белые — для фрагментов тел. Я еще никогда не видел, чтобы тела разнесло на такие мелкие клочки.
Свен разглядывал два маленьких флажка, пытаясь понять, что же именно они означают. Он даже подошел поближе — он, который всегда избегал знаков смерти.
— У нас есть взрыв и куски погибших. И кое-что, чего я не понимаю.
Свен подошел к флажкам, он не боялся; его даже не замутило. Флажки — это не смерть, в них смерть не видна.
— Человеческая плоть. Тысячи кусков. Боеприпасы такого типа разрывают тело на части. Но — на большие части. И взрыва не дают.
Люди, разорванные на части. Свену оставалось до них всего несколько сантиметров, и они уже не были людьми.
— Так что мы ищем нечто другое. То, что взрывается. То, что разрывает тело в мелкие клочья.
— Например?
— Например, взрывчатку. У меня нет другого объяснения.
Гренс посмотрел на красные и белые флажки, на осколки стекла, на покрывавшую все сажу.
— Взрывчатку. Какую?
Кранц сердито развел руками.
— Тротил. Нитроглицерин. С4. Пластид. Пентил. Октоген. Еще что-нибудь. Гренс, я не знаю. Потому что мы пока еще ищем. А вот что я знаю… так это то, что взрывчатка была очень близко к телам. Может быть, прямо на коже.
Он кивнул на флажки.
— Да… сами видите.
Красные — для кровавых пятен, белые — для частей тел.
— Еще мы знаем, что при взрыве этого вещества выделяется сильный жар.
— И?
— Температура достаточно высокая, чтобы загорелся чан с соляркой.
— Да, воняет.
Криминалист несильно пнул чан, стоявший возле дыры, которая еще вчера была окном.
— Солярка, смешанная с бензином, дала адский дым. Солярное масло держат в бочках или в чанах в любой мастерской. На нем работают машины и прессы, им протирают рабочие инструменты. Но этот чан… стоял слишком близко к Хоффманну. И его сюда придвинули. — Кранц покачал головой. — Взрывчатка. Ядовитый дым. Чан оказался здесь не случайно, Эверт. Пит Хоффманн действовал наверняка.
— Наверняка?
— Чтобы и он, и один из заложников погибли.
Гренс заглушил мотор и вылез из машины. Махнул Свену — «поезжай вперед!», а сам зашагал через луг — прогулка длиной в тысячу пятьсот три метра, от Аспсосской тюрьмы до Аспсосской церкви. Ощущения от открытого, поросшего травой пространства смыли усталость бессонной ночи и вонь солярного масла, но не чувство, крепко засевшее внутри, чувство, которое комиссару не нравилось и которое, он знал, никуда не денется, пока он не поймет, что же упустил.
Надо было надеть другие ботинки.
Зеленое поле, издали казавшееся таким мягким, оказалось покрытым ямами и жидкой грязью. Гренс пару раз поскользнулся, тяжело упал на землю. К боковым воротам кладбища он пришел в брюках зеленых от травы и бурых от земли.
Гренс обернулся. Туман, разливавшийся утром, исчез, серые стены отчетливо рисовались в солнечном свете. Комиссар стоял там же, что и сутки назад, только тогда он еще не принял решения — того самого, об убийстве человека.
Среди могил ходили посетители с цветами в руках — супруги, дети или друзья, присматривающие за могилами. Гренс старался не встречаться с ними глазами, но внимательно смотрел на их руки, как те копают землю среди зеленых кустов и венков. Он как будто примерял все это на себя. Стоя у могилы, бессмысленной могилы, он не ощущал ничего.
Пластиковая заградительная лента тянулась между деревьями, растущими на кладбище, и временными столбиками. Гренс опустил ее рукой и перешагнул, высоко задрав негнущуюся ногу. У тяжелых церковных дверей ждали четыре человека. Свен Сундквист, двое полицейских в форме, из Аспсосского округа, и немолодой мужчина с пасторским воротником.
Гренс пожал ему руку.
— Густаф Линдбек. Здешний пастор.
Надо же — Густаф, с отчетливым «f». Гренс еле заметно улыбнулся. Наверное, мне следует сказать «Эверт», с отчетливым «w».
— Гренс, комиссар уголовной полиции Стокгольма.
— И вы распоряжаетесь всем этим? — Пастор приподнял пальцем заградительную ленту.
